Любить и беречь (Грешники в раю) - Гэфни Патриция - Страница 49

• Предыдущая
• 49/78
• Следующая

– Слишком роскошное ложе, тебе не кажется? Я полагала, ты спишь на голых досках, а для украшения служат только иконы.

Кристи воздел руки и терпеливо улыбнулся, приподняв бровь. Он был в черном, не в сутане, а просто в черном сюртуке и брюках и простой белой сорочке. У нее появилась неодолимая привычка любоваться его сильным, стройным телом, широкоплечим и поджарым, его золотистыми волосами, чертами лица, серьезными глазами.

– Ты смешиваешь священников англиканской церкви с римско-католическими монахами, – объяснил он терпеливо. – Как видишь, у нас тут есть все мыслимые удобства.

– Мм. – Энни отвела глаза и осмотрела комнату еще раз. Дверь его гардероба была приоткрыта. – Можно? – спросила она лукаво, и он дал разрешение, махнув рукой.

У него было еще три пальто, четыре плаща, две пары брюк – все чистое и тщательно выутюженное. Заслуга миссис Ладд, подумала она. Башмаки и сапоги для верховой езды ровно стояли на полу гардероба, с вешалки свисало несколько галстуков. Она рассмотрела бюро, еще одно массивное изделие из темного красного дерева; на его чистой поверхности лежали гребень и щетка, стопка чистых носовых платков и маленькая шкатулка со скромным набором ювелирных изделий: серебряные запонки; две булавки для галстука (одна с жемчужиной, другая с гранатом) и массивное кольцо с печаткой.

– Твои родители?

Энни указала на две акварельные миниатюры в рамках, и Кристи кивнул. Она наклонилась ниже. Так вот он, знаменитый старый викарий, о котором она не слышала ни одного недоброго слова. Она думала, что он будет похож на Кристи, но нет; он был темноволосый, хрупкий на вид, на портрете выделялись только его глаза, светло-карие, проницательные и удивительно добрые. Кристи испытал сильное влияние этого человека, может быть, даже стал викарием из-за него. Глядя на портрет, Энни подумала, что понимает почему.

«Она была красивая», сказал он сегодня о своей матери. Энни решила, что это мягко сказано. Она была прекрасна, у нее были такие же, как у сына, светлые волосы и голубые, как льдинки, глаза, и выражение лица одновременно ласковое и слегка ироничное. Ей явно нравился художник, но выражение ее лица говорило, что ему бы следовало поторопиться и поскорее закончить рисунок.

У нее мелькнула мысль.

– Это ты нарисовал?

– Да.

– Мне бы следовало догадаться. О, Кристи, они очаровательны. Сколько тебе было, когда ты их нарисовал?

– Двадцать, двадцать один.

– Я хотела бы увидеть все твои работы. Ты их сохранил, правда ведь? – Он кивнул. – Можно мне посмотреть?

Он улыбнулся, пожал плечами.

– Когда-нибудь. Если захочешь.

– Я захочу.

Она прошла по комнате к его ночному столику, заваленному книгами и бумагами. Копаясь в бумагах и умышленно громко шурша, она увидела, что в них содержатся заметки по одной из предстоящих проповедей. Энни сделала вид, что шокирована.

– Ты пишешь проповеди в постели?

– Когда не хватает времени. То есть почти всегда.

– О, – воскликнула она, – ты и в самом деле это читаешь!

Одна из книг на столе называлась «Курс философии агностицизма»; эту книгу она оставила для него на прошлой неделе в их тайнике.

– Ты думала, я не стану это читать?

Сама она этой книги не читала и теперь почувствовала себя дурочкой. Вера Кристи была основана на изучении и размышлении, на долгих часах богоискательства, а ее отрицание, если говорить правду, вообще ни на чем существенном.

– Что ты об этом думаешь? – спросила она тихим голосом.

– Еще не дочитал. Больше всего меня поразила убогая картина мира, лишенного Бога.

– Давай не будем вести богословских споров сегодня вечером, – сказала она торопливо. Он улыбнулся своей терпеливой улыбкой.

– Хорошо.

Энни вспомнила (никогда не забывала), зачем в первую очередь пришла сюда и села посреди кровати, поглаживая рукой покрывало.

– Мягко, – сказала она нежно, улыбаясь самой неотразимой из своих улыбок. – Присоединишься?

