ЯЗЫЧЕСКАЯ СВОБОДА - Де Будион Майкл - Страница 70

Закат Спарты, как и всей Эллады, был быстрым, но прошел без криков и кровавых сцен. Наверное так и должны умирать сильные. Уходя Спарта не породила никаких чудовищ, что характерно для разрушающихся империй. Впрочем, предпринимались и другие попытки гальванизации трупа.

Спарта не стала государством высшего типа — империей — ибо в ней отсутствовал интеллектуальный приоритет. По той же причине Спарта не оставила после себя никакого следа. Даже в военном деле, которое и было единственным призванием спартанцев, они не изобрели ничего нового, ни в тактике боя, ни в вооружении. С чем они пришли в Лаконику с тем и канули в историческое небытие.

Любое по-настоящему целостное белое государство можно уподобить солнцу, которое пройдя через высшую точку неизбежно клонится к закату. Высшей точкой Спарты, как и Афин, были Греко-Персидские войны, — одна из важнейших битв за Запад которую белые выиграли. И если мы говорим что воспитаны на греко-римской культуре, то нужно постоянно отдавать себе отчет в том, что ее могло бы и не быть.

Высшей точкой Римского блеска был год падения Карфагена. На его фоне падение Эллады никак не выделялось. В этот год Рим стал Империей, пусть не по форме правления, а по духу. Пройдет чуть больше века и им уже будут править первые императоры. Рим, начав свой рассвет царями, из которых каждый был если и не гениален, то вне всякого сомнения обладал незаурядными талантами, заканчивал императорами, правление лишь нескольких из которых имело хоть какой-то исторический смысл. Рим пожирал все земли до которых могли дойти его легионы, становясь мировой державой, точнее — первой сверххдержавой, но и подготавливая падение, которое, для соблюдения симметрии, должно было завершиться мировой катастрофой. Силой Рим победить было нельзя, вот почему апологетам тогдашней римской государственности была вполне имманентна мысль о его грядущем вечном существовании. Они, несмотря на все достоинства, не обладали знаниями исторических примеров, ибо таковых просто не было. Они прекрасно отдавали себе отчет в том, что их государственное устройство — самое лучше какое вообще можно вообразить, а потому им ничто не может реально угрожать. Римляне, как и спартанцы, более всего верили в самих себя, что продлится еще недолго, а общее внутреннее ослабление естественной государственной мощи породит первобытный культ императоров, на счет которого Шпенглер высказывался следующим образом:

"Культ императоров есть последнее религиозное создание античных народов, поскольку они еще не были сломлены в своих инстинктах восточными элементами. Нужно признать полную серьезность этого богочувствования. То обстоятельство что римские массы считали за нечто весьма действительное происхождение от Венеры Юлия Цезаря, глубокого скептика, имело решающее влияние на историю правления Юлиево-Клавдиевого дома. Культ гения Августа со строго установленными жертвоприношениями, в то время как сам глава государства вел в стенах Рима жизнь мало отличающуюся от жизни выдающегося частного лица, становится понятным только из мирочувствования аполлоновской души /…/ Здесь сталкиваются инстинкт и интеллект, вера и знание, притом в политической маскировке, как демократия и аристократия. Два вечного воплощения античного бытия, Афины и Спарта, тирания и олигархия, плебс и сенат, Цезарь и Помпей, принципат и республика, последний раз противостоят друг другу в культе "Divus Julius" и возникшем в качестве оппозиции к последнему в намеченном уже Луканом в «Фарсалии» культе родовитого республиканца Катона. Вся кровавая история ранней эпохи императоров находит здесь свое объяснение".

