Огненный омут (Дикое сердце) - Вилар Симона - Страница 80

• Предыдущая
• 80/105
• Следующая

Эмма до хруста сжала руки.

– Его не было в Мольмезоне, нет здесь, не было среди погребенных…

Она в ужасе расширила глаза. Вспомнила о трупах, перекрывших реку. «Многих снесло течением», – говорил тогда Ги.

– Нет, – она решительно тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. – Только Ролло знал, как защититься с помощью вала из трупов. И я буду здесь, пока не смогу убедиться, что он либо погиб…

Она коротко всхлипнула, сжалась в комок на лежанке в углу.

– Ладно, – сокрушенно покачал головой Риульф. – Все равно в округе на запах сошлось немало волков и бежать было бы опасно. Слышите, как воют?

Эмма невольно содрогнулась. Вспомнила, как когда-то давно, охраняя раненого Ролло, убила волка-оборотня. Нет, ей бы не хотелось еще раз искушать судьбу и пережить подобные минуты.

На другой день в лагерь под Левом прибыл Рауль, привез разнообразные стенобитные машины. Пуатеневцы потратили целый день на их сборку. Сам же Рауль удалился подальше от вони и поближе к Эмме. Играл ей на лютне, рассказывал забавные истории. Эбль начал ревновать, носился между лагерем и хижиной. Больше времени проводил, конечно, в хижине. Эмма умело распалила между ними единоборство, поддразнивая обоих. По крайней мере, при бургундце Эбль не так откровенно докучал ей.

А потом в лагере поднялся невообразимый шум. Оказывается, норманны, весь день наблюдавшие за действиями христиан, улучили удобный момент и, сделав дерзкую вылазку, подпалили деревянные катапульты. От них еле отбились, но спасти осадные орудия не удалось. Когда Эбль и принц Рауль примчались на место боя, то деревянные орудия были полностью объяты пламенем.

Эбль был в ярости, стегал плеткой охранников, ругался, как паромщик. Потом набросился на Рауля, обвинив его, что это он отвлек его, а принц, в свою очередь, заявил графу, что тот виноват в том, что покинул командный пост, чтобы досаждать ему и принцессе Эмме. В итоге они окончательно разругались, и Рауль отбыл со своими людьми в Шартр.

Когда Риульф поведал обо всем Эмме, то хохотал, как сумасшедший. Потом резко стал серьезен.

– С бургундцем ушло немало франков. А эти вояки графа Эбля только и делают, что хлещут привезенное из Шартра вино. Я тут присмотрелся – они слишком уверены в себе, и охрана поставлена у них из рук вон плохо.

– Что сегодня? – спросила Эмма, чувствуя, как вдруг сильно забилось сердце.

Риульф какое-то время молчал, кусал губы.

– Я оглядел этот холм. Склоны крутые, но со всех сторон хорошо просматриваются. В одном месте, правда, склон почти отвесный и весь порос кривыми деревцами и кустарником. И вот там-то я и смогу забраться. Я ведь и не на такие кручи в детстве лазал, – добавил он важно, с видом бывалого вояки.

Эмму бы позабавила его серьезность, если бы сейчас она не была столь взволнована.

– Но зачем, во имя неба? Что это даст?

– А вот что. Сейчас в лагере многие пьяны, но силы у них превосходящие, и поэтому никто не ждет нападения. А вот норманны об этом не знают. Если я проберусь к ним и сообщу, что франки их не ожидают, и расскажу, где лучше пробраться… Я ведь давно здесь ко всему приглядываюсь. – И он хитро подмигнул Эмме.

Она какое-то время внимательно глядела на него. Потом стремительно обняла и поцеловала в лоб.

– Храни тебя Господь и Пречистая Дева, мой мальчик. А я буду от всей души молиться за тебя. – И она широко его перекрестила.

Риульф смущенно заулыбался. Взглянул задорно.

– К тому же я и Ролло словечко за вас замолвлю. Ведь так? Ну а о том, что вы и меня поцеловали, ни гугу.

Эмма с замиранием сердца вслушивалась в его удаляющиеся шаги.

– Еще один умер, – сказал Олаф Геллону Луарскому.

Геллон склонился над умершим от страшной раны викингом. Рана сквозная, у самого сердца – диво, что он и прожил-то до вечера.

Геллон по скандинавскому обычаю закрыл ему глаза и ноздри, вытер руку о штаны.

