Прелестные картинки - де Бовуар Симона - Страница 24

• Предыдущая
• 24/31
• Следующая

— Оно тебе здорово идет, — говорит Жан-Шарль.

Неужели он не чувствует, каким грузом лежит между нами невысказанное? Не молчание, а пустословие. Не чувствует за ритуалом внимания, как они отъединены, далеки друг от друга?

Она снимает с себя драгоценность с какой-то яростью, точно избавляется от лжи.

— Нет, не хочу.

— Ты только что сказала, что колье нравится тебе больше всего.

— Да. — Она слабо улыбается, — но это неразумно.

— Это мне решать, — говорит он недовольно. — Впрочем, если тебе не нравится, не надо.

Она снова берет в руки колье: к чему перечить? Лучше покончить разом.

— Да нет, оно великолепно. Я только считала, что такая трата— сумасшествие, но это в конце концов твое дело.

— Мое.

Она немного наклоняет голову, чтобы он мог снова застегнуть колье: безупречная картинка супружеской любви после десяти лет брака. Он покупает семейный мир, радости домашнего очага, согласие, любовь — и гордость собой. Она созерцает себя в зеркале.

— Ты хорошо сделал, милый, что настоял: я безумно рада!

По традиции Новый год встречают у Марты: «Привилегия женщины, прикованной к домашнему очагу, — у меня много свободного времени», — говорит она снисходительно. Юбер и Жан-Шарль делят расходы: нередко возникают сложности, потому что Юбер прижимист (надо сказать, он не купается в золоте), а Жан-Шарль не хочет давать больше, чем шурин. В прошлом году ужин был довольно жалкий. Сегодня все нормально, заключает Лоранс, обследовав буфетный стол, воздвигнутый посреди салона, которому Марта придала рождественский вид с помощью свечей, елочки, омелы, остролиста, цветного дождя и блестящих шаров. Отец принес четыре бутылки шампанского, полученных им от одного друга из Реймса, а Доминика перигорский гусиный паштет, «самый лучший во Франции, страсбургский куда хуже». Тушеная говядина, закуски, фрукты, птифуры, бутылки вина и виски — вполне достаточно, чтобы напоить и насытить десять человек.

В прошлые годы Доминика проводила праздники с Жильбером. Идея пригласить ее на сегодняшний вечер пришла в голову Лоранс. Она спросила отца:

— Тебе будет очень неприятно? Она так одинока и несчастна.

— Мне совершенно все равно.

Детали никому не известны, но в курсе разрыва все. Здесь Дюфрены, которых привел Жан-Шарль, Анри и Тереза Вюйно, друзья Юбера. Доминика придает вечеру тон «семейного празднества»; она в строгом платье из джерси цвета меда, волосы у нее скорей седые, чем белокурые: стиль «молодая бабушка». Она улыбается мягко, почти робко и говорит замедленно; лицо апатично, она злоупотребляет транквилизаторами. Стоит Доминике остаться одной, как лицо ее сразу дряхлеет. Лоранс подходит к ней:

— Как прошла неделя?

— Неплохо; я спала довольно прилично.

Механическая улыбка: можно подумать, что она вздергивает уголки губ за две нитки; она отпускает нитки.

— Я решила продать дом в Февроле. Я не могу одна содержать эту махину.

— Обидно. Если бы можно было как-нибудь…

— Зачем? Кого я, по-твоему, буду теперь там принимать? Интересные люди — Удены, Тирион, Вердле — приезжали ведь ради Жильбера.

— О, они приедут и ради тебя.

— Ты веришь в это? Ты еще не знаешь жизни. Женщина без мужчины — социальный нуль.

— Ну, не ты, оставь, пожалуйста. У тебя есть имя, ты сама по себе.

Доминика качает головой:

— Женщина, даже с именем, без мужчины — полунеудачница, своего рода обломок крушения… Я отлично вижу, как на меня смотрят люди: поверь мне, совсем не так, как раньше.

У Доминики это навязчивая идея — одиночество.

Вертится пластинка. Тереза танцует с Юбером, Марта — с Вюйно, Жан-Шарль с Жизель, а Дюфрен приглашает Лоранс. Все они танцуют из рук вон плохо.

— Сегодня вы ослепительны, — говорит Дюфрен.

