Рыцари креста - Харпер Том - Страница 33

• Предыдущая
• 33/75
• Следующая

— Он всегда рядом, но мы в слепоте своей не видим Его!

— Если бы души наши были чисты, мы исполнились бы блаженства. Этот лагерь превратился в грязное и зловещее место, где правят вороны и рыщут волки. Освободить нас сможет только молитва и истина! «С нами Бог», — говорят ваши князья и священники, не ведая близости своего часа. Их души поражены пороком. Спастись смогут только праведники. Все остальные обратятся в прах.

Меня внезапно пробрал озноб.

— Возводя хулу на священство, ты совершаешь измену!

— Ты и сам в это не веришь. В глубине сердца ты знаешь, что я говорю правду.

— Я знаю, что твои адепты бывают в языческих капищах и погибают от рук убийц. И этой-то чистоте ты их учишь?

— Нет! Они отказались следовать за мною! Я полагала, что Дрого ищет спасения, он же мечтал лишь об отмщении!

Хотя я и не видел лица Сары, чувствовалось, что слова мои задели ее за живое. У меня возникло странное ощущение, как будто я ненароком разбил какую-то драгоценность.

— Об отмщении? Что могло вызвать у него мстительные чувства?

— Потеря брата. Нескончаемые страдания, которые он испытывал на равнинах Анатолии и здесь, у стен Антиохии.

Затрепетав, словно затерявшийся в ночи мотылек, белое платье стало удаляться.

— Но кому он хотел мстить? Его брат был убит турками во время марша. Он мстит им?

Голос Сары стал звучать глуше.

— Мне казалось, что в своей скорби он мог принять истину. Его сердце было открыто для Бога. Однако в отверстое болью сердце могут входить и иные силы. Они-то и захватили душу Дрого.

Я уже не видел ее. Стоило ей замолчать, как сердце мое захлестнула волна одиночества.

— Постой! — взмолился я. — Ты побывала в палатке Дрого за час до его кончины. О чем вы с ним говорили?

— Я призывала его вернуться к свету, но он нашел себе нового учителя и отказывался внимать моему гласу.

— Кого он мог найти в этой глуши? — спросил я. — Мне важно знать, что привело его к такому концу.

Сара вновь рассмеялась, однако на сей раз в ее смехе звучала грусть.

— Продолжай искать, и, быть может, ты найдешь то же, что искал и нашел он.

— Ты о чем?

— Об истине.

— О какой истине?

— Этого я тебе сказать не могу. Прежде тебе придется отказаться от той лжи, которой учат ваши священники. Я открою ее тебе только после того, как ты по своей воле отвергнешь эту ложь и разоблачишь их тайны.

— Открой мне ее!

Я побежал на ее голос. Каковы бы ни были ее секреты, я отчаянно желал узнать их.

Увы, она исчезла, беззвучно ступая по луговым травам, и мне ответило лишь журчание речных вод.

Наутро я проснулся от сильной головной боли. Был первый день июня, и воздух с самого раннего утра дышал нестерпимым зноем. Впадавшие в Оронт ручьи и речушки давно пересохли, и для того чтобы смыть с лица пот и грязь, оставшиеся на нем после бессонной ночи, мне пришлось отправиться к реке. Холодная вода не облегчила моей душевной боли и не избавила мою душу от смятения.

Ближе к полудню граф Раймунд вызвал Сигурда к себе и попросил его взять на себя охрану стоявшей возле моста башни. Каждый час с востока прибывали все новые и новые разведчики, приносившие с собою свежие новости о продвижении армии Кербоги. Армия эта заполняла собою всю долину и составляла, по их прикидкам, до ста тысяч отборных воинов. Хотя столь большая численность войска замедляла его продвижение, Кербога мог достичь Железного моста, где северная дорога пересекала Оронт, уже к концу недели.

— Варягам следовало бы стоять в первых линиях обороны, а не охранять это место, — пожаловался Сигурд.

Мы стояли на вершине башни. Город простирался перед нами примерно на расстоянии полета стрелы. Расстояние полета стрелы, река, стены высотой в четыре человеческих роста — и по-прежнему все такие же неприступные.

— Когда начнется сражение, сотня варягов покажется чем-то вроде жалкого камешка под ногами тысяч турок.

— Камешек этот может сильно изранить им ноги!

