Надеюсь и люблю - Ханна Кристин - Страница 6

• Предыдущая
• 6/56
• Следующая

– Она смотрела на меня, папа.

Лайем обнял сына. Смешно, но всего неделю назад он стал замечать, что малыш растет не по дням, а по часам. Теперь же сын показался ему меньше, чем был совсем недавно. Горе сделало его совсем беззащитным. С этим придется что-то делать, но позже.

– Когда ты увидел маму, глаза у нее были открыты. Ты это имел в виду?

– Да. Она смотрела прямо на меня… но ее там не было. Это не был мамин взгляд.

– Просто тогда ей было очень трудно закрыть глаза, а теперь трудно их открыть.

– Я смогу увидеть ее завтра?

Лайем подумал о том, как она теперь выглядит: измученное, мертвенно-бледное лицо, из ноздри торчит трубка, в вены воткнуты иглы капельниц… Такое зрелище может до смерти испугать ребенка. Лайем по себе это знал – когда-то он в таком виде застал отца. Есть вещи, которые, раз увидев, никогда потом не забываешь, они занозой застревают в памяти навсегда.

– Нет, малыш, не думаю. Детей не пускают в палату интенсивной терапии. Ты сможешь повидаться с мамой, когда ее переведут в обычную палату.

– Так выглядят мертвецы в кино, – тихо вымолвил Брет.

– Она не умерла. Она просто… на некоторое время выпала из жизни. Как Спящая красавица.

– А ты пробовал поцеловать ее?

Лайему потребовалось много времени, чтобы найти ответ. Он вдруг почувствовал, что запомнит этот момент своей жизни надолго, потому что ему было очень больно.

– Да, Бретти. Я пробовал.

Лайем лежал рядом с сыном до тех пор, пока тот не уснул, затем осторожно выбрался из-под одеяла и спустился вниз. На кухне он сварил себе кофе и мысленно проклял текилу, которая никак на него не подействовала.

Ты пробовал поцеловать ее?

Он запрокинул голову и уставился на покатый бревенчатый потолок.

– Ты слышала, малышка? Он спросил, пробовал ли я тебя поцеловать.

Затрезвонил телефон. Он не подошел. Включился автоответчик. Лайем не был готов к тому, чтобы услышать мягкий гортанный голос Майк. Он крепко зажмурился. Вы позвонили в дом Кэмпбеллов, а также в зимний офис Программы по спасению лошадей округа Уэтком. К сожалению, сейчас никто не может подойти к телефону…

Автоответчик отключился, и Лайем услышал другой голос:

– Привет, доктор Лайем. Это Роза. Я возвращаюсь…

– Привет, Роза. – Он поднял трубку.

– Доктор Лайем, это ты? Сожалею, что не смогла позвонить раньше, но я была занята до самого обеда.

– С Майк произошел несчастный случай, – поспешил он прояснить ситуацию, чувствуя, что нервы на пределе, затем набрал полную грудь воздуха и подробно рассказал теще о случившемся.

– Я приеду завтра, – после долгой паузы сказала она.

– Спасибо, – поблагодарил он, искренне обрадовавшись и понимая, как ему нужна ее помощь. – Я вышлю тебе билет на самолет.

– Нет, я поеду на машине. Так быстрее. Скажи, а она… Доживет до утра ?

– Мы надеемся, – ответил он на ее невысказанный вопрос. – Утро принесет нам… облегчение. Спасибо, Роза.

– Доктор Лайем? – Снова пауза. – Помолитесь за нее. Помощь Господа нам сейчас нужнее, чем капельницы и лекарства. Молитесь.

– Я не перестаю делать это ни на мгновение, Роза. Лайем повесил трубку и направился в спальню. Он призвал на помощь всю свою волю, чтобы просто переступить порог. Это была их комната, святилище их семьи, которое Микаэла когда-то разрисовала собственноручно; теперь яркие изображения луны, солнца и звезд густым узором покрывали яично-желтые стены спальни, посреди которой под шифоновым балдахином стояла широкая кровать. Микаэла любила их комнату, и он каждую ночь забирался под балдахин, благодаря Бога за то, что она хочет его здесь. Его – обычного мужчину, единственное выдающееся качество которого заключалось в том, что он очень сильно любит ее.

Роза Елена Луна подошла к маленькому алтарю в углу гостиной и зажгла ритуальные свечи. Над хрустальными подсвечниками затрепетали узкие язычки пламени.

Она встала на колени на покрытом линолеумом полу и сплела пальцы для молитвы. Она обратила взор к статуэтке Девы Марии, но ее первая мольба была адресована Спасителю.

