Десятый крестовый - Хайд Кристофер - Страница 21

• Предыдущая
• 21/57
• Следующая

— Сначала о главном. Все, вероятно, устали. Потому вам организуют ночлег. Уэнди! — бросил он своей спутнице.

— Слушаюсь! — кивнув, четко отозвалась она. — Женщины со мной! В женское общежитие.

Она указала большим пальцем через плечо на длинное баракоподобное строение справа от ранчо. И, повернувшись, зашагала к нему, три девушки безропотно двинулись за ней.

— Мужчины — туда! — кивнул Эрик в ту сторону, где на задворках лагеря гнездились маленькие домишки. Он пересек дорожку вокруг клумбы, зашагал дальше, прямо по утоптанной земле. Филип и трое парней гуськом последовали за ним. Это все больше и больше напоминало фильм из жизни военнопленных. Кажется, вот-вот появится Стив Маккуин и начнет дубасить мячом по стенке какого-нибудь барака. При всей странности и даже жути положения Филипу почему-то вдруг сделалось смешно, он едва сдержал улыбку. Сопляки, настоящей службы и не нюхали! Но тут же вспомнил про кровавый след на стене своей мастерской в «Сохо», и ему стало не до смеха. Эти люди не шутят, сказала Сара. С виду будто детские шалости, но кто его знает, какая фантазия взбредет этим детишкам в голову…

Эрик оставил двоих у домика рядом с громадным амбаром, сказав, что вернется через пару минут, а Филипа с четвертым повел дальше, под гору, к домику почти у самой ограды, за которой заслоном вставали деревья. По дороге миновали штук восемь таких же домиков, но свет нигде не горел, окна плотно прикрыты. Если кто в них и живет, наверняка спят.

Эрик распахнул дверь домика, отступил, пропуская вперед Филипа с его сотоварищем. Вошел следом, щелкнул выключателем у притолоки. Вспыхнула единственная голая лампочка на длинном гибком шнуре. Ватт сорок, не больше — чтобы раздеться, достаточно, но для чтения и разных занятий явно темновато.

Внутри все по-солдатски просто: грубые нары, четыре тумбочки в ряд вдоль дальней стены, единственный складной стул. Ни умывальника, ни шкафа для одежды, ни зеркала. Но с удивлением Филип отметил, что при таком скудном комфорте в плинтусы вделано электрическое отопление.

— Здесь просто, — сказал Эрик заученным тоном, явно не в первый раз, — зато удобно и чисто. Туалет и ванная в дальнем конце учебного корпуса — помните, тот амбар? Завтрак там же, в учебном корпусе. Для сведения: мы находимся на большей высоте, чем Эспен, потому не удивляйтесь, если почувствуете быструю утомляемость. Сейчас советую спать. День завтра напряженный.

— А какие планы? — спросил Филип. Эрик пронзил его ледяным взглядом.

— Сразу после завтрака ознакомительное собрание в учебном корпусе.

— Во сколько? — спросил новоиспеченный сосед Филипа.

— Рано, — отрезал Эрик. — Не волнуйтесь, вас непременно разбудят.

Едва кивнул и вышел, прикрыв за собой дверь. Филипу тотчас захотелось проверить, заперта дверь или нет. Повернул ручку, дверь со скрипом распахнулась. Пожав плечами, Филип вернулся в комнату.

— Слава богу, хоть на ночь не запирают…

— А что, разве могут? — спросил парень, заметно струхнув.

— Мне так показалось, — скорчил гримасу Филип. Протянул руку:

— Меня зовут Филип. Филип Керкленд.

— Дэн Джексон! — представился его сосед, пожимая руку Филипа.

С виду около тридцати. Волосы длинные, блекло-соломенные, вытянутая, изможденного вида физиономия, за стеклами очков без оправы — маленькие глазки. Сильно потертые джинсы, бледно-зеленая футболка и заношенная легкая солдатская куртка. В общем, по виду парень отдаленно напоминал дезертира шестидесятых.

Джексон присел на нижнюю койку, пружины скрипнули. Похлопал руками по матрацу, поморщился.

— Жестко! Я помягче люблю…

— Не думаю, чтоб они заботились о нашем с тобой удобстве, — заметил Филип.

Он сел на раскладной стул, стянул ботинки. Устало откинулся на спинку, закурил.

— Что ты хочешь этим сказать? — Джексон, поерзав, плюхнулся на единственную подушку, заложил под голову руки.

— Слыхал что-нибудь про этих людей? — спросил Филип, пропуская мимо ушей вопрос.

— Только то, что сами сказали.

— А что сказали?

