Опасная тайна - Мухин Юрий Игнатьевич - Страница 55

Во второй половине дня со стороны Запорожско­го шоссе стали раздаваться выстрелы, винтовочные, пулеметные и автоматные, затихшие только часам к 10 вечера.

Так расстреляли евреев в Днепропетровске. Гово­рили, что в этой колонне, которую мы так близко ви­дели, их было 14 тысяч.

Из нашего двора навсегда исчезли наши соседи Добины, Елизавета Григорьевна и Марк Евсеевич. На веранде в инвалидной коляске осталась сидеть бабуш­ка, мать хозяйки. Такая же старушка и тоже в инва­лидной коляске осталась в доме №42 из семьи рас­стрелянных Шерфов. Несколько дней за ними уха­живали соседи, затем наехали фольксдойче, заняли опустевшие квартиры, а старушек солдаты перетащи­ли в подвал одноэтажного дома, что еще до недавне­го времени стоял на углу улиц Кирова и Дачной, на­против студенческой поликлиники.

С середины ноября до середины марта мы уха­живали за старушками с Юрой Пискловым и Федей. Где смогли, застеклили, а где-то забили фанерой окна в подвале. В развалинах нашли и установили малень­кую чугунную буржуйку, принесли дрова, посуду, воду, емкости для отходов, убрали комнату и сделали ее чуть похожей на жилье. Носили еду, которую гото­вили мама, Марфа Ивановна и Федина семья.

Когда мы оставались с братом вдвоем, а мама уезжала на заработки, мы всегда готовили и на ба­бушек. Мой восьмилетний брат очень строго следил за этим.

В середине марта, в один из дней, когда был наш че­ред кормить старушек, мы с братом ранним утром, еще не совсем рассвело, несли им котелок горячей кукуруз­ной каши, или мамалыги, другого тогда не было. Дойдя до дома №31, мы увидели телегу с лошадью, стоящую у входа в подвал, где находились наши подопечные.

Остановились в нерешительности и испуге. В этот момент из подвала вышел полицай, волоча по земле одну из бабушек. Подтянул, без труда забросил ее в телегу, спокойно вытащил из кобуры пистолет и вы­стрелил в голову. По-хозяйски спокойно повернулся и пошел в подвал. Нас он не заметил. Надо было бы­стрее убегать...

Я потянул за руку Женю, но он не сдвинулся с места. Взяв у него сумку, где стоял обернутый поло­тенцами котелок с кашей, я закинул его руку себе на шею и потащил домой. Ноги его не шли. Я буквально приволок его домой, уложил в постель, затопил печ­ку, сварил еду и пытался его растормошить.

Значительно позже я узнал, что такое шок и как можно вывести из этого состояния. А тогда мне было 12 лет, а ему 8. Примерно через четыре часа он снача­ла начал водить глазами, вроде бы рассматривая, но не понимал, где он находится, а потом сел в кровати. К котелку с кашей, который несли старушкам, мы не притронулись.

В конце марта мама приехала из Сурско-Литовского, а у нас кончились дрова. Утром, когда было еще темно, я отправился на поиски. Где-то на улице Жуковского я оторвал три доски от еще не до конца изломанного забора и потащил их через дворы до­мой. Когда я вышел на свою улицу, прямо перед собой увидел трех полицейских-латышей с винтовками. Они рассмотрели меня, велели положить доски на землю. Один повел меня в сторону Лагерного рынка, двое не спеша пошли вниз в сторону Дачной.

Полицай привел меня во двор 5-го почтового от­деления, где уже находилось много народа, человек двести, а может и больше, в окружении полицейских и немецких солдат. Двор со всех сторон был огорожен высоким забором, и убежать оттуда было невозмож­но. Огромный полицай, очевидно, старший, предупре­ждал, что при попытке побега будут стрелять. Поли­цаи и немецкие солдаты стояли по периметру двора с винтовками в руках.

Через некоторое время со двора начали выводить людей группами по тридцать человек в сопровожде­нии одного немца и одного полицая и усаживать в огромные крытые грузовики, большая колонна кото­рых стояла на Лагерной. Дворы на улице с двух сто­рон были блокированы полицией.

Я пытался «улизнуть» со двора, стараясь не по­пасть в отсчитываемые тридцатки, переходил из одно­го угла двора в другой, но не получилось. Попал в по­следнюю машину. В кузове лежали лопаты и кирки.

