Фантастика 1975-1976 - Панков Вадим - Страница 22

Я сел к столу и стал разглядывать их — одного за другим. Авраам Шарги. Кожа хранит меланезийскую синеву, лоб тяжелый, губы тяжелые, подбородок, взгляд пронзительный. Пригодится.

Иван, фамилия — Синг. Изящен и… бесполезен.

Курт Зибель: подбородок, взгляд, плечи, бицепсы, трицепсы, неприязнь.

Прохазка (фамилия необычайно плодовитая — для космоса, все время на нее натыкаюсь). Подбородок, взгляд, брови словно усы Тимофея.

И вдруг мне стало жалко тех женщин, что будут любить этих четверых.

— Веселитесь? — спросил я.

— Хэлло, Звездный, — сказали они. — Убиваем время.

И, приветствуя мое звание (наконец-то догадались), привстали и шлепнулись обратно. И кресла заворочались, приспособляясь к новому положению их задов, массируя эти зады. Меня стали угощать.

Была выставлена бутылка вина, из холодильника извлечена парочка жареных цыплят. Гм, гм, еда колонистов.

— Пейте, ешьте, — говорили мне. — Все здешнее, все искусственное, все превосходного качества.

Я снова поел с удовольствием. Обгладывал пластмассовые косточки — техника виргусян безупречна и в мелочах. Разные планеты в разное время пришли в Коллектив. Виргус — последним. Они там и до сих пор индивидуалисты, хотят своей техникой доказать, что-де могут все на свете.

— Живете весело, — сказал я. — А должны осваивать плато. И ведь не царапнули землю. Верно? Почему?

Четверка оживлялась, даже пыталась встать. Это было внушительное зрелище.

— Там ад! Красный ад, синий ад, зеленый ад (Прохазка).

— Хозяина не видели? Мы его поддерживаем (Шарги).

— А грибы, — спрашиваю я, — зачем?

— Грибы ерунда, можно взять «прямун» и сгонять на болото (Прохазка).

— Ха-ха-ха!

— Там забеспокоились? (Шарги воздел глаза к потолку.)

— Верно понимаешь. До встречи.

…Следующие три комнаты были пусты. В четвертой сидел за столом лысый мужчина лет сорока, точнее, сорока трех, Свитер. Подбородок. Плечи. Бицепсы. Обстановка без грибов, цветов и статуэток. На столе — разобранный мини-двигатель.

Это он радировал.

Мужчина (Эдуард Гро, 44 года) помахал мне рукой: извините, мол, не здороваюсь, выпачкался машинным маслом.

Но опасения его самые унизительные. Например, ему кажется, что я его ударю. Неужели Штохл их еще и поколачивает?

— Вы Аргус? — выдавил наконец мужчина.

— Как будто. Там, — словно Шарги, я кидаю взгляд в потолок. — Там приняли ваш сигнал. Вы оказали большую услугу правосудию, спасибо!

— Вы… станете расследовать?

— Именно. Буду откровенен, мне здесь все не нравится… Кроме техники. И что Глен исчез, не нравится, что колония зарылась в камень, тоже не нравится.

— А я вам нравлюсь?

— Вы типичный представитель разлагающейся колонии. Чем вы помогли Глену?

— Верно, ничем.

— Уклоняетесь от всего, что пачкает: пьянок, ссор, драк.

— Заметьте еще, я не пляшу на болотах, не ем грибов.

Я осматриваю его комнату — инструмент, станок, прочее в том же духе.

— Мастерите? Любите это?

— Хозяин заказывает, у него смелый ум. Жаль человека, жаль его времени.

— Какого времени?

— Что он тратит на управление этой дурацкой колонией.

— Вы недовольны?

— Живется нам хорошо. Встаем в восемь, в девять — ленч, в шестнадцать — баскетбол. Один хозяин работает круглыми сутками, да вот я еще ковыряюсь. Остальные играют в работу.

— Почему нет плантации?

Механик поднялся. Сидящим он кажется выше — коротконогий, родился на астероиде.

— А вы пробовали заводить плантации на Люцифере?

— Нет.

— Оно и видно! Будь она проклята, эта биология Люцифера, эти летающие сволочи! То высосут кровь, то хватанут зубами — и, пожалуйста, вирус! Хуже их только медузы. Брызнет, и не только человек — пластик рассыпается! А уж тело одной каплей прогрызает насквозь. А плесень… Проснешься — вот она, подлая. Сожрала ботинки, съела одежду и уже огладывает ногти на пальцах. Попал кусок плесени в еду — обеспечена саркома.