— Ну и что из того? — Мои слова звучали резче, чем я хотел, однако я не пытался смягчить тон. — Тебя не волнует то, что мы погибнем в этом Богом забытом месте, населенном язычниками и варварами, вдали от наших домов и семей?

— Я нахожусь вдали от своего дома и семьи вот уже тридцать лет. Мне все равно где умереть: здесь, во Фракии или, скажем, где-нибудь в море.

— В Константинополе тебя ждет жена!

Варяг редко говорил со мной о своей супруге, но я знал, что та родила ему двух сыновей и кучу дочерей.

— Жена воина знает, что может овдоветь в любое мгновение.

Сигурд отвернулся в сторону, сочтя разговор со мной чересчур утомительным. Я облокотился на грубо обтесанный деревянный парапет. Плиты с оскверненных нами могил были весьма ненадежным основанием для сторожевой башни, и мне казалось, что это шаткое сооружение вот-вот рухнет, обратившись в груду щепок. При каждом движении Сигурда башня, в центре которой зиял провал, начинала угрожающе покачиваться.

Нервно вздохнув, я стал изучать округу. Солнце, стоявшее высоко над горизонтом, раскалило мои доспехи до такой степени, что мне казалось, будто я нахожусь в кузнице. Хотя до полудня было еще далеко, долина погрузилась в дневную дремоту. Я взял обеими руками стоявшее возле парапета ведерко с водой и, сделав несколько глотков, дал пролившейся воде стечь по бороде и шее. У подножия башни норманны прибивали шкуры животных к грубому каркасу, изготавливая щит, под которым можно было бы подобраться к стенам. Подобные меры представлялись мне запоздалыми. Впрочем, возможно, норманны собирались использовать это укрытие, чтобы разрушить мост и не позволить засевшим в городе туркам обойти нас с фланга.

— Ты хочешь, чтобы стрела угодила тебе в глаз? Натягивай сильнее, иначе в эту дыру будут целить все турки Антиохии!

Этот язвительный голос показался мне знакомым. Я высунулся из амбразуры и присмотрелся. Вокруг каркаса копошились человек десять под присмотром сержанта. Несмотря на то что он снял с головы шлем, его волосы слиплись от пота, а движения были некрасивыми и порывистыми. Сверху мне не было видно его лица, однако я был уверен, что знаю его имя.

Я сбежал вниз по шедшей внутри башни лестнице и выглянул наружу. Он стоял возле изгороди у основания насыпи.

— Куино! — окликнул я его.

Сержант резко повернулся. В то же мгновение меч оказался у него в руке. Хотя сейчас была не ночь и рядом с ним находилось множество воинов, он вел себя словно затравленный зверь.

— Лучше бы ты обходил меня подальше!

— Мне нечего бояться. А тебе?

— Я боюсь только развратных греков, на устах у которых ложь и яд!

— Ложь и яд?!

Не знаю, что послужило тому причиной: безобразный характер франка, мешавшая мне так долго завеса тайны и неведения или страх, вызванный приближением турок, но я вопреки своему обыкновению забыл и думать об осторожности.

— Разве это ложь, что ты, Дрого и ваши товарищи были учениками некой Сары, которая выдавала себя за пророчицу и призывала к неповиновению вашей законной церкви? Разве это ложь, что вы побывали в языческом капище в Дафне и зарезали вола на алтаре персидского демона? Разве это ложь, что двое из твоих друзей, твоих так называемых братьев, мертвы, а ты жив и видишь, как они упокоились в могилах?

Куино отреагировал на мои слова неожиданно резко. Он взревел, как дикий вепрь, схватил меня за ворот кольчужной рубашки и швырнул наземь. Удар о твердую землю выбил весь воздух из моих легких, и я лежал ошеломленный, беспомощно глядя, как Куино потрясает мечом над моей головой.

— Червь! Гадюка! Я отрежу твой ядовитый язык, дабы ты не мог больше лгать и захлебнулся собственной вонючей кровью! Кто сказал тебе об этом? Кто?

— Тот, кто видел все собственными глазами, — пробормотал я в ответ, пытаясь отползти назад.

— Я убью его! Убью! А потом я сделаю то же самое с тобой, грек! Ты не доживешь до прихода турок! Твоя наглость и ложь…

• Предыдущая
• 33/75
• Следующая