Жемчужина востока - Хаггард Генри Райдер - Страница 9

• Предыдущая
• 9/54
• Следующая

– Прекрасно, – сказала Нехушта, – только я назвала бы этих братьев – братьями высших степеней, так как они исполняют завет Божий, которым заповедано людям плодиться и множиться!

– Об этом я не стану спорить, нет, нет… Но, во всяком случае, это прелестный ребенок. Вот он открыл глазки, и эти глазки, точно васильки! – И старик снова склонился над малюткой и поцеловал ее, затем тотчас же добавил со вздохом: – Грешник я, грешник! Я осквернил себя и должен теперь очиститься и покаяться!

– Это почему? – спросила Нехушта.

– Потому, что я нечаянно коснулся твоей одежды и дал волю земному чувству, поцеловав ребенка дважды. Согласно нашему правилу, я осквернился!

– Осквернился! – воскликнула негодующим гоном Нехушта. – Ах ты, старый сумасброд! Нет, ты осквернил этого чистого младенца своими мозолистыми руками и щетинистой бородой! Лучше бы ваши священные правила учили вас любить детей и уважать честных женщин, которые являются их матерями, и без которых не было бы на свете и вас, ессеев!

– Я не смею спорить с тобой, не смею спорить! – нервно отозвался Итиэль, нимало не возмущаясь резкостью речи Нехушты. – Все это должны решить кураторы, а пока пойдем, я погоню своих волов, хотя еще не время выпрягать их из ярма, а ты и спутница твоя идите немного позади меня. Впрочем, нет, не позади, а впереди меня, чтобы я мог видеть, что вы не уроните ребенка. Право, личико его так прекрасно, что мне жаль расстаться с ним, прости мне, Господи, это прегрешение… это дитя напоминает мне покойную сестру, когда она была еще ребенком, и я держал ее на своих руках… да, да… прости, Господи, мои прегрешения!

– Уронить ребенка! – воскликнула было Нехушта, возмущенная словами этой жертвы глупых правил, как она мысленно называла его, но угадав своим женским чутьем, что этот человек успел уже полюбить ребенка, она смягчилась и, полушутя, заметила. – Смотри сам не напугай малютку своими огромными волами. Вам, мужчинам, которые так презирают женщин, еще многому следовало бы поучиться от нас!

Затем, подозвав кормилицу, она молча пошла впереди Итиэля, который шел за ними, ведя волов. Так они дошли до большого прекрасного дома на самом краю селения. Это был странноприимный дом ессеев, где они оказывали своим гостям самый радушный прием, окружая их всеми возможными удобствами и предоставляя им все, что у них было лучшего. Дом этот оказался не занятым. Призвав женщину, жену одного из низшей степени братьев ессеев, Итиэль, закрыв лицо руками, чтобы не видеть лица женщины, и говоря с нею издали, поручил ей позаботиться о Нехуште, младенце и их спутниках, затем старик удалился доложить обо всем кураторам.

– Что, все они такие полоумные? – презрительно спросила Нехушта у женщины.

– Да, сестра, – ответила та, – все они таковы, даже мужа своего я вижу мало, и он каждый день твердит мне о том, что женщины полны всяких пороков, что они – искушение для человека праведного, ловушка для праведников и многое другое, подобно этому!

В этом странноприимном доме Нехушта с младенцем и их спутники прожили несколько дней.

На четвертые сутки собрался весь совет ста кураторов, и Нехушта должна была явиться на собрание вместе с ребенком. Собрание это состояло из ста почтенных, убеленных сединами старцев в белых одеждах, разместившихся на длинных скамьях; на противоположном конце залы было приготовлено особое седалище для арабки. По-видимому, Итиэль уже заранее изложил им все обстоятельства дела, так как кураторы сразу же приступили к расспросам, по которые Нехушта отвечала вполне ясно и точно, после чего кураторы стали совещаться между собою. Большинство оказалось согласно принять и воспитать ребенка, но нашлись и такие, которые возражали, что так как и младенец, и приемная мать его женского пола, то им здесь не место, или же, что если оставить здесь ребенка, то все они полюбят его и привяжутся к нему, тогда как они должны любить только одного Бога!