Однако знакомые слова не облегчали душевной боли. Слезы дрожали у нее на ресницах и не падали на щеки. Она с детства усвоила, что слезы – это всего лишь капли жидкости, которые не могут помочь в беде.

Роза ухватилась за резную ножку столика и с трудом поднялась. После ночи, проведенной за рулем, колени у нее хрустели, как поп-корн.

Впервые за много лет она испытала острое желание позвонить Уильяму Браунлоу, поэтому долго не сводила взгляда с телефонной трубки.

Впрочем, от него будет мало проку. Они не виделись несколько лет. Санвиль – маленький город, но даже в его пределах они перемещались по разным орбитам. Он владел скромным яблочным садом – его нельзя было назвать человеком богатым или влиятельным, – но для Розы он с тем же успехом мог занимать положение Кеннеди. И хотя Микаэла была его дочерью, он никогда не был ей отцом. У него всегда была другая, благополучная семья. В ее постели он провел пятнадцать лет, но у Розы всегда сохранялось ощущение, что она отнимает его у семьи и законнорожденных детей.

С какой стати он станет заниматься спасением Микаэлы?

Роза осталась одна в темной гостиной. Серебристый лунный свет проникал сквозь щели в шторах, отбрасывая блики на диван, деревянные кресла и стол, религиозные полотна на стенах. Микаэла и Лайем постоянно уговаривали Розу уехать отсюда или взять деньги на ремонт дома, но она неизменно отказывалась. Она боялась, что если уедет, то забудет об ошибках своей молодости, о которых Господь велел ей помнить всегда.

Все началось здесь, в этом доме, который ей не следовало принимать. Раньше она чувствовала себя здесь в безопасности; это был подарок мужчины, который ее любил. Тогда она еще верила в то, что он может уйти от ; своей жены.

Пламя свечей дрожало в каплях испарины, выступившей на оконных стеклах. В детстве Микаэла обожала эти капли. Она говорила: «Мама, смотри, в доме идет дождик».

Роза теперь задумалась о том, понимала ли Микаэла, почему мать никогда не подходила к окну, чтобы полюбоваться с ней на капли. Она видела в них собственные слезы; ей казалось, что дом оплакивает ее судьбу.

Несчастная любовь.

Она лежала в основании этого дома; с ее помощью были куплены все сваи, бревна и гвозди, оплачены счета по строительству. Боль несчастной любви была подмешана в краску, покрывавшую стены; пропитала чернозем, в который была посажена живая изгородь; удерживала гравий, которым засыпали дорожку к парадному подъезду; а если присмотреться, то ее можно было заметить и в узоре занавесок на окнах.

Роза всегда чувствовала, что ей придется заплатить за свой грех. Только глубокое раскаяние могло спасти ее душу… но она никогда не предполагала, что придется заплатить такую цену.

– Господи, спаси мою дочь…

В ответ – мертвая тишина. Роза знала, что если шагнет за порог, то услышит шелест ивовых ветвей, который так напоминает плач старухи.

Устало вздохнув, она вошла в спальню, достала чемодан и стала укладывать вещи.

Телефон у кровати зазвонил в шесть утра. Лайем еще спал; ему снилось, как они с Микаэлой сидят на крыльце, и из дальнего уголка парка доносится детский смех. На какой-то миг он даже почувствовал тепло ее руки… но тут же очнулся и понял, что это сын перевернулся во сне и прижался к нему.

Его сердце бешено колотилось, когда он подошел к телефону. Звонила Сара, сиделка из больницы. Микаэла дожила до утра.

Лайем осторожно перегнулся через Брета и повесил трубку. Он пошел в ванную, принял душ – как понял потом, без мыла и шампуня – и разбудил детей. Через час они втроем ехали на машине в больницу. Лайем оставил детей в холле и отправился в отделение интенсивной терапии.

Он подошел к кровати Микаэлы с тайной – и совершенно безумной – надеждой на то, что застанет ее сидящей на подушках и улыбающейся… Но она выглядела еще хуже, чем вчера. Правая сторона лица распухла до неузнаваемости. Оба глаза были скрыты под набрякшими веками. Из носа по-прежнему торчала пластиковая трубка, а уголки губ скорбно опустились. На подбородке застыл след от слюны, которая за ночь собралась в большое пятно на наволочке. Тонкое одеяло было подоткнуто выше груди; Лайем вспомнил, что так заворачивают мертвецов.

• Предыдущая
• 6/56
• Следующая