Она замечает себя в зеркале. На ней узкое черное платье и это колье, которое она не любит. Оно тем не менее красиво, и Жан-Шарль хотел, делая этот подарок, доставить ей удовольствие. Она находит себя ничем не замечательной. Дюфрен уже немного выпил, у него в голосе настойчивые нотки. Милый парень, показал себя хорошим товарищем по отношению к Жан-Шарлю (хотя в глубине души каждый из них не так-то любит другого, скорее ревнует), но она не испытывает к нему особой симпатии.

Меняется пластинка, меняются кавалеры.

— Не осчастливите ли вы меня этим танцем? — спрашивает Жан-Шарль.

— С удовольствием.

— Забавно видеть их вместе, — говорит Жан-Шарль.

Лоранс следует за ним взглядом; она видит отца и Доминику, которые сидят друг против друга и вежливо Беседуют. Да, это забавно.

— Похоже, что она взяла себя в руки, — говорит Жан-Шарль.

— Она пичкает себя транквилизаторами, гармонизаторами, антидепрессивными средствами.

— В сущности, они должны были бы воссоединиться, — говорит Жан-Шарль.

— Кто?

— Твой отец и твоя мать.

— Ты спятил!

— Почему?

— Это люди абсолютно противоположных вкусов. Ее влечет светская жизнь, а его одиночество.

— Они оба одиноки.

— Ну и что из этого?

Марта останавливает пластинку.

— Без пяти двенадцать!

Юбер хватает бутылку шампанского:

— Я узнал отличный прием открывания шампанского. На днях его продали на бирже идей.

— Я видел, — говорит Дюфрен. — У меня есть свой прием, который еще лучше.

— Давайте…

Пробки выскакивают, оба не проливают ни капли, вид у них чрезвычайно гордый (хотя каждому было бы приятнее, если бы у другого не получилось). Они наполняют бокалы.

— Счастливого года!

— Счастливого года!

Звон бокалов, поцелуи, смех, а под окнами разражается концерт клаксонов.

— Какой чудовищный шум! — говорит Лоранс.

— Им подарили пять минут, как мальчишкам, которым абсолютно необходимо порезвиться между двумя уроками, — говорит отец. — А речь идет о вполне цивилизованных взрослых людях.

— Ба, подумаешь, надо же отметить, — говорит Юбер.

Они открывают еще две бутылки, все отправляются за пакетами, сложенными около канапе, разрезают позолоченные ленточки, разворачивают обертки из яркой бумаги, разукрашенной звездами и елочками, искоса поглядывая на остальных, чтобы понять, кто взял верх в этом потлаче.[12] На сей раз мы, констатирует Лоранс. Они отыскали для Дюфрена часы, которые показывают, который час во Франции и во всех странах мира; для ее отца — восхитительный телефон, копию старинного, который как нельзя лучше подойдет к керосиновым лампам. Другие их подарки менее оригинальны, но утонченны. Дюфрен пошел по линии «механических безделушек». Он подарил Жан-Шарлю «венузик» — вечное сердце, испускающее «тук» семьдесят раз в минуту, а Лоранс «транеовей», который она никогда не осмелится приделать к рулю своей машины, если он действительно имитирует пение соловья. Жан-Шарль вне себя от восторга. Всякие штучки, которые ни на что не нужны, не имеют никакого смысла — его хобби. Она получила также перчатки, духи, носовые платки. Все в упоении, кричат, благодарят.

— Берите тарелки, приборы, накладывайте, устраивайтесь, — говорит Марта.

Гул, звяканье посуды, до чего вкусно, берите еще. Лоранс слышит голос отца:

— Вы не знали этого? Вино нужно согревать только когда оно раскупорено, ни в коем случае не раньше.

— Замечательное вино!

— Жан-Шарль выбирал.

— Да, я знаю одну отличную лавчонку.

Жан-Шарль может счесть замечательным вино, явно отдающее пробкой, но разыгрывает из себя знатока, как и остальные. Они смеются, шутят, а ей шутки не кажутся забавными. В прошлом году… Что ж, ей было тоже не очень весело, но она делала вид; в этом году у нее нет желания принуждать себя, слишком утомительно. В том же прошлом году она думала о Люсьене: своего рода алиби. Она думала, что есть человек, с которым ей хотелось бы быть вместе; сожаление было романтическим огоньком, согревавшим ее. Почему она решила опустошить свою жизнь, сберечь время, силы, сердце, когда она не знает, куда девять время, силы, сердце? Чересчур заполненная жизнь? Чересчур пустая? Заполненная пустыми вещами. Какая неразбериха!

• Предыдущая
• 24/31
• Следующая