Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под з - Титаренко Евгений Максимович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/63
• Следующая

— Я с пустыми руками не говорю! — яростно отрезал Прокопка. — Синица в руках лучше журавля в небе!

— Хороша синица! — опять послышался голос из-за калитки. — За ерунду ведь! Разговору больше… А заломил!..

— А ты что ж думал?.. — хохотнул Прокопка. И разозлился опять: — Больше не толкую! Я свое, сказал — и не ходи без толку!..

— Торгуется, ворюга… — неслышно разъяснил Петька.

За калиткой умолкли. Прокопка ушел в избу. А во дворе опять появилась женщина. И к друзьям опять долетела чуть слышная, радостная песенка:

К вечеру у путешественников кончились продукты. Воду они тоже — по глотку, по глотку — выпили всю. Петька в совершенстве овладел тайнами женского очарования. Никита мог бы запросто наниматься в частные сыщики. А когда пришла новая ночь, кончился керосин.

— Мальчики!

Они вскочили как по команде. Ударились в темноте головами и долго не могли сообразить, в чем дело.

— Мальчики! — опять донесся к ним из темноты веселый голос. — Я уже минут десять зову вас!

Петька, зажав на груди библию, махом перелетел через тряпье. Никита следом.

На лестнице, в темном квадрате открытой дверцы, проглядывал силуэт женщины.

— Ну вот! Я же боюсь туда залазить, а вы не слышите… — пожаловалась она.

— А вы не бойтесь! — посоветовал Петька.

— Мыши! — сказала женщина.

— Фу! Они же маленькие! — удивился Петька.

— А… Прокоп где? — спросил Никита.

— Нет Прокопа! У него свои дела по ночам… — ответила женщина.

Петька не спустился, а буквально слетел вслед за ней и Никитой.

Женщина, заложив руки за спину и прислонившись к калитке, поджидала их у выхода.

Друзья остановились против нее. И бывает же: опять, как тогда, со Светкой, Петьке захотелось сказать своей избавительнице что-нибудь такое… необычное…

Она улыбнулась в темноту.

— Нашли свою тайну, кладоискатели?

— Вот… — показал Петька библию.

— Не заблудитесь ночью?..

— Не! — сказал Петька. — Мы же путешествуем! Женщина опять улыбнулась. Но улыбнулась уже не так весело, как раньше.

Из-за тучи проглянула луна, и в лунном свете лицо женщины показалось путешественникам грустным-грустным…

— Теть, а вы по-французски не умеете читать? — спросил Никита.

— Нет, мальчики… — сказала она. — Я ничего не умела в жизни…

И теперь друзья определенно заметили, что в то время, как губы ее улыбались, в глазах влажно поблескивали слезы.

Обоим стало отчего-то неловко и грустно.

— Вот, возьмите на дорогу, — сказала она, вытаскивая руку из-за спины, и сунула Никите газетный сверток.

Никита сначала пробормотал «спасибо» и сначала взял сверток, а уж потом хотел сказать «не надо»… Она спросила:

— Как вы говорили, пасечника зовут?

— Саша! — обрадовался Петька. — Вы с ним познакомьтесь! Он хор-ро-ший!

Она кивнула, думая о чем-то своем.

— А как вы ключ нашли?.. — спросил Никита.

— Ну, уж это моя забота! — тихонько засмеялась она. — Бегите! А то еще нас вместе запрут!

Друзья сделали несколько шагов в сторону тайги, когда Петька опять быстро вернулся.

— Теть, а как дальше эта песенка, ну, про месяц?.. Она легонько дернула его за козырек кепки.

— Это взрослая песня, про любовь… Но я и сама не знаю, как дальше. Я давно уже не пела…

С трудом разыскали в темноте свою котомку, втиснули туда библию, подарок жены Прокопки, и Петька вскинул мешок за спину.

Ночная тайга дышала ровно, спокойно.

Вот ведь она какая — тайга! Сегодня она тебе — как враг, а завтра — как самый лучший друг на земле!

После долгого плена путешественникам, когда они, спотыкаясь о корневища, углубились в чащу, тайга показалась родным домом.

Но лишь после того, как, отшагав порядочное расстояние, вышли на случайную поляну в кедрах, к ним окончательно возвратилось ощущение безопасности.

