Прелестные картинки - де Бовуар Симона - Страница 15

• Предыдущая
• 15/31
• Следующая

— Хотите выпить чего-нибудь?

— Немного погодя, — говорит Доминика. Она хватает Лоранс не за плечо. — Поднимись сначала причесаться, ты совершенно растрепана.

В спальне она улыбается.

— Вовсе ты не растрепана, я хотела поговорить с тобой.

— Неприятности какие-нибудь?

— Что за пессимизм!

Глаза Доминики блестят. Она немного чересчур элегантна: блузка в стиле девятисотых годов и длинная юбка (кому она подражает?). Она говорит возбужденно:

— Представь себе, что я узнала, где собака зарыта.

— Да?

Как может Доминика сохранять кокетливо-вызывающий вид, если она знает?

— Держись, ты здорово удивишься. — Она делает паузу, — Жильбер вернулся к своей старой пассии — Люсиль де Сен-Шамон.

— Почему ты думаешь?

— А меня просветили. Он все время торчит у нее, проводит уик-энды в Мануаре. Странно, правда? После всего, что он мне о ней рассказывал! Хотела бы я знать, как ей это удалось. Я ее недооценивала.

Лоранс молчит. Несправедливое превосходство того, кто знает, над тем, кто не знает. Тошнотворно. Открыть ей глаза? Не сегодня, когда дом полон гостей.

— Может, это не Люсиль, а какая-нибудь ее приятельница.

— Как же! Станет она поощрять идиллию Жильбера с другой. Теперь понятно, почему он скрывал ее имя: боялся, что я расхохочусь ему в лицо. Не понимаю этой прихоти. Но, во всяком случае, это ненадолго. Раз Жильбер бросил ее, познакомившись со мной, значит, у него были на это свои причины, они остаются в силе. Он вернется ко мне.

Лоранс ничего не говорит. Молчание затягивается. Это должно было бы удивить Доминику, но нет: она так привыкла задавать вопросы и сама отвечать на них. Она говорит мечтательно:

— Было бы лихо послать Люсиль письмо с подробным описанием ее анатомии и вкусов.

Лоранс подскакивает.

— Этого ты не сделаешь!

— А было бы забавно. Как бы у нее вытянулась физиономия! И у Жильбера! Нет. Он бы не простил мне этого до самой смерти. Я избрала противоположную тактику — быть предельно милой. Отвоевывать потерянное. Я очень рассчитываю на нашу поездку в Ливан.

— Ты думаешь, поездка состоится?

— Как? Разумеется! — Голос Доминики повышается. — Он давным-давно пообещал мне отпраздновать рождество в Баальбеке. Все об этом знают. Не может же он теперь смыться.

— Но та, другая, будет против.

— Я поставлю вопрос ребром: или он со мной едет, или я отказываюсь встречаться с ним.

— Шантажом ты его не возьмешь.

— Он не хочет меня потерять. Эта история с Люсиль гроша ломаного не стоит.

— Зачем же он тебе сказал об этом?

— Отчасти из садизма. И потом он хочет располагать своим временем, уик-эндами особенно. Но ты видишь: стоило мне проявить настойчивость, и он явился.

— В таком случае поставь вопрос ребром.

Может, это выход. Доминика получит удовлетворение от мысли, что рвет она. А позднее, когда она узнает правду, самое тяжелое уже будет позади.

Гостиная гудит от смеха, раската голосов, они пьют вино, виски, мартини. Жан-Шарль протягивает Лоранс стакан ананасного сока.

— Ничего дурного?

— Нет, но и ничего хорошего. Посмотри на них.

Жестом собственницы Доминика положила ладонь на руку Жильбера.

— Подумать только, что ты не был три недели. Ты слишком много работаешь. Надо уметь отдыхать.

— Я умею, — говорит он равнодушно.

— Нет, не умеешь, по-настоящему растормаживает только деревня.

Она улыбается ему её шаловливым кокетством, это ново и вовсе к ней не идет. Она говорит очень громко.

— Или путешествия, — добавляет она. И, не отпуская руки Жильбера, говорит Тириону: — Мы собираемся провести рождество в Ливане.

— Великолепная мысль. Говорят, это восхитительно.

— Да. И мне кажется забавным встретить рождество в жарких краях. С рождеством всегда ассоциируется снег…

Жильбер ничего не отвечает. Доминика натянута как струна и может сорваться от одного слова. Он, должно быть, чувствует это.

