Формула Бельмондо - Щеглов Дмитрий - Страница 9

• Предыдущая
• 9/24
• Следующая

– А ты упреждение брал?

– Какое упреждение?

– Луч света в воде преломляется. Забыл? По физике проходили! Надо целиться не в рыбу, а чуть выше.

– А по моему, ниже! – сказал Данила.

– Бестолочь.

Мой дружок стал раскачиваться из стороны в сторону.

О..о! Я ишак! О. о! Я дебил! Как я забыл? Сейчас милиция ищет меня днем с огнем, бабка ждет с ремнем, Сан Саныч с дубьем, о…о, и еще борща не поел. Ах, какой вкусный борщ готовит мать у Насти, если бы только знал Макс. Я ведь дурак, мог всего один удачный выстрел сделать и забежать обратно в дом, и никто бы не догадался, кто стрелял. Я бы ствол почистил и повесил его на стенку. А теперь? Как мне быть? Меня не посадят?

– За что?

Данила приободрился.

– Сходи, поесть принеси, а то я от голода уже загибаюсь тут. Кишки вспухли.

Как не уважить друга. Я зашел к Насте домой. Дома были оба родителя. У Настены вспух нос. Сан Саныч недовольно покосился в мою сторону.

– А где твой дружок? Жидкий на расправу оказался?

– На дно залег! – миролюбиво сказал я.

Анна Николаевна, мать Настены не захотела со мной разговаривать, а сама Настя стала жаловаться:

– Папа на меня кричал! И сказал, что сажает меня под домашний арест на неделю. А мне завтра к Светке идти на день рождения. Что бы такое придумать?

– Данилу надо позвать, он обязательно что-нибудь придумает.

Родители краем уха прислушивались к нашему разговору. Голос подала Анна Николаевна.

– Запомни Настя, чтобы я твоего дружка Данилу больше не видела в нашем доме.

За моего приятеля вступился Сан Саныч.

– Остракизмом делу не поможешь. Надо их кампанию подвергнуть моральной экзекуции.

– Да! Да! – поддакнул я. – Вздернуть на дыбу совести надо Данилу. Вы бы только знали, как он переживает!

– Как? – сразу встрепенулась Анна Николаевна.

– Как он там? – Сан Саныч тоже поинтересовался судьбой моего дружка.

– Кишки, говорит, у него от голода нарывают! – ответил я.

Впервые на лицах членов семьи Пархоменко я увидел улыбку.

– Ладно! – смилостивилась Анна Николаевна, – пусть заходит, борщом угощу. Он единственный настоящий ценитель украинского борща.

Я, выступающий в роли парламентера, отбыл обратно. Однако Данила ни в какую не хотел идти к Насте домой. Мирные переговоры так и не состоялись, перемирие не было подписано. Ошибку делал мой дружок. Статус Данилы, как желанного гостя в доме Пархоменко все равно пришлось бы когда-нибудь потом восстанавливать.

– Лучше сейчас, чем потом! – попробовал я убедить его.

– Нет! Пусть помучаются! Пусть им стыдно будет!

– За что стыдно?

– Как за что? То я был почетный гость, не знали, каких еще разносолов мне на тарелку положить. А сейчас я явлюсь, ты думаешь, они меня покормят? А если покормят, я смогу есть? Столько наговорят, пища в горло не полезет.

– Но сейчас вопрос не о еде стоит! – поразился я.

Мой дружок оказался диалектиком философом.

– Какая разница через что выражать свои мысли. Еда – опосредованная форма духовного бытия гомо-сопатого. Так Сократ сказал.

– Ты где это вычитал?

– Нашел брошюрку без обложки.

Поэтому сегодня Данила и спросил, кто дома и обрадовался несказанно, что никого. Настя повела нас наверх, на второй этаж.

– Дискеты эти я видела у папы в кабинете.

– Я в кабинет ни ногой! – спешно объявил Данила.

В кабинет к Сан Санычу мы пошли с Настей. Она перебрала стопку лазерных дисков и, отобрав несколько штук, сказала:

– Вот эти подойдут. Здесь вся информация о клиентах банков взявших кредиты, об автовладельцах, адресная картотека, о фирмах есть. Сейчас любую информацию можно купить на развалах. Что-нибудь об этом Гусе нароем.