Петька сел на широкий пень в самом центре поляны.

Никита пощупал котомку за его спиной.

Надо было ждать утра.

Выспались они на Прокопкином сеновале до отвала. Костер разжигать не решились.

Никита тоже сел рядом с Петькой, и, прислонившись друг к другу спинами, вернее — к мешку между ними, они решили бодрствовать до зари…

Оба не уследили, когда начало светлеть небо на востоке. Но в какой-то момент разом глянули друг на друга и поняли, что можно идти.

Петька вытащил из кармана и надел на руку компас.

До самой Туры почти бежали.

Долбленка их была на месте.

И блеклое, раннее солнце, и желтая река, и даже камыш в устье Мусейки выглядели до того родными, что Петька, не выдержав, прокричал негромкое «ура».

Они вернулись победителями и должны были поэтому разделить свою радость хотя бы с рекой, лесом, камышами…

Животы у обоих подвело.

Никита взялся бросать в кучу хворост для костра, Петька стал развязывать мешок.

Но в свертке, который дала им на дорогу Прокопкина жена, оказались мятные конфеты.

Петька застонал от разочарования. Когда мечтаешь о ломте хлеба с салом, о миске хорошей каши — чего стоят эти леденцы!

В досаде бросив мешок, Петька схватил удочку и побежал на старицу за новой добычей.

Никита грустно поглядел на конфеты, разгрыз несколько штук, потом еще несколько и отправился на поиски грибов.

Дождя давно не было, и не было грибов. Кроме нескольких червивых маслят, Никита ничего не нашел.

— Ладно, — утешил Петька. — Сейчас мы…

И перебросил удочку. Перебросил ее точно на то же место, где ловил в прошлый раз. Но поплавок оставался без движения.

Сначала Петька еще повторял: «Сейчас, сейчас…» Потом замолчал. Потом сел на ту же корягу, на которой сидел раньше. Потом даже принял точно такую же позу, как тогда, приготовившись моментально шлепнуться на спину, если поплавок дрогнет. Но поплавок не шелохнулся.

Уж такая это дурная рыба — карась. Он будет как ошалелый лезть на удочку, к примеру, до двух часов. И только успевай выкидывать его на берег. А в два часа кончится жор, и тогда ты ему хоть кашу с маслом предлагай — он и глазом не поведет.

Петька просидел на коряге больше часа, но шлепнуться на спину ему не пришлось.

Никита, из сочувствия, ушел к Туре и, сидя около незажженного костра, стал нехотя сосать мятные леденцы.

Петька подошел к нему, сел рядом и с горя тоже погрыз конфет. Но выгребать против течения на голодный желудок — пустое дело…

Решили попытать счастья на Чернавке.

Котомку с библией Никита положил в другую котомку и, усевшись в лодке, стиснул ее между ног.

Пока гребли до Чернавки, животы у обоих словно приросли к позвоночнику.

— Ставь котелок! — распорядился Петька, когда они вытащили свою долбленку на песок рядом с Чернавкой, и опять, решительный, взялся за удочку.

Но вскоре вода в котелке закипела, а рыбы все не было.

Никита разыскал немного щавеля и опустил его в воду, потом набросал туда мелкими кусочками заячьей капусты, лебеды и даже белых корешков осоки.

Тогда Петька махнул рукой на честь бывалого рыбака, снял грузило, уменьшил глубину до десяти сантиметров, разыскал под камнем несколько муравьиных яиц и закинул на плотичек.

Плотичка, или селявка, как называли ее в Белой Глине, — это не рыба, это так — промысел Кольки тетки Татьянина. Но делать было нечего…

Никита подбирал, молча потрошил эту мелюзгу и опускал в котелок. Потом объявил:

— Хватит!

Петькина досада прошла, когда он увидел, до чего — невпроворот — густым получилось варево.

Никита сполоснул ложки.

Сели друг против друга и, опять счастливые, оба разом зачерпнули по ложке темной жижи с пеплом.

Петька со смаком втянул в себя первый глоток и поперхнулся. Горло его сжали спазмы. Уха была горькой, как хина.

• Предыдущая
• 28/63
• Следующая