Врач здесь сказал бы: "как у вас все запущено…"

Падение Рима прошло по ставшей впоследствии классической схеме: деинтеллектуализация, утрата красоты, утрата силы, окончательное фактическое разрушения государства. Рим, покорив в одном году не только Карфаген, но и Элладу, начал отсчет своего падения, а по прошествии сотни лет продолжая утрачивать внутреннюю силу автоматически столкнулся с угрозой упасть перед юродством, которое всегда подтачивает силу, красоту и интеллект одновременно. Другое дело, что никто тогда не представлял каким оно будет. Уже почти стерлись из памяти воспоминания о походе Ганнибала в Италию, поход галлов и вовсе выглядел легендой, от него осталась только поговорка насчет гусей которые спасли Рим, а ничего более страшного Рим и не переживал. Время двигалось в сознании римлян, да и вообще всех древних, значительно медленнее чем сейчас, так как медленнее был сам темп жизни, что объяснялась отсутствием экономики работающей на прибыль. Люди населявшие Грецию и Рим, включая и рабов, имели массу свободного времени, а это важнейшее условие для ощущения его хода. Шпенглер по этому поводу отмечал что"…тогда еще каждый день и час переживали как таковой. Это можно сказать про каждого эллина или римлянина, про города и нацию, про целую культуру. Силой и кровью напоенные праздники, дворцовые оргии и цирковые игры при Hероне и Калигуле, которые только и описывает Тацит, этот настоящий римлянин, в то же время не обращающий никакого внимания на жизнь обширных стран империи, — вот последнее роскошное выражение этого отождествляющего тело и настоящую минуту мироощущения. Индийцы у которых нирвана выражалась также полным отсутствием счисления времени, тоже не имели часов и, следовательно, не имели никакой истории, никаких жизненных воспоминаний, никакой заботы. /…/ Мы с точностью знаем даты рождения и смерти почти всех великих людей начиная с эпохи Данте. Это нам представляется само собой понятным. Но в эпоху рассвета античной цивилизации, во времена Аристотеля, не могли с точностью сказать, существовал ли вообще Левкипп, современник Перикла, основавший не более как за столетие до этого атомистическую теорию. Этому бы соответствовало в нашем случае, если бы мы были не вполне уверены в существовании Джордано Бруно, а Ренессанс уже совсем отходил бы в область преданий".

В процитированном отрывке весьма точно расставлены акценты. Действительно, греки времен Аристотеля весьма туманно представляли времена Перикла и Левкиппа, отделенные от них двумя-тремя сотнями лет. Это понятно, сильные весьма слабо ощущают время, а многие из них, подобно детям, не ощущают его вообще. Греки VI–V века до р.х. как раз и были молодыми и сильными, в отличии от зрелого возраста времен Аристотеля. Темп развития Рима был несравненно выше греческого, что, впрочем, весьма слабо сказалось на временном ощущении римлян. И подобно тому как детям и молодым кажется что они будут жить вечно и с годами становиться все более и более крепкими, римлянам, в лице его передовых слоев, виделось, что империя простоит вечно. Следует отметить, что когда умственный слой, прежде всего писатели и историки, обосновывают грядущее вечное стояние той или иной империи, знайте: дни этой империи сочтены. Для отдельного человека такое представление нормально, для Империи — фатально. Во всех без исключения империях, гнилостные процессы развивались тогда, когда они, на первый взгляд, достигали невообразимых высот развития. И Рим здесь был первым. Впрочем, еще с основания тогдашние аналитики определили ему срок в 1000 лет. Интересно, что примерно столько он и выполнял возложенные на него функции, что наталкивает нас на мысль, что этруски, интеллектуально преобладавшие в Риме первых веков его существования, знали вещи которые были обоснованы только в XX веке. Т. е. они знали что время жизни этноса 1000–1200 лет. Попытки объяснить число 1000 любовью к круглым цифрам несостоятельна, по крайней мере в отношении древних, они-то точно не питали склонности к десятичной системе.

Итак 750 годовщина основания Рима. Ее никто не праздновал, летоисчисление "de urbi conditum" будет введено позже, а тогда время считали относительно годов правления консулов или первых императоров. Шел тридцатый год правления Августа. Рим на подъеме. Он контролирует Средиземноморье, Малую Азию и Египет. Молодые пассионарии грезят новыми военными походами. Варвары изредка беспокоят, но на стабильности империи это никак не отражается, ведь один центурион может задавить сотню. Столица и крупные провинциальные города застраиваются зданиями которые будут поражать своей непревзойденной красотой ротозеев вплоть до наших дней и общественными сооружениями действующими до сих пор. Но праздник продлится недолго.