Лили (Том 1) - Гэфни Патриция - Страница 1

• 1/50
• Следующая

– Вот негодница!

Лили отдернула руку от раскалившейся докрасна ручки вертела и замахала пальцами в сизом от чада воздухе.

– Ой-ей-ей! – взвизгнула она тихонько, чтобы не услыхали гости.

Прижав обожженную руку к груди, девушка крепко зажмурила наполнившиеся слезами глаза. Чувство жгучей досады пронзило ее подобно острому клинку, на мгновение вытеснив даже боль. В такие минуты приходилось только сожалеть, что ей неизвестны более крепкие выражения.

Окорок был погублен безвозвратно, даже жир на подставленной снизу сковородке превратился в засохшую корочку угля. Фанни, разумеется, нигде не было видно: двенадцатилетняя служанка, “мастерица на все руки”, должно быть, ушла домой, насадив мясо на вертел и поставив его на огонь. Очевидно, она полагала, что вертел будет вращать себя сам. “Бездельница на все руки” – вот как ее следует называть! – подумала Лили, кипя от возмущения. – Но, Боже милостивый, чем же прикажете их теперь кормить?"

Она обмотала руку мокрым полотенцем и рукавом вытерла слезы. Проверять кладовую бесполезно: там не осталось ничего съестного, кроме пары яиц да банки лимонного маринада. Незваные гости, как никто, умеют опустошать кладовые, особенно если те и так не ломятся от изобилия. А теперь, спустя три обеда, два ужина и Бог знает сколько завтраков и полдников, кошелек Лили тоже был пуст.

Ничего не поделаешь, придется им сказать. Кто знает, может, на сей раз они для разнообразия соизволят угостить ее обедом? Лили размотала полотенце, подула на вздувшийся волдырь, затянула потуже узлом на затылке свои непокорные темно-рыжие волосы, расправила плечи и поднялась по истертым каменным ступеням из подвала в гостиную на первом этаже. В дверях она помедлила. Прежнее раздражение мгновенно охватило ее с новой силой. С номером “Монитора” в руках, единственной городской газеты Лайм-Риджиса, преподобный Роджер Соме сидел у огня в старом кресле ее отца, поставив ноги в домашних туфлях на каминную решетку и потягивая бокал испанской мадеры. “Последний бокал мадеры, – мстительно отметила про себя Лили. – Хоть бы ему понравилось. Больше-то все равно нет и не будет. Любопытно, почему его Бог столь снисходительно взирает на пристрастие своего служителя к спиртному?” Впрочем, она тут, же одернула себя, напомнив, что не следует осуждать ближнего, но все же вынуждена была признать, что не испытывает симпатии к Сомсу, хотя он и доводится ей… Лили и сама не могла бы точно сказать кем. Соме приходился троюродным братом ее отцу, но означало ли это, что теперь он ее троюродный брат или все-таки четвероюродный, а может быть, внучатый дядюшка? Однако все это было не так уж и важно, суть дела заключалась в том, что Соме был ее единственным родственником, душеприказчиком и распорядителем имущества ее отца (если, конечно, наследство, состоящее главным образом из долгов, можно назвать имуществом), а главное – на ближайшие тринадцать месяцев – ее законным опекуном.

Еще более туманным представлялось ей родство с Льюисом, сыном Сомса. Сейчас он расположился за ее небольшим письменным столом и торопливо водил по бумаге гусиным пером. Интересно, что он пишет? Проповедь? Трактат о благочестивом и богобоязненном поведении? И опять Лили одернула себя: у нее не было никакого права насмехаться над ним. Возможно, Соме и вправду лицемер (она еще не решила, так это или нет), но его сын Льюис – человек по-настоящему набожный, всей душой преданный церкви. Странно, но к нему она тоже не испытывала симпатии и ничего не могла с этим поделать.

Преподобный Соме оторвал взгляд от газеты.

– Ах это ты. Лили. Обед готов?

– Кузен, – заикаясь, проговорила Лили, не в силах назвать его Роджером, хотя он не раз призывал ее к этому, – мне ужасно жаль, но в кухне.., кое-что случилось. Несчастье, понимаете? Обед испорчен, – призналась она, разводя руками.