На это другие возражали, что они должны любить и всех обездоленных, и все человечество. Затем Нехуште предложили удалиться, так как предполагалось собирать голоса «за» и «против». Встав со своего места, прежде чем выйти из залы, Нехушта высоко подняла улыбающегося младенца, так что все могли видеть его прелестное личико, и умоляла все собрание не отвергать просьбы умирающей женщины, не лишать ребенка попечений ее единственного родственника, которому мать младенца поручала свое дитя на смертном одре, не отказывать бедной сиротке в попечении, наставлении и мудром руководстве ее дяди Итиэля и всей святой общины ессеев.

Затем она вышла в смежную комнату, где оставалась довольно долго в ожидании решения собрания. Наконец, ее вновь призвали в залу совета; при одном взгляде на сиявшее радостью лицо Итиэля Нехушта поняла, что решение кураторов было благоприятное. Действительно, председатель собрания объявил ей, что большинством голосов было решено принять младенца Мириам на попечение общины до достижения ею 18-летнего возраста, когда ей придется покинуть это селение. За все это время никто не будет пытаться уклонить ее от веры ее родителей, ей и ее приемной матери дан будет дом и все, что есть лучшее, для их удобства и благосостояния, дважды в неделю к ним будут являться выборные из кураторов, чтобы убедиться, что ребенок здоров и ни в чем не имеет недостатка. Когда же девочка подрастет и будет нуждаться в обучении, то она будет допускаться в их собрания и обучаться мудрейшими и ученейшими из братьев всем полезным наукам и познаниям.

– А теперь, чтобы все знали, что мы приняли этого ребенка на наше попечение, – сказал председатель, – мы все в полном составе проводим вас до предназначенного вам дома, а брат Итиэль, как ближайший родственник ребенка, понесет ее на руках своих. Ты же, женщина, пойдешь рядом с ним и будешь давать ему необходимые указания, как обращаться с ребенком!

И вот образовалось целое торжественное шествие, с председателем совета кураторов и их священниками во главе, с младенцем, несомым братом Итиэлем в центре, и длинной вереницей кураторов и простых братьев ессеев позади. Шествие это проследовало через все селение и остановилось на дальней окраине села, у одного из лучших домов, предназначенного служить жилищем малютке Мириам и ее верной хранительнице Нехуште.

Таким образом этот ребенок, который впоследствии стал называться «царицей ессеев», с царским эскортом был водворен в своем домике и не только в домике, но и в сердцах всех этих добрых людей, которые воздвигли ему трон в своих сердцах.

Вряд ли какой-нибудь другой ребенок мог похвастать более своеобразным воспитанием и более счастливым детством, чем Мириам. Правда, у нее не было матери, но это с избытком покрывалось любовью и заботами, которыми ее окружала Нехушта и несколько сот отцов, из которых каждый любил ее, как родное дитя. «Отцами» она не смела их называть, но зато всех звала «дядями» с прибавлением для отличия имени тех, кого она знала.

Однако, с появлением Мириам, в общине ессеев между почтенными братьями нередко стало проявляться чувство зависти и ревности друг к другу по отношению к ребенку: все они наперерыв старались приобрести ее расположение, прибегая нередко к тайным друг от друга подаркам девочке, прельщая ее лакомствами и игрушками. Комитет, на обязанности которого лежали ежедневно посещения домика Мириам, состоявший из выборных членов кураторов, в том числе и Итиэля, был вскоре расформирован, и депутация составлялась из очередных братьев, так что каждый из них, в свою очередь, имел возможность посещать девочку и полюбоваться на их общую питомицу.

Когда девочке исполнилось уже семь лет, и она успела стать обожаемым божеством для каждого из братьев ессеев, она захворала лихорадкой, весьма распространенной в окрестностях Иерихона и Мертвого моря. Хотя среди братьев было несколько весьма искусных и опытных врачей, лихорадка не оставляла больную, и те день и ночь не отходили от ее кровати. Вся же остальная братия была в таком горе, что все селение наполнилось воплями и стонами и возносило молитвы Господу Богу об исцелении девочки; три дня все они пребывали в непрестанной молитве, и многие из них за это время не дотрагивались до пищи. Никогда еще ни один монарх на свете не был окружен в своей болезни такой любовью и тревогой своих подданных, и никогда еще его выздоровление не приветствовалось такой единодушной радостью и искренней благодарностью Богу, как выздоровление маленькой Мириам.

• Предыдущая
• 9/54
• Следующая