Нас привезли на территорию нынешнего предпри­ятия «Цветы Днепропетровска», там проходил проти­вотанковый ров от Запорожского до Криворожского шоссе. Теперь это улица Днепропетровская. На этом месте расстреляли в ноябре ту колонну людей, кото­рых мы видели возле универмага. Со стороны хозяй­ственного двора ров был наполнен трупами. К про­тивоположной стенке рва доползали, видимо, только раненые и добитые позже. Картина страшная, хотя в последующее время я видел лагеря смерти в Герма­нии... Там тоже не менее страшно, но этих я видел в колонне живыми. Среди них были наши соседи, с ко­торыми мы были близки.

Расстрелянные в ноябре и едва присыпанные мерзлой землей, они оказались снаружи под лучами весеннего солнца. По дну рва ходил молодой немец­кий офицер с пожилым унтером, очевидно профес­сионалом. Они штыками открывали рты жертвам, отыскивая золотые коронки. На дне рва, у противо­положной от нас стены, сидела крупная молодая жен­щина с двумя прижавшимися к ней детьми. Кирками долбили мерзлую, уже чуть подтаявшую сверху зем­лю, нашпигованную стреляными гильзами всех ка­либров, среди которых попадались и гильзы отечест­венного образца. Это стреляли полицаи.

Когда почти стемнело, нас отпустили. Как я до­брался домой, не помню. Несколько дней я был без сознания, мама говорила, что у меня было воспале­ние легких. Она меня едва выходила».

Возникает вопрос, достаточно естественный, поче­му евреи моего города практически без конвоя шли на расстрел, почему они хотя бы не разбегались? Мне тут же скажут, что это было невозможно. Чепуха, возможно было и не такое!

На Нюрнбергском процессе заместитель Главного об­винителя от СССР Ю.В. Покровский огласил суду доку­мент № СССР-311, который был составлен из документов полиции безопасности и СД по Житомирской области, касающихся расследования преступной халатности ра­ботников этой полиции в декабре 1942 г. в результате чего «унтершарфюрер СС Пааль и унтершарфюрер СС Фольбрехт подверглись нападению заключенных и были убиты из их собственного оружия». Я дам выдержки из этих до­кументов, из которых станет ясно, что произошло.

Штурмшарфюрер СС и криминаль-оберсекретарь Ф.Кнопп на допросе показал:

«С середины августа я являюсь руководителем Бердичевского отделения полиции безопасности и СД в городе Житомире... Находившиеся в здешнем лаге­ре 78 военнопленных были исключительно тяжело ра­неные. У одних отсутствовали обе ноги, у других — обе руки, у третьих — одна какая-нибудь конечность. Только некоторые из них не имели ранения конеч­ностей, но они были так изуродованы другими вида­ми ранений, что не могли выполнять никакой работы. Последние должны были ухаживать за первыми.

...Подготовку экзекуции я поручил сегодня ран­ним утром сотрудникам местного управления унтер-шарфюрерам СС Фольбрехту и Паалю и ротенфюреру Гессельбаху.

...Из оружия они имели немецкий пистолет-пу­лемет, русскую самозарядную винтовку, пистолет ОВ и карабин. Хочу еще подчеркнуть, что я намере­вался дать в помощь этим трем лицам гауптшарфюрера СС Венцеля; но это было отклонено унтершарфюрером Фольбрехтом, заметившим при этом, что они втроем вполне справятся с этим делом.

По поводу обвинения. Мне не пришло в голо­ву обеспечить проведение обычной экзекуции более многочисленной командой, так как место экзекуции было скрыто от посторонних взоров, а заключенные не были способны к бегству ввиду их физических не­достатков».

А ротенфюрер СС Ф.Гессельбах показал следую­щее:

«Вчера вечером унтершарфюрер СС Пааль сообщил мне, что сегодня я должен принять участие в расстреле военнопленных. Позже я получил также соответствую­щее задание об этом от гауптшарфюрера СС Венцеля в присутствии штурмшарфюрера СС Кноппа. Сегодня в 8 часов утра мы, гауптшарфюрер СС Бергер, унтер­шарфюрер СС Пааль, унтершарфюрер СС Фольбрехт и я, приехали на взятой на кожевенном заводе машине с шофером, который был украинцем, на участок, нахо­дившийся примерно в одном-полутора километрах за лагерем, с восемью заключенными нашей тюрьмы, что­бы выкопать могилу...