Она подняла брови, бросая ему вызов. Он молча смотрел на нее в течение долгих, долгих секунд. Потом покинул свой пост у дверей и, не улыбнувшись, пошел к Кровати. Энни затаила дыхание. Он запустил пальцы в ее волосы и запрокинул ее голову.

– Энни, – сказал он и поцеловал ее так крепко, что она едва не задохнулась. Она усадила его на кровать рядом с собой и обняла за шею, и вот они уже прижались друг к другу, обмениваясь нежными, радостными ласками.

– Я весь вечер ждал этого, – признался он, и она в ответ прошептала:

– Я тоже.

Она запустила руки под его сюртук, чтобы погладить широкую спину и крепко прижать его к себе, наслаждаясь ощущением твердого, мускулистого тела. Он целовал ее, шепча ей на ухо слова, которые заставляли ее поджимать пальцы ног, лишали дыхания. Она чувствовала, как ее сердце по-воровски покидает ее и уходит к нему. Теперь его не поймаешь: об этом даже и думать нечего.

Он держал ее подбородок в руках, гладил губы большими пальцами, мягко надавливая, чтобы приоткрыть их. Ею двигало сильное, страстное желание. Их губы встретились в долгом поцелуе, горячем и влажном, интимном как любовный акт. Она не помнила, как её руки очутились на его бедре, но ей нравилось ощущать его твердое, как камень, тело под своими пальцами. Кристи издал тихий горловой звук, и она ответила таким же тихим стоном полного удовольствия.

На ней был черный кружевной воротник, который застегивался спереди. Она сказала: «О!» – когда поняла, что он медленно расстегивает пуговицы. Его зрачки расширились, почти закрыв чистую голубую радужку. Он провел руками по ее груди над краем кружевной сорочки, лаская кожу и заставляя ее вздохнуть. Склонив голову, он прижался губами к ее плечу. Она вдыхала аромат его волос, гладила их, и они щекотали ее между пальцами.

Он принялся дергать застежки корсета, и она ощутила в его прикосновении нервную дрожь нетерпения. Ее груди открылись, верхняя часть корсета вытолкнула их как подношение, как подарок. Его сильные руки властно обхватили ее.

– Моя радость, – пробормотал он. – Энни, любовь моя.

Она закрыла глаза, отдаваясь восхитительному чувству, ощущая буйную радость, но и безопасность тоже, потому что он обращался с ней как с драгоценностью. И она падала, падала, нащупывая спиной покрывало, и волосы Кристи мягко, нежно щекотали ее груди. Она почувствовала, как его губы поцеловали ее чувствительный сосок, и выгнулась, выдохнув его имя.

– Будь моей женой, – прошептал он, проходя поцелуями вверх и вниз по ложбинке между ее грудями. – Выходи за меня, любимая.

– Я не могу. Не проси меня, – прошептала она, плотно зажмурив глаза.

– Энни…

– Не проси меня. Пожалуйста, Кристи. Давай будем любовниками.

Он очень нежно скользнул руками к ее лопаткам и потянул вверх, так, что они теперь опять оба сидели. Его глаза были опущены и закрыты длинными ресницами. Его поцелуй на этот раз был другим, по-прежнему ласковым и любящим, но… печальным.

– Я больше не стану тебя просить, – сказал он тихо и провел пальцами по ее горячей щеке. – По крайней мере, я постараюсь. – Его вымученная улыбка больно кольнула ее. Он прошептал: – Я надеялся, что ты сможешь меня полюбить.

Потом он встал.

Она моргала, не в силах собраться.

– Ты… – Ее сердце екнуло, стало биться неровно, в ней нарастала паника. – О, нет? – вскричала она. – Кристи, пожалуйста. Не… о, не говори, что мы опять не сможем видеться наедине.

Он повернулся к ней. Его волосы растрепались, со щек еще не сошли два розовых пятна.

– Хотел бы я это сказать, но не могу. Теперь мне лучше проводить тебя домой, Энни.

Она поднялась с кровати, натягивая расстегнутую одежду, чтобы прикрыть грудь.

– Почему ты меня так ласкаешь? Что ты… Ты что, хочешь меня соблазнить? Но тогда… как ты мог остановиться? Это нехорошо, Кристи! – Она чувствовала, что сейчас заплачет. – Это непорядочно: начать и потом просто бросить, оставить меня с моими чувствами…

– Я виноват, извини. Этого больше не случится.

• Предыдущая
• 49/78
• Следующая