— Нашему другу Люзаршу пришла в голову очаровательная идея, — говорит госпожа Тирион своим певучим голосом блондинки. — Сочельник-сюрприз. Он сажает двадцать пять приглашенных в самолет — и мы не знаем, где приземлимся: в Лондоне, в Риме, в Амстердаме или еще где-нибудь. Естественно, он заказал столики в самом красивом ресторане города.

— Забавно, — говорит Доминика.

— Обычно люди не слишком изобретательны, когда дело касается развлечений, — говорит Жильбер.

Еще одно слово, утратившее Смысл для Лоранс. Иногда в кино ей интересно, смешно. Но развлечения… А Жильбер развлекается? Сесть в самолет, не зная, куда он летит, развлечение ли это? Может, подозрения, возникшие у нее на днях, и обоснованны?

Она присаживается к Жан-Шарлю и Дюфренам, устроившимся подле камина.

— Жаль, что в современных зданиях камин — недоступная роскошь, — говорит Жан-Шарль.

Он глядит в огонь, отблески которого пляшут на его лице. Он снял замшевую куртку, расстегнул ворот спортивной рубашки; он кажется моложе, менее скованным, чем обычно. (Впрочем, и Дюфрен в своем велюровом костюме— тоже, или тут дело только в одежде?).

— Я забыл рассказать тебе анекдот, от которого придет в восторг твой отец, — говорит Жан-Шарль. — Голдуотеру до того нравится, как горят дрова, что летом он охлаждает свой дом эр кондишн и разжигает большой огонь.

Лоранс смеется.

— Да, папе это понравится…

На журнальном столике около нее — «Реалите», «Экспресс», «Кандид», «Вотр жарден», несколько книг: Гонкуровская премия, премия Ренодо. По дивану разбросаны пластинки, хотя Доминика никогда не слушает музыку. Лоранс вновь оборачивается к ней — улыбающаяся, довольная, она разглагольствует, оживленно жестикулируя.

— Ну нет! Я уж предпочитаю пообедать «У Максима». Тут по крайней мере можешь быть уверен, что повар не харкал в кушанья и что твои колени не будут липнуть к господину, сидящему за соседним столиком. Я знаю, у снобов сейчас в моде маленькие бистро, но они не дешевле, воняют пригорелым салом, все время об кого-нибудь трешься.

— А вы бывали «У Гертруды»?

— Да, бывала. За те же деньги лучше пойти в «Серебряную башню».

Вид у нее непринужденный. Почему приехал Жильбер? Лоранс слышит смех Жан-Шарля, смех Дюфрена.

— Нет, серьезно, вы отдаете себе отчет, что останется нам, бедным архитекторам, при всех этих предпринимателях, инициаторах, администраторах, инженерах? — говорит Жан-Шарль.

— Ох уж эти мне инициаторы! — вздыхает Дюфрен.

Жан-Шарль ворошит дрова, глаза его блестят. Не приходилось ли ему в детстве видеть, как горят дрова? Во всяком случае, от его лица исходит аромат детства, и Лоранс ощущает, как что-то в ней тает; нежность — если б обрести ее вновь, навсегда… Голос Доминики пробуждает ее.

— Я тоже думала, что не будет ничего интересного; и поначалу все шло из рук вон плохо; никакого порядка, мы целый час топтались перед входом; и тем не менее пойти стоило; там были все парижские знаменитости. Поили вполне сносным шампанским. И я должна сказать, что госпожа де Голль оказалась гораздо презентабельней, чем я предполагала, не скажешь, что величественна, нет, с Линетт Вердле ее, конечно, не сравнить, но держится с достоинством.

— Мне говорили, что право на кормежку получили только финансы и политика, а искусство и литература должны были удовольствоваться выпивкой, это правда? — небрежным голосом спрашивает Жильбер.

— Не есть же мы туда шли, — говорит Доминика, принуждённо смеясь.

Ну и сволочь этот Жильбер, задал вопрос специально, чтоб досадить маме! Дюфрен поворачивается к нему:

— Правда, что электронные машины будут использоваться для создания абстрактных полотен?

— Возможно. Не думаю только, что это будет рентабельно, — говорит Жильбер, округляя рот в улыбке.

— Как? Машина может заниматься живописью? — восклицает госпожа Тирион.

— Абстрактной— почему бы и нет? — говорит Тирион ироническим тоном.

— Известно ли вам, что есть машины, создающие музыку под Моцарта и Баха? — говорит Дюфрен. Да, да: один недостаток — она безупречна, тогда как музыкантов из плоти и крови всегда можно в чем-нибудь упрекнуть.

• Предыдущая
• 15/31
• Следующая