– Ладно. Один ждет его душу, а тело… Что ж, тащи его на вал. Раз христиане так боятся мертвечины, мы должны постараться, чтобы эта стена трупов не уменьшалась. Клянусь своим оружием и Одином, в добрый час я вспомнил эту историю с мясным завалом Ролло.

Он повернулся, пошел прочь. Мухи донимали даже ночью, он уже привык к их гудению. Это только в первые дни было тяжело… Да и сейчас нелегко, но, видимо, сами боги охраняют своих любимцев, раз среди них не начались болезни. Хотя, может, кто-то уже сдирает струпья с подмышек. Разве кто скажет? Викинги не привыкли жаловаться. Только вот голод гнетет. Пищи, что они захватили здесь в крепости, оказалось явно недостаточно. Зато вода – хоть сейчас пей.

Так он и сделал. Крутил деревянную вертушку, пока не появился черпак с водой. Пил долго, пока не наполнил желудок. Противно. Сейчас бы пива.

Подошли еще двое. Геллон отдал им черпак, аккуратно расправил бороду надвое. Пошел проверять посты. Ночью франки не решатся нападать, а днем… Геллон сам не знал, на что он надеется. Помощь вряд ли придет. А плен…

Нет, это позор, лучше смерть. Они будут обороняться до конца, пока не падет последний воин, пока проказа не вгрызется в нутро. Проклятый Ролло! Заманил их к этому городу. Он, Геллон, ведь чувствовал здесь что-то неладное. И все из-за сварливой рыжей девки – пропади она пропадом!

Геллон услышал громкий стон. Рагнар. Сидит под тыном, уронив голову на руки. Последнее время датчанин сам не свой. Ярости в нем на десятерых, франков бьет, как истинный берсерк. Геллон сам видел, как Рагнар одним из первых подбежал сегодня к катапульте, метнул в нее травяной факел. Потом отбивался сразу от нескольких. Семерых один уложил, не менее. А когда вернулся, опять затосковал, все воет по своей Белой Ведьме.

Геллон приблизился, сжал плечо Рагнара. Тот даже не поднял головы.

– Я сам ее убил, – стонал он. – Сам, понимаешь, вот этой рукой. Она ведь предала нас… она предала меня. Ей нужен был лишь Ролло – да провались он в Хель из копий и мечей! Все из-за него и его рыжей суки!

– А знаешь, она как раз здесь, – сказал Геллон, чтобы хоть как-то отвлечь Рагнара от его мрачных мыслей.

Почувствовал, как тот встрепенулся.

– Здесь? О чем ты говоришь?

– Я видел ее внизу. Всю в белом, как невеста. Теперь она с этим выродком Эблем.

Рагнар так и зашелся тихим хрюкающим смехом.

– Вот потаскуха! А Ролло так убивался из-за нее. Так этому выродку и надо. И он еще не мог простить мне, что я был у нее первым. Нет, пусть поразит меня молот Тора, если я не отправлю ее вслед за Снэфрид. Всем этим шлюхам одна дорога. О, Боги! Я ведь так любил ее, Глум, – назвал он ярла прежним именем, – так любил… И я убил ее.

– Пустое, Рагнар. Зачем она была нужна тебе? Она была уже стара. К тому же продалась франкам.

– Что ты понимаешь? – вспылил датчанин. – Снэфрид была настоящей наездницей волков,[55] она была не такая, как все. И у меня больше не будет подобной женщины.

Он снова застонал. Геллон пожал плечами. Порой он не понимал Рагнара. Что за удача – путаться с нечистью? Он даже сплюнул, отошел. Из мрака приблизился огромный Олаф, свалил у ног конунга целую кучу копий.

– Вот, насобирали на склоне. Будет чем пускать изморозь ран[56] христианам.

Какой-то шум на дальней площадке холма привлек их внимание. Оба заспешили туда. Оказалось, викинги обступили светловолосого подростка в темной одежде.

– Забери меня Локи, если это не Риульф, – узнал паренька Олаф. – Всемогущие Боги! Как ты здесь оказался, сынок?

– Ну и вонища же здесь, – усмехнулся Риульф. Чувствовал себя героем и был рад оказаться среди своих.

– Не тяни, – встряхнул его Геллон. – Как ты пробрался сюда?

Тогда Риульф рассказал, как висел над кручей, готовый в любой миг сорваться, как опасался, что его собьет стрелой свой же часовой. А когда залез на гору падали, его так и стало выворачивать наизнанку, пока его, скорчившегося в спазме, не обнаружил один из часовых. Еще удача, что не убил сразу.

• Предыдущая
• 80/105
• Следующая