Мы спустились в ее комнату. Данила сразу доложил, что пока мы ходили наверх, он ни к чему не притронулся и вообще сидел на стуле как истукан. У Насти был свой компьютер, старенький отцов, но свой. Исполненная царского достоинства она запустила процессор, демонстрируя как она уверенно им пользуется, а мы с Данилой стали у нее по бокам. И в это как гром среди ясного неба за нашими спинами раздался голос Анны Николаевны.

– О..о! Кто к нам в гости пожаловал! Наконец-то почтил нас своим вниманием Свет-Данила, красное солнышко.

Слишком много иронии было в словах Анны Николаевны. Я бы на месте Данилы мог и обидеться, встать и молча уйти. Но не таков был мой дружок. Он почтительно склонил голову и покаянным голосом сказал:

– Анна Николаевна, простите. Я сам, во искупление своей вины, добровольно подверг себя аскезе.

Подозреваю, заранее выучил он наизусть эти слова, и сейчас экспромтом выдавал на гора. Может быть, даже перед зеркалом репетировал поклон. И в лексиконе у Данилы сроду не было этого слова, аскеза. Здорово у хитреца получилось. Не только мы с Настей были поражены его горестным вздохом, потупленными глазами и покорным видом, но даже Анна Николаевна удивилась и смутилась.

– И в чем же выражается твоя аскеза? – строго спросила мама Насти. Она смотрела на него как на нашкодившего кота, желающего подольститься.

Данила начал издалека.

– Я дух свой истязал две недели. Плоть моя восставала против меня, но я ее кормил только воспоминаниями. Живот урчал, а я молчал. Высшей целью жизни является счастье, а счастье – это то, что приносит наслаждение. Для меня посещение вашего дома всегда было высшим наслаждением. Если Макс сюда ходит из-за Насти, то я – только из-за вас.

Залепуха получилась отменная. Мы с Настей возмутились его откровенным выпадом задевавшим наши чистые отношения. Настя тоже перешла на наукообразную тарабарщину и воскликнула:

– Это инсинуации!

Я лишь догадывался о значении слов – «аскеза» и «инсинуации» и поэтому резко двинул Данилу локтем в бок.

– Ну, ты, Сократ, полегче плескай языком.

А у Анны Николаевны запрыгали в глазах веселые чертики. Едва сдерживая смех, она строго спросила:

– Как прикажешь, тебя понимать, наш дорогой гость? Неужто у меня объявился молодой поклонник?

– Да! – воскликнул Данила с пафосом. – Я единственный, настоящий, искренний и благодарный поклонник вашего кулинарного искусства, а остальные – лицедеи и лицемеры. Такую вкусную пищу, которую готовите вы, надо смаковать, а они вилкой ковыряются в тарелке. Когда придет время выбирать себе невесту, то она обязательно будет похожа на вас. Клянусь!

– Э…э! Дайте и мне послушать, в чем здесь клянутся непревзойденные пройдохи!

Это Сан Саныч пришел на обед. Даниле предстоял крупный разговор на неприятную для него тему. Но, теперь у него, в лице Анны Николаевны вовремя появился верный союзник. Данилу увели на моральную экзекуцию, и мы остались вдвоем с Настей.

– Нет, ты слышал, какой поклеп он возводит на нас с тобой? – спросила она меня, глядя прямо в глаза. А у самой лукавая улыбка блуждала на губах.

– Слышал!

– И что скажешь?

Прав был Данила. Дружил я с Настей из-за самой Насти. Но наша дружба была трепетна и чиста. Перед нею я благоговел и испытывал щемящее, непонятное чувство робости и немого восхищения. Когда мы оставались вдвоем, я часто терялся и не мог найти связующую нить разговора. А такие прямые вопросы заставляли меня краснеть. Действительно, натуральные инсинуации. Ну, орел Данила, ну, удружил пакостник.

– Давай лучше этого Гуся поищем. – спрыгнул я в кусты.

– Но ты мне не ответил на вопрос! – Настя обиженно надула губки.

– А вдруг кто войдет, а мы…

– А что мы?

Страх и любопытство проглядывало в ее глазах. Что нарисовало ее воображение, я не знаю, но она мгновенно посерьезнела и вставила диск в дисковод. А потом часто бросала на меня заговорщические взгляды. Даниле еще его треп аукнется, мысленно пообещал я себе.

Григорий Богданович Гусь быстро нашелся в базе жителей Москвы и Московской области. Их двое таких оказалось. Один был, сорокалетний мужчина, а второй коренной москвич суперпенсионного возраста.

– Есть!

– Зацепили! – В два голоса радостно закричали мы.

• Предыдущая
• 9/24
• Следующая