Жемчужина востока - Хаггард Генри Райдер - Страница 47

• Предыдущая
• 47/54
• Следующая

– Послушай меня, государь, прежде чем ударить! Ты, конечно, можешь убить меня в своем праведном гневе, и я должен быть счастлив умереть от твоей руки, но, грозный господин, помни одно, что если ты убьешь меня, то никогда не разыщешь «Жемчужины Востока», которую ты так страстно желаешь!

– А-а, – воскликнул Домициан, – «розга – мать благоразумия». Итак, ты можешь разыскать ее?

– Конечно, если у меня будет время. Человек, который мог уплатить 2 миллиона сестерций за одну невольницу, нелегко может укрыться!

– Два миллиона сестерций? Это любопытно! Расскажи мне об этом. Эй, рабы, отдайте ему одежды, да отойдите, только не слишком далеко!

Сарториус дрожащими руками накинул на свои окровавленные плечи и спину одежды и затем рассказал, как происходили торги.

– Что мог я сделать? – докончил он. – У тебя, господин, было слишком мало наличных денег!

– Что делать, дуралей?! Ты должен был купить ее в кредит и затем предоставить мне сговориться о цене. А Тита я бы обошел и перехитрил. Но теперь вопрос в том, как править дело. Как ты его поправишь?

– Это я увижу завтра, господин! Я постараюсь разузнать, куда девалась эта девушка, а там, тот, кто ее купил, может и умереть, тогда остальное уже не трудно!

– Умереть он, конечно, должен, кто осмелился похитить у Домициана его любимицу! – воскликнул царственный тиран. – На этот раз я пощажу тебя, Сарториус, но знай, что если ты вторично не успеешь исполнить моего желания, то и ты умрешь и даже еще худшею смертью, чем полагаешь! О, боги! Почему вы так немилостивы ко мне?! Душа моя уязвлена и нуждается в утешении поэзии. Эй, рабы, разбудите этого грека, вытащите его из кровати и приведите сюда, пусть он прочтет мне о гневе Ахиллеса, когда у него похитили его Бризеиду, судьба этого героя сходна с моей судьбой!

И новый Ахиллес удалился в свою опочивальню, чтобы там уврачевать бессмертными стихами Гомера свою уязвленную душу: Домициан в те часы, когда он бывал не просто зверем, мнил себя поэтом. Хорошо, что удаляясь, тиран не видел выражения лица Сарториуса, прикладывавшего какой-то целебный бальзам к своим уязвленный плечам и спине, и не слышал той клятвы, с какою этот верный и услужливый клеврет его ложился спать в эту ночь, ложился лицом вниз, так как от жестоких побоев он в течение многих дней не мог лечь на спину. Тогда, быть может, Домициан увидел бы себя лысым, тучным, на тонких поджатых ногах, в императорской мантии цезаря, катающимся по полу своей опочивальни в отчаянной борьбе за свою жизнь с неким Стефаном, между тем как этот самый Сарториус вонзал в его спину свой кинжал, приговаривая с дьявольскою усмешкой:

– Эге, цезарь! Вот это тебе за те побои тростью! Помнишь, цезарь «Жемчужину Востока»? Это тебе за те побои! И это, и это!..

Но в это время Домициан еще и не помышлял о возмездии и, наплакавшись досыта над горестной судьбой богоподобного Ахиллеса, заснул крепким сном.

На другой день, после торжества триумфа Тита, александрийский купец Деметрий, который раньше звался Халевом, сидел в конторе своего обширного склада товаров на одной из самых оживленных торговых улиц Рима. Он был красив, вид его, надменный и благородный, прекрасно шел его осанке и положению, а между тем лицо его было озабочено и печально. С какими невероятными усилиями прокладывал он себе вчера путь по улицам Рима, чтобы пробраться как можно ближе к Мириам в то время, как она шла позорным путем вслед за колесницей триумфатора, затем вечером на публичном торжище в Форуме, куда явился Халев, обратив в деньги почти весь свой наличный товар, зная, что ему придется оспаривать Мириам у Домициана, но, несмотря на то, что он предлагал за нее все, что имел, все до последнего гроша, она пошла в чьи-то другие руки. Даже и сам Домициан не мог угнаться за этим таинственным соперником, представительницей которого являлась какая-то странного вида женщина в платье крестьянки, под густым покрывалом. Как ни невероятно это должно было казаться, Халев был уверен, что эта женщина никто иная, как ненавистная ему Нехушта. Но как могла она располагать такою громадною суммой денег? Для кого, как не для Марка, могла она в таком случае торговать Мириам? Между тем Халев наводил справки, и по ним оказалось, что Марка в Риме не было, кроме того, он имел полное основание думать, что его уже нет в живых, и что его кости, подобно костям многих тысяч славных воинов, стали добычею голодных шакалов в развалинах священного города. Если же он еще жив, то почему не участвовал он в триумфе Тита? Он – один из выдающихся соратников цезаря и один из богатейших патрициев Рима!