Вот в чем мы поддерживаем Хозяина — зарылись, ушли вглубь, и сразу нам всем стало хорошо. Копошусь — и счастлив: никто меня не грызет, никто не кусает. Вспоминаю радиограмму и думаю: верно сделал, а раскаиваюсь. Да.

— А Глен?

— Я думаю, он умер от злости. Видите ли, получилось так. Мы его переизбрали; сняли то есть, и грубо сняли. Со Штохлом он последнее время был на ножах. Люди они несоразмерные, конечно. Штохл разумен, деловит, талант, а тот был гениальный дурачок. Ему было угодно убивать ради этой планеты не только себя, но и нас. Но не вышло, нет! А кто нас спасал? Хозяин. Я понимаю, Закон требует иного, но я за Хозяина.

…Эскулап большой работник. Его комната — это лаборатория; узенькая лежанка, три стола, дощатые полки заставлены химической посудой и приборами. Ему сорок семь лет, он врач колонии, имя — Джон Гласс. Пишет работы по токсикологии животных Люцифера. (Так же интересуется и ядовитыми растениями. Токсины, видите ли, это лекарство.) Встретил вежливо.

— Извините, я занят, привык к ночной работе. И все же полностью к вашим услугам, — сказал вежливый Джон Гласс. И даже поклонился, показав макушку.

— Дневники! — Я протянул руку. — Дневники Глена!

— Но я дал слово Отто Ивановичу свято хранить…

Он все же отдал мне дневники. Две тетради с записям светлых мыслей и опытов я дам Тиму, а вот черную старомодную записную книжку возьму себе. Итак, дневники… Я сел к столу.

Джон Гласс занялся работой и только взглядывал на меня временами.

19-го июня. Люцифер близко. Его голубой глаз пристально смотрел на меня из черноты. И я не могу успокоиться.

Я брожу вдоль иллюминаторов. Перебираю бумаги, читаю. И ничего не могу понять в моих записях. Горит голова. Пробежал справочник звездного навигатора — простенькую историю открытия Люцифера кораблем Звездного Дозора, просмотрел отчеты первой экспедиции (неудачной). Она-то и открыла нам исключительность этой планеты.

21-е. Готовим спуск. Много суеты, много подсчетов, возни, всегда. Совершенно неоценима помощь Отто Ивановича: проработали все этапы высадки.

Коммодор торопит нас.

22-е-24-е. Сбросили на плато десант роботов (и с ними биохимика Д.Гласса). Учитывая действие медуз и их токсинов (данные Т.Мохова), роботы покрыты спецпластиком. Они ставят надувные дома и устраивают склады. Проклятая должность руковода не выпускает меня с корабля. По требованию Отто Ивановича я приказал опрыскать плато ядохимикатом ФГ-149 (опасно для генетического фонда). Эх, погрузить бы руки в это первичное тесто и месить, месить его.

25-е. Высадка. Ступил на Люцифер и не удержался, заплакал. Столько лет я рвался сюда, столько надежд! Я рыдал как псих. Меня оставили одного, даже Мод отошла. Остался только робот-телохранитель. Затем я прошел плато. Со мной шли ближние — Крафт, Штарк, Шарги и другие. Ощущение, что МЫ идем по дну богатого моря; деревья-кораллы, деревья-анемоны, деревья-шары.

И все живое, все шевелящееся. Великолепны слизни-титаны, порхающие ящеры. А цветные караваны медуз! Они увидели нас и опрыскали ядом. Пришлось бежать под деревья. Погибли Штраус и наш спаниель, славный золотистый пес. Действие токсина дьявольски молниеносно. (Дж. Гласс сказал — до ужаса прекрасное). Первые похороны, и все приуныли. Одни тревожатся, другие грустят. А мне хорошо. Ночью я был в карауле. Мне мерещились первые переселенцы на Виргусе. Какая это, в сущности, скупая и недобрая планета: снега, мхи, пустыни. Поневоле она должна быть переделанной в космический механизм. Эту же надо беречь, как глаз, ее ужасы переделать в красоту. Зло — в добро.

Я обошел караулы. Шел и вдруг увидел — стронулась черная скала и подмяла купол дома. Оказывается, моут. Крики, пальба, свист осколков. Затем движущийся холм охватило пламя. Зверь горел пузырясь. Запах жженого мяса, ощущение своей вины, и вопрос: отчего я не проверил окрестности?

Штохл советует искать пещеры. Им обнаружены карстовые воронки, он в круглосуточных хлопотах.