У Пяти ручьев - Кораблев Евгений - Страница 9

• Предыдущая
• 9/39
• Следующая

Молодой капитал, как вампир, припал к Уралу и жадно – Гришуку вспомнилось выражение Маркса – сосал «живую кровь труда». У предпринимателей создавались колоссальные состояния.

Вспомнился один из случаев, приводившихся на уроке политграмоты, как это делалось... На заводе графа Стенбок-Фермора рабочий Векшин, проработавший 15 лет, прогулял день. И за это 15 лет были вычтены из срока на пенсию. Проработав снова 25 лет, Векшин умер. Трое его сыновей, проработавшие на том же заводе 18 лет, погибли на работе от несчастных случаев. Итого 58 лет и 4 жизни. «Учтя» все это, оставшейся в живых старухе Векшиной заводчик назначил пенсию... Один рубль семьдесят две копейки в год.

Недаром у рабочих здесь сложилась пословица: «Золото моем, а голосом воем».

На такой эксплуатации вчерашние мелкие кулаки – хитрый кузнец, неграмотный оборотистый ямщик – точно волшебством превратились в царьков-горнозаводчиков.

Их богатства были сказочными.

Их мотовство – фантастическим.

После смерти владельца Тагильских заводов осталось такое колоссальное количество монеты, что затруднительно оказалось произвести подсчет, и деньги считались просто мерками. Матери Векшиных предприниматели платили по одному рублю в год, а за игорным столом ставили по миллиону на карту. Уехав за границу, они женились на принцессах, покупали себе княжества. Тульский кузнец стал князем Сан-Донато[14]. Другой заводчик, казанский ямщик Походяшин – потомственным дворянином. Дети и внуки их росли в Париже и Лондоне, иные не знали даже русского языка и в глаза не видали таинственного края, где десятки тысяч рабочих, добывая для них золото, «голосом выли».

...То напряженное состояние, в котором Гришук находился с момента, когда увидел ошеломляющую даль, неожиданно вдруг разрешилось каким-то неиспытанным еще подъемом. Это было такое пламенное и глубокое чувство, которого нельзя рассказать человеческим языком... Мгновенно, как молния, вдруг точно приподнялся уголок завесы, и юноша увидел лучезарную жизнь, ту жизнь, что будет здесь через поколение, – жизнь нового человеческого общества...

– Уснул? – спросил Федька, хлопая его по плечу. Гришук, точно разбуженный, поднял голову.

– А?

– Знаешь, сколько ты сидел? Ян из любопытства не велел тебя трогать.

– Ну?

– Два часа.

– Врешь! – вскочил удивленно Гришук.

Федька поднес к его носу часы. Гришук взглянул... и замолчал.

– Фу, черт! – улыбаясь, устало потянулся он.

Ему казалось, что с тех пор, как он сел, прошло несколько минут.

Обратный спуск с гигантской горы занял очень немного времени и был окончен задолго до вечера.

– Ты знаешь, сынок, что это? – спрашивал дед, пришедший сразу в необыкновенный раж. – Да этому цены нет? А? Эдакую оказию да в десять фунтов – я впервой вижу.

– А что это? – сгорая от нетерпения, спрашивали ребята.

– Ай да Тошка! – бормотал восторженно дед. – Ну, и сруководствовал парень! Деду нос утер! Ай да Тошка!

– По цвету на олово походит, – высказал предположение Пимка.

– Сказал!.. Олово? Голова у тебя, миленький, из олова. Вот-те истинный Христос, белое золото!

– Платина? – воскликнули с удивлением ребята. – Да разве она бывает самородками?

В эту минуту, привлеченный громкими возгласами, показался Ян.

– Что у вас? – крикнул он.

– Платину нашли! – враз закричали несколько голосов.

– Неужели платиновый самородок? – еще издали, всматриваясь в кусок металла, воскликнул Ян и бегом пустился к ребятам.

Дед положительно не мог прийти в себя и чуть не плясал от радости.

– Эдакую оказию да в десять фунтов! А? Да если бы мы больше, кроме этого, ничего не сделали, и то незадарма сходили. Где самородок, там и россыпь будет. Надо идти.

