Возвращение Айши - Хаггард Генри Райдер - Страница 37

• Предыдущая
• 37/73
• Следующая

– Ему надо хорошенько отдохнуть, – сказал жрец, снимая с моей руки повязку. – Он перенес много страданий, и, – добавил он многозначительно, – возможно, ему придется перенести еще больше.

– Что ты имеешь в виду, друг Орос? – резко спросил я. – Ты же сказал, что на этой Горе мы в полной безопасности.

– Я сказал тебе, друг… – Он вопросительно посмотрел на меня.

– Меня зовут Холли.

– Я сказал, друг Холли, что ваши тела в безопасности. Но я ничего не говорил об остальном. Человек не только плоть и кровь. У него есть и ум и душа, – и они не защищены от ран.

– И кто же может их ранить? – спросил я.

– Друг, – ответил он серьезно, – ты и твой спутник – в заколдованной стране; будь вы случайно забредшими сюда скитальцами, вы были бы уже давно мертвы, но вы не случайные скитальцы, вы стремитесь сбросить покров с вековых тайн. Об этом здесь знают, и, возможно, вы достигните цели. Но то, что вы обнаружите, сбросив покров, может не только ввергнуть вас в отчаяние, но и поразить безумием. Скажи, вы не боитесь?

– Не очень сильно, – ответил я. – Мы с моим приемным сыном видели много необыкновенного и странного и, как видишь, остались живы. Мы видели величественное сияние Источника Жизни, были в гостях у Бессмертия, наблюдали, как Смерть все-таки восторжествовала над Бессмертием, хотя и пощадила нас, смертных. Пристало ли нам праздновать труса? Нет, мы должны шествовать навстречу своей судьбе.

Слушая меня, Орос не выказывал ни любопытства, ни изумления, как если бы я сообщал ему нечто уже известное.

– Хорошо. – Он улыбнулся и почтительно склонил бритую голову. – Через час вы отправитесь навстречу своей судьбе. Прости меня за предупреждение – мне было велено предостеречь вас; возможно, чтобы испытать вас. Нужно ли повторить это предупреждение господину?.. – И он опять посмотрел на меня.

– Лео Винси, – подсказал я.

– Лео Винси, да, Лео Винси, – повторил он, как будто уже знал имя, но оно выскользнуло у него из памяти. – Но ты не ответил на мой вопрос. Следует ли мне повторить предупреждение?

– Я думаю, нет никакой необходимости; но ты можешь это сделать, когда он проснется.

– Я, как и ты, думаю, что это излишне, ибо – прости за сравнение – если уж волк не боится, – он посмотрел на меня, – то тигр, – тут он перевел взгляд на Лео, – и подавно не испугается… Смотри, опухоль спала, раны подживают. Сейчас я завяжу руку, и через несколько недель кость будет такой же крепкой, какой была перед тем, как ты встретился с Ханом Рассеном и его псами… Кстати, ты скоро его увидишь – его самого и его прелестную жену.

– Увижу его? На этой Горе мертвые воскресают?

– Нет, но некоторых приносят сюда для погребения. Это привилегия правителей Калуна; и по моим предположениям, Хания хочет также задать кое-какие вопросы Оракулу.

– Кто этот Оракул? – с любопытством спросил я.

– Оракул, – уклончиво ответил он, – это Голос. Так было всегда.

– Да, Атене мне говорила, но если есть Голос, должен быть и Говорящий или Говорящая. Не та ли это, кого ты называешь Матерью?

– Возможно, друг Холли.

– Эта Мать – дух?

– По этому поводу существует разномыслие. Так сообщили тебе на Равнине? Но и горные племена думают то же самое. И для подобного предположения есть свои основания, ведь все мы, живущие, – плоть и дух. Ты можешь составить собственное мнение – мы его обсудим… С твоей рукой все в порядке. Только береги ее; смотри, твой спутник просыпается.

Через час мы двинулись дальше, продолжая подъем. Меня вновь усадили на того же, но почищенного, накормленного и отдохнувшего коня, который принадлежал Хану; Лео же предложили сесть в паланкин. Но он отказался, заявив, что чувствует себя хорошо и не хочет, чтобы его несли, точно слабую женщину. Он пошел рядом с моим конем, опираясь на копье. Мы прошли мимо ямы, где накануне пылал костер, – она была полна белого пепла, в грудах которого находились останки колдуна и его ужасного кота; всю процессию по-прежнему возглавляла проводница в белых пеленах; едва завидев ее, все жители селения падали ниц и не вставали, пока она не проходила мимо.

