Фантастика 1975-1976 - Панков Вадим - Страница 16

За десертом Тимофей огладил бороду и защемил ее в кулаке. Дернув вниз, спросил:

— Что намерено делать ваше величество? Сидеть здесь? Ты что, решил пребывать в Аргусах вечно?

(«Сейчас ты предложишь мне помощь».)

— Видишь ли, — сказал Тимофей, кося глазами. — Ты рад полученному могуществу, оно есть, мне снились всю ночь твои распрекрасные очи. Но, голубчик, за такое могущество дорого платят. Я слышал, этот жилет… Короче, тебя невозможно убить. Это, конечно, ложь. А все-таки безопасно ли долго носить на себе вещь таких странных свойств? Посему бери меня, собак, карету. Ты хоть приблизительно знаешь, где эта треклятая колония?

— Я их вижу. Понимаешь, я вижу место, ландшафт, особенно его. Но не координаты, конечно.

— А найдешь на карте?

— Запросто. Там характерная развилка реки и… плато с выходами синих горных пород. По-моему, это плато Синее.

— У меня есть фотокарта, я даже разбил координатную сетку. Примерно, конечно.

Тимофей стал открывать ящик за ящиком, разыскивал карту (у него всегда беспорядок). Говорил в то же время:

— На собак я надену суперы.

«…А сейчас ты мне расскажешь о Штохле и Глене. Они с твоей земли».

— Занятно, — говорил Тим, роясь в ящике. — Мелькнуло имя Штохл… Звать Отто?

— Ага! Плюс Иванович… Чех, немец, русский — все намешано. Сутулый, быстрый, подбородок и нос образуют профиль щипцов.

— Вспомнил! Встречал я его — эгоцентричная штучка! Но зачем ему делать зло? Властолюбие? — рассуждал Тимофей. — Нет, стремление всегда настоять на своем. Вот одна его фразочка: «Тысячу