С отчаянием в груди видел Халев, как таинственная женщина, нагруженная корзинами, увела с собой Мириам. Тщательно скрываясь, он успел проследить, как они скрылись в узенькой калиточке в стене одного сада. Одну минуту у него явилась мысль постучать в эту калитку, но его обычная осторожность шепнула ему, что те, кто покупает невольницу за такую громадную сумму, как два миллиона сестерций, конечно, держат наготове добрый меч для таких посетителей, как он. Он обошел вокруг этого сада и прилегавшего к нему дома и убедился, что то был богатый мраморный дворец, по-видимому, никем не обитаемый, хотя один момент ему показалось, что за ставнями мелькнул огонь. Халев осмотрелся кругом и узнал это место, поутру тут шествие было приостановлено по тому случаю, что один римский солдат, бывший в плену у евреев, чтобы уйти от публичного позора и посмеяния толпы, вздумал покончить с жизнью, бросившись под колеса колесницы триумфатора. Да, это было то самое место! При этом у Халева мелькнула мысль, что подобная же участь могла бы ожидать и его соперника Марка, который также был захвачен им в плен живым. Дьявольская усмешка исказила при этом его черты. До сего времени две всесильные страсти руководили жизнью Халева, его беспредельное честолюбие и его любовь к Мириам. Честолюбие его не было удовлетворено, он мечтал стать правителем, даже царем Иудеи, но Иудея пала и не могла подняться вновь. Однако судьба каким-то чудом пощадила его жизнь. Теперь одна любовь к Мириам побуждала его заботиться о самосохранении и следовать за ней хоть на край света. У него были деньги, предусмотрительно зарытые им перед началом войны, с этими деньгами он сумел стать из предводителя военного отряда зажиточным купцом. Теперь он мог, конечно, стать богачом, но, как еврей, никогда не мог занять высокого положения или достигнуть славы и власти, о которых он так мечтал. Ну, а Мириам? Она никогда не любила его, и все из-за Марка, этого проклятого римлянина, которого он ненавидел всей душой. Но теперь у него было хоть то удовлетворение, что если Мириам не досталась ему, Халеву, то не попала и Марку.

И всю ночь Халев пробродил вокруг этого мрачного, видимо, безлюдного дома. Наконец стало светать, там и сям вдоль великолепной, широкой улицы виднелись группы запоздалых пешеходов, возвращавшихся с пира, опьяненных вином мужчин и растрепанных женщин. Скромные труженики, рабочие и мастеровые тоже выходили из своих домов, спеша приняться за свой дневной труд, в том числе и метельщики, рано вышедшие в это утро в надежде ценных находок после вчерашнего триумфального шествия. Двое из этих людей подметали вблизи того места, где стоял Халев, и принялись вышучивать его, осведомляясь, найдет ли он дорогу домой и т. п. Халев сказал, что ждет, когда откроются двери этого дома.

– Ну, тебе долго придется прождать! – сказали они, – так как владелец этого дома умер, убит на войне в Иудее, и никто еще не знает, кто будет его наследником.

– А как звали владельца этого дома? – спросил Халев.

– Его звали Марком. Это был любимец Нерона и потому был прозван здесь в Риме Фортунатом (Счастливым).

Халев повернулся и пошел домой.

Прошло два часа времени, а Халев все по-прежнему сидел в своей конторе в бессильном бешенстве против Марка, которого он теперь более, чем когда-либо, желал задушить своими руками. Теперь он был уверен, что Марк жив и находится в Риме, а Мириам – в его объятиях. «О, лучше бы уж она досталась Домициану, этому развратному негодяю, его она, по крайней мере, ненавидела бы, тогда как Марка любит!» – думал завистливый еврей. Конечно, он мог выследить Марка и убить его, мог подкупить наемных убийц, но тогда его собственная жизнь подвергалась опасности, он знал, какая участь ожидает всякого, кто осмелился бы поднять руку на римского патриция, а умереть Халев вовсе не желал – теперь жизнь казалась ему единственным благом, остающимся ему, кроме того, пока он жив, у него остается надежда, что Мириам будет принадлежать ему. Нет, он не станет рисковать, а станет выжидать, – решил Халев. Выжидать ему пришлось не долго: как всегда в такого рода моменты дьявол является усердным приспешником всем, замышляющим зло против своего ближнего.

• Предыдущая
• 47/54
• Следующая