Но одна молодая женщина, прорвав окружение жрецов, подбежала к Лео, бросилась перед ним на колени и поцеловала ему руку. Женщина была та самая, которую он спас: благородного вида, с пышной копной рыжих волос; рядом с ней был и ее муж, на его руках все еще багровели рубцы от веревок. Наша проводница – уж не знаю каким образом – заметила это происшествие. Она обернулась и сделала знак, который Орос хорошо понял.

Он подозвал женщину и строго спросил ее, как смеет она, недостойная, притрагиваться к чужеземцу губами. Она ответила, что поступила так, потому что ее сердце переполнено благодарностью. Орос сказал, что только поэтому ее и прощают; более того, в награду за перенесенные ими муки ее муж возводится в сан вождя племени – таково милостивое соизволение Матери. Он велел всему племени беспрекословно повиноваться новому вождю в соответствии с их обычаями; в случае же если он будет вести себя неподобающим образом, надлежит немедленно о том донести, и он понесет наказание. И Орос махнул рукой, приказав паре отойти, и пошел дальше, не слушая ни их изъявлений благодарности, ни радостных криков толпы.

Когда мы проходили по той же самой расселине, что и вчера, но только в обратную сторону, мы услышали звуки торжественного пения. Вскоре, за поворотом, мы увидели процессию, которая двинулась нам навстречу по мрачной горловине, где и днем не показывалось солнце. Впереди ехала не кто иная, как прекрасная Хания, за ней – ее старый дядя, Шаман, далее тянулась вереница бритых жрецов в белых одеждах: они несли гроб с телом Хана, – покойник лежал с открытым лицом, обряженный во все черное. Мертвый он выглядел более пристойно, чем при жизни: этот безумный, распутный человек обрел в смерти что-то похожее на достоинство.

Так состоялась наша встреча. При виде нашей проводницы в ее белых пеленах конь Хании взвился на дыбы, и я испугался, что всадница упадет. Но ударом хлыста и повелительным окриком она заставила коня смириться.

– Кто эта старая ведьма в белом тряпье, которая смеет преграждать путь самой Хании Атене и ее покойному повелителю?! – воскликнула она. – Мои гости, я вижу, вы в дурном обществе, если вы будете следовать за этим злым духом, вам не миновать беды. И ваша проводница, должно быть, сущий урод, иначе она не прятала бы своего лица.

Шаман потянул Ханию за рукав; а жрец Орос с поклоном попросил ее не произносить слов столь кощунственных – кто знает, куда их может занести ветер. Но в Атене клокотала необъяснимая ненависть, и она никак не унималась, обращаясь к нашей проводнице без всякой почтительности.

– А мне все равно, куда их занесет ветер, – кричала она. – Сними с себя это тряпье, колдунья: в такое обряжают только труп, чтобы не видеть его безобразия. Покажись в своем истинном облике, ночная сова; уж не думаешь ли ты испугать меня этим лохмотьем, в которое закутывают мертвецов, да ты и есть мертвец.

– Замолчи, госпожа, умоляю тебя, замолчи, – попросил Орос, чья всегдашняя невозмутимость была поколеблена. – Она сама Посланница, облеченная высшим могуществом.

– Все ее могущество бессильно против меня, Хании Калуна, – ответила Атене. – Так я думаю. Да и какое у нее могущество? Пусть она его покажет. А если могущество и есть, то не ее собственное, а этой горной ведьмы, которая прикидывается духом и всякими колдовскими штучками сманила моих гостей, – она показала на нас, – да еще и погубила моего мужа.

– Замолчи, племянница, – вскричал старый Шаман, чье морщинистое лицо побелело от ужаса; Орос же воздел руки, как бы взывая к некой незримой Силе.

– Оты, всевидящая и всеслышащая, будь милосердна, молю тебя, прости эту безумицу, дабы кровь гостьи не обагрила руки твоих слуг и не потерпела урона в глазах людских древняя честь служения тебе.

Так он молил, но хотя его руки были подняты к небу, его глаза, как, впрочем, и наши, были устремлены на провидицу. Я увидел, что она тянет вверх руку точно таким же жестом, каким убила, вернее, обрекла на смерть, колдуна. Но затем, видимо передумав, она указала на Ханию. Не пошевелилась, не произнесла ни слова, лишь указала на Ханию – ив тот же миг гневные слова застыли на устах Атене, ее глаза утратили яростный блеск, кровь отхлынула от щек. Да, она стала такой же бледной и безмолвной, как и тело, что покоилось в гробу позади нее. Укрощенная невидимой силой, она хлестнула коня с таким бешенством, что он молнией пронесся мимо нас в селение, где должна была остановиться погребальная процессия.

• Предыдущая
• 37/73
• Следующая