— Что заведение у них вроде соцобеспечения. Бесплатная еда, койка, отдых. Особенно-то я не расспрашивал. Чего нам, нищим-то, права качать! Так ведь?

— Ну, а с боженькой они к тебе не подъезжали?

— Нет. А что? Думаешь, они из этих, да?

— Кто их разберет! Видал крест у них на куртках и еще такой же большой знак на дверях амбара?

— Тоже в виде креста, что ли? Тьфу ты, может, это шайка каких-нибудь фанатов… — Джексон покосился на верхнюю койку, повернулся к Филипу. Тусклый свет единственной на потолке голой лампочки замерцал на стеклах очков, глаза спрятались. — Ладно, ну и что с этого? Я же говорю, где нам права качать… У меня всего десять долларов за душой и никакой надежды на большее.

— Откуда будешь? — спросил Филип. Он поднялся, принялся стягивать одежду.

— Не слыхал небось! — со вздохом отозвался Джексон.

— А все-таки?

— Из Пустоши, — сказал его долговязый сосед. — Поселок там есть, Чэтсуорт.

— Как так из «пустоши»? — переспросил Филип, стягивая носки.

— Называется: Пустошь «Золотая сосна». Болотный край в Нью-Джерси, две с половиной тысячи квадратных километров, — пояснил Джексон. — Это между Филадельфией и океаном, южнее Нью-Йорка. Чэтсуорт — завидная дыра! Из магазина Базби как посмотришь — кругом одни лопухи!

— «Золотая сосна» — ну и названьице для болота! — пробормотал Филип. Он прошлепал босиком по полу, выключил свет, полез на верхнюю койку.

— Все штаты клюквой обеспечиваем, — с усмешкой произнес Джексон в темноте. — У нас либо клюкву собирают, либо выдирают мох сфагнум, где топь и костоломка. Тем и живут.

Он произнес не «топь», а «тобь».

— А что это, «топь», «костоломка»? — поинтересовался Филип.

— «Тобь» — такое болото, где старые дубы гниют. А «костоломка» — то же болото, только там кедр светлый. Местечко у нас — дай боже! Как школу закончил, всего и выбору-то, либо клюкву, либо мох собирай. Братья у меня по клюкве, отец по мху. А меня и от того, и от другого воротит, вот я и слинял оттуда. Теперь в дебрях кукую, в Колорадо. Гол как сокол. Неплохо преуспел за шесть лет, а?

— Сколько тебе? — спросил Филип.

— Двадцать четыре.

— Я думал, больше… — протянул Филип.

— Мы с Пустоши все такие…

Джексон умолк, наступила долгая глухая тишина. В щелях тесовой крыши гулял ветер, слабо поскрипывали доски, будто палуба корабля при качке. Вот скрипу стало вторить всхрапывающее посапывание снизу. Джексон спал и, вероятно, видел во сне магазин Базби и свои бескрайние болота между Филадельфией и берегом Атлантики.

Лежа на жестком тонком матраце прямо под темными балками крыши, Филип вдруг очень четко все представил: именно такие, вроде Джексона, парни из самой глубинки Америки и составляют основной резерв «Десятого крестового». Достаточно найти человека, у которого ничего за душой, вселить в него искру надежды, и он с радостью заложит им и душу, и мысли, и сердце. Так случилось с Хезер. Мечта стать великой балериной столкнулась с действительностью, что означало: как бы способна Хезер ни была, до истинного таланта ей далеко.

Но вместо того, чтобы открыто посмотреть правде в глаза, она схватилась за очередную иллюзию и сама, по доброй воле примкнула к отшельничьему клану святош, существ с ранимыми душами, готовых без оглядки отречься от самих себя, чтоб не думать о будущем, отдав себя во власть чьей-то хозяйской воле-любви — Матери Терезы, Матери Настоятельницы…

Филип вспомнил, что говорила Сара, когда они летели из Чикаго в Денвер: почти всегда религиозные секты и группы строятся на узах некоего родства, жажды родительской опеки. Так, члены возникшей в Калифорнии секты йога Бхаджана — называли Бхаджана «отцом»; Сун Мюнь Муна, идеолога «Объединяющей церкви», зовут «отцом», «истинным родителем». Последователи Клэр Профит и ее «Универсальной церкви» именуют учредительницу «Мама-гуру»; «отцом» звался и Рон Хаббард, основоположник «сайентологии». Предводительницу группы «Обитель веры» Элинор Дейрис называли «Мать Дейрис». Джина Джонса, лидера группы «Храм народа», вдохновителя массовых самоубийств в столице Гайаны Джорджауне, нередко величали «папа».

• Предыдущая
• 21/57
• Следующая