– Это – исключительное счастье, платина! – подтвердил Ян. – Позавтракаем, и веди нас к этому логу, – сказал он Тошке с некоторым волнением: даже он начал нервничать.

– Как же ты его нашел?

– Самым, можно сказать, необыкновенным образом, – засмеялся Тошка. – Погодите. Пока не буду говорить. Интересней, если сами взглянете. Приведу туда и покажу.

Ребята наскоро поели и двинулись к логу.

– Самое правильное уральское золото, – восторженно разговаривал сам с собой дед.

Счастью, когда оно приходит, верят всегда с трудом. В первое время все думается: не ошиблись ли? Так было и с ребятами. Им все не верилось, что это на самом деле была платина.

– Почему же все-таки она называется «белым золотом»?

– Вполне справедливо. «Белое золото» лучше выражает ее характерные особенности, лучше определяет ее качества. Она отличается всеми свойствами благородных металлов, не окисляется, имеет почти такой же удельный вес, но очень трудно плавится. Открытая в XVIII веке в Америке, она и была известна под именем «металла, который нельзя расплавить никаким способом». Платина – испанское название, уменьшительное от plata серебро. Сплавленная в известковой печи чистая платина напоминает по цвету и блеску олово, но серее его, мягче железа, но тверже меди.

Так в разговорах они незаметно дошли до лога, где Тошка нашел самородок. Это был небольшой ложок, лежавший между двух гор, прорезанный безвестной горной речкой.

– Место самое правильное, то есть в самом аккурате... Правильное место! – восторженно бормотал дед. – Беспременно надо шурфы[15] бить.

Глаза его загорелись, движения стали быстры и энергичны. В нем проснулся золотоискатель. Он весь иссуетился. Указывал, где отабориться, помогал распрягать коней, – словом, помолодел лет на двадцать пять.

Для лагеря выбрали чудесное место под огромными зарослями черемухи. У корней ее бежал прозрачный, как хрусталь, горный ключ. Невдалеке пустили пастись коней на длинных веревках.

Тошка тотчас повел всех к вывороту (вывернутому бурей с корнями дереву).

– Здесь, – сказал он, останавливаясь на взгорье. – Самородок висел на его корнях. Видите, я обрубил?

Все так и ахнули.

Дерево находилось на скате горы у начала лога. Вероятно, когда-то здесь проходило русло реки, сносившей с гор разрушившиеся породы, увлекая с ними вниз и платину. Более легкие породы унеслись дальше, а тяжелый самородок остался. Когда русло обмелело и заросло деревьями, корни одной молодой елочки постепенно обвили самородок. Ель выросла в дерево-великана, состарилась и была свалена бурей. Корни с приросшей к ним землей вышли наружу и в своих крепких объятиях вынесли из темных кладовых земли драгоценный самородок.

– Самое правильное место! – восторженно говорил дед, глядя с угорья вниз на открывавшийся чисто уральский вид с синеющей вдали цепью гор. – То есть, ах, какое!

Ян с Пимкой, захватив молоток и компас, по обыкновению отправились осматривать реку и скалы. Дед не утерпел, тотчас же приступил к битью шурфа.

– Ну-ко, в добрый час, во святое времячко, – сказал он, беря кайло, – начнем, благословясь. Тошка, шуруй!

До сумерек сняли пустые породы.

– Ох, глубоко твое белое золото лежит! – кряхтел дед, нажимая сапогом на лопату.

Ребята никак не могли отогнать его от вскрыши шурфа.

– У меня рука на золото легкая, – говорил он. – Золото тоже, сынки, к рукам идет, не зря.

– Ты ведь не руками копаешь, – а ногой, – хохотали ребята. – Рука легкая... Вот добудем песку, ну, и мой.

За день, однако, до металлоносного пласта не дошли. Стемнело, и работу пришлось оставить на самом горячем месте.

Дед изнервничался. Он да Федька не могли спать в ожидании, что даст завтрашний день. Их охватил нездоровый азарт легкой наживы, который обычно овладевает всеми золотоискателями.

Ян с Пимкой, вернувшись, принесли целый мешок камней.

Ян определил оливиновые породы[16] перидотиты – словом, платиновые породы. Дед посмотрел их и тоже остался очень доволен.

• Предыдущая
• 9/39
• Следующая