Искра раздражения промелькнула в его холодных серых глазах, но он искусно скрыл ее за полной понимания улыбкой.

– Это не важно, дитя мое. Войди, прошу тебя, нам надо поговорить.

"Как это возможно?” – в отчаянии спросила себя Лили. Двое суток они только то и делали, что разговаривали! Еще два дня назад она и не предполагала, что у нее есть два кузена в Эксетере, причем один из них по закону является ее опекуном. И вот теперь ее с бесцеремонным упорством принуждали к браку с человеком, которого она не только не любила, но которого даже и не знала. Может, она слишком вежлива с ними? Как вдолбить им, что “нет” означает “нет”?

Лили с неохотой вошла в комнату, держа руки в карманах поношенного утреннего платьица.

– Если это по поводу Льюиса и меня… Соме, крупный коренастый мужчина, весь какой-то квадратный, с крупными костистыми руками, поднялся с кресла. Тело у него было массивное, грубое, словно вырезанное из куска древесины. Нет, не вырезанное, а скорее вырубленное топором. Однако одежда на нем была дорогая и прекрасно сшитая; по мнению Лили, это невольное франтовство больше, чем что-либо другое, свидетельствовало о его искренней преданности служению униженным и обездоленным. Его седые волосы, разделенные посредине пробором, завитые и уложенные аккуратными небольшими колбасками, спускавшимися на уши, были сзади заплетены в косичку. Короткая толстая шея и тяжелый, с проступающей синеватой щетиной подбородок делали его похожим на быка. Даже зубы у него были квадратными.

– Девичья скромность – свойство весьма похвальное, – объявил он, прерывая ее в своей громогласной, но в то же время тягучей и плавной манере проповедника (грешники, наверное, так и падают на колени при звуках этого голоса, подумала Лили, или живенько лезут в карман за пожертвованиями). – Природная сдержанность весьма к лицу юной христианке, ее следует всячески поощрять. Поверь, я очень ценю в тебе эти качества, однако мудрость и смирение являются еще более высокими добродетелями, и юная душа должна стремиться обрести их прежде, чем перед нею распахнутся врата рая. Идем, дорогая моя, настал час молитвы.

Он протянул к ней крупные, покрытые волосами руки и наклонил голову.

"Чтоб тебе сгореть!” – в сердцах подумала Лили.

Она бросила взгляд на Льюиса, который в эту минуту как раз поднимался из-за стола, явно намереваясь присоединиться к ним в общей молитве. В груди у девушки медленно, точно солдат, неохотно подымающийся в атаку, заранее обреченную захлебнуться, закипало возмущение.

– Кузен Роджер, боюсь, я невольно ввела вас в заблуждение. Клянусь, это вышло непреднамеренно, безо всякого злого умысла. Вы оказали мне большую честь, предложив вступить в брак с Льюисом, – тут она со смиренной (как ей хотелось надеяться) и умоляющей улыбкой повернулась к младшему из своих кузенов, – но этой свадьбе не бывать.

– Почему?

Соме буквально выпалил это слово. Может, он наконец-то потерял свое треклятое самообладание, выводившее ее из себя? Может, теперь им обоим удастся отбросить условности и поговорить начистоту?

– Потому что мы друг другу не пара.

– Почему?

Вот это другой разговор! И все же вежливость стала для нее укоренившейся привычкой, от которой не так-то просто было отказаться.

– Потому что я этого не стою. Льюис выше меня во всех отношениях и особенно в том, что касается духовности. Он заслуживает такой жены, которая дополняла бы его духовную сущность и поощряла к достижению новых высот. Ему нужна женщина, равная ему по положению, которая могла бы…

– Лили, Лили, – перебил ее Соме, укоризненно покачивая своей крупной головой. – Ты рассуждаешь о том, что нужно Льюису, так, будто ответ на этот вопрос известен тебе лучше, чем Господу нашему. Но вопрос в том, что нужно тебе?

"Деньги”, – подумала она. Ровно столько, чтобы протянуть, пока ей не исполнится двадцать один год. Тогда она вступит в права владения своим крошечным “состоянием” и сможет до конца дней жить пусть бедно, но зато своим умом, по своей воле, ни за кого не выходя замуж!

• 1/50
• Следующая