Священный цветок - Хаггард Генри Райдер - Страница 36

• Предыдущая
• 36/66
• Следующая

Прошло шесть месяцев, прежде чем мой рассудок пришел в нормальное состояние. Некоторые и теперь считают меня ненормальным, быть может в числе них и вы, Аллан. Рана, нанесенная мне в голову, зажила после того, как один весьма искусный английский морской хирург удалил из нее осколки раздробленной кости. Силы снова вернулись ко мне. Я был и остался до настоящего времени американским подданным. В те дни в Занзибаре не было американского консула (да и теперь вряд ли есть) и, тем более, американских военных судов. Английские власти предприняли кое-что, но они ничего не могли сделать, так как области, прилегавшие к Килве, находились во власти арабских работорговцев, поддерживаемых разбойником, называвшим себя занзибарским султаном.

Он снова остановился, охваченный своими печальными воспоминаниями.

– Вы больше никогда не слышали о своей жене? – спросил Стивен.

– Слышал в Занзибаре от одного невольника, купленного и отпущенного на свободу нашей миссией. Он говорил, что видел одну женщину, отвечавшую моему описанию, в некоем месте, которого я не мог точно установить. Он мог сказать только то, что оно находится в пятнадцати днях пути от побережья. Она находится у черных людей неизвестного племени, которые, по-видимому, нашли ее в кустарнике. Он заметил, что эти черные относятся к ней с большим почтением, хотя не понимают ее речи.

Вскоре он был взят в плен арабами, которые, как он узнал впоследствии, разыскивали эту белую женщину. На следующий день человек, рассказавший мне это, заболел воспалением легких; будучи чрезвычайно слабым после пережитого в неволе, он не перенес болезни и вскоре умер. Теперь вы понимаете, почему мне не хотелось ехать через Килву.

– Да, – сказал я, – теперь нам стало ясно это и многое другое, о чем мы поговорим потом. Но откуда вы теперь появились и как случилось, что вы прибыли как раз вовремя?

– Я направился сюда кружным путем, который покажу вам на карте, – ответил он. – По дороге с моей ногой произошло маленькое несчастье (здесь Стивен и я посмотрели друг на друга), которое заставило меня пролежать в кафрской хижине целых шесть недель. Поправившись, я не мог хорошо ходить и поэтому начал ездить на приученных мною к этому быках. Белый бык, которого вы видели, последний из них. Остальные погибли от укусов мухи цеце. Смутное опасение, которого я не могу определить, заставило меня ехать сюда как можно скорее. В течение двадцати четырех часов я ехал почти без остановки. Достигнув сегодня утром земель мазиту, я нашел их пустыми. Некоторые женщины и девушки узнали меня и украсили этими цветами. Они сказали мне, что все мужчины ушли в город Безу на какое-то большое торжество. Что было причиной этого торжества

– они не знали. Я поспешил сюда и, слава Богу, прибыл как раз вовремя. Все это очень длинная история. Подробности ее я расскажу вам потом. Теперь вы слишком устали. Но что это за шум?

Я прислушался и узнал ликующее пение зулусских охотников, которые возвращались с дикого зрелища, имевшего место на рыночной площади. Они пришли во главе с Самми, который теперь совсем не был похож на прежнего плачущего Самми, шедшего около двух часов тому назад на казнь. Теперь он был в весьма веселом настроении духа. На его шее висела связка амулетов, по-видимому принадлежавшая Имбоцви.

– Мистер Квотермейн! Это наша военная добыча, – сказал он, указывая на украшения покойного колдуна.

– Убирайся вон, мерзкий щенок! – сказал я. – Мы больше ничего не хотим знать. Лучше пойди и приготовь нам поужинать.

Он вышел, ничуть не смутившись. Охотники принесли с собой какой-то большой предмет, оказавшийся телом Ханса.

Вначале я испугался, думая, что он мертв, но после внимательного осмотра увидел, что он находится в состоянии, похожем на опьянение от опия. Брат Джон приказал завернуть его в одеяло и положить у огня. Потом к нам подошел Мавово и уселся перед нами на корточки.

– Ну что скажешь мне, отец мой Макумазан? – спросил он.

– Слова благодарности, Мавово. Если бы не ты, Имбоцви прикончил бы меня. Его нож едва задел меня, не проколов даже кожи.

Мавово махнул рукою, как бы желая сказать, что не придает значения такой малой услуге, и спросил, смотря мне прямо в глаза:

– А что ты скажешь о моей змее?

– То, что ты оказался прав, – смущенно ответил я. – Все произошло так, как ты предсказывал, но почему – я не знаю.

– Это потому, мой отец, что вы, белые люди, так тщеславны. Вы думаете, что только вы одни обладаете всею мудростью. Теперь ты видишь, что это не так. Теперь я доволен. Все ложные колдуны мертвы, мой отец, и я думаю, что Имбоцви…

Я поднял руку в знак того, что не хочу слушать подробностей. Мавово встал с легкой улыбкой и вышел:

– Что он хотел сказать, упомянув о какой-то змее? – с любопытством спросил брат Джон.

Я рассказал ему, сколь возможно коротко, о предсказании Мавово и спросил его, не может ли он это объяснить. Он отрицательно покачал головой.

– Самый странный из всех местных случаев ясновидения, о каких я когда-либо слышал, – ответил он, – и в то же время весьма полезный.

Потом мы ужинали. Я думаю, что это был один из самых приятных ужинов в моей жизни. Удивительный вкус приобретает пища для человека, который уже больше никогда не рассчитывал ужинать. Потом все улеглись спать, и я остался в обществе Ханса, находившегося в бесчувственном состоянии.

Я сидел у огня и курил, чувствуя, что не смогу уснуть. Мне мешал шум, доносившийся из города, где мазиту, по-видимому, торжествовали по поводу казни колдунов или по случаю возвращения Догиты.

Вдруг Ханс проснулся и сел, смотря на меня через огонь, в который я только что подложил дров.

– Баас, – сказал он глухим голосом, – мы оба здесь, у прекрасного огня, который никогда не гаснет. Но почему мы не внутри этого огня, как обещал отец бааса, а около него, на холоде?

– Потому что ты еще жив, старый дурак, хотя и не заслужил этого, – ответил я. – Змея Мавово сказала правду, и Догита пришел согласно ее предсказанию. Все мы живы, а у столбов погибли Имбоцви и его приспешники. Все это ты видел бы, если бы не наглотался своего грязного снадобья, словно трусливая баба, боящаяся смерти, которую в твоем возрасте следовало бы приветствовать.

– Ох, баас, – прервал меня Ханс, – не надо говорить, что мы действительно живы и по-прежнему пребываем в мире, который почтенный отец бааса называл тыквенной бутылкой, наполненной слезами. Не надо говорить мне, что я сделался трусом и проглотил эту мерзость, от которой у меня теперь так сильно болит голова. Не надо говорить мне о приходе Догиты, раз мои глаза не были открыты, чтобы видеть его. Хуже всего то, что я не мог видеть Имбоцви и его приспешников привязанными к столбам и не мог помочь им перебраться из бутылки со слезами в огонь, который никогда не гаснет. О, это слишком много для меня! Клянусь, баас, что отныне я всегда буду встречать смерть с открытыми глазами, – и, обхватив обеими руками свою разболевшуюся голову, он горестно закачался взад и вперед.

Ханс был чрезвычайно огорчен тем, что обо всем происшедшем он узнал последним.

Охотники дали ему новое длинное имя, которое означало: «Маленькая Желтая Мышь Которая Спит В То Время Как Черные Крысы Пожирают Своих Врагов». Над ним насмехался даже Самми, показывающий ему трофеи, отнятые им у беспомощного Имбоцви. Впоследствии оказалось, что он добыл их тогда, когда колдун был уже мертв.

Все это было очень забавно до тех пор, пока дело не приняло такой оборот, что я, опасаясь, как бы Ханс не убил Самми, вынужден был положить веселым шуткам конец.

встал до восхода солнца, несмотря на то что лег спать очень поздно. Сделал я это главным образом потому, что хотел поговорить наедине с братом Джоном, который, как я знал, вставал очень рано. Я не встречал человека, который бы спал меньше него. Войдя в его хижину, я нашел его, как и ожидал, уже на ногах. Он занимался при свече прессованием цветов.

• Предыдущая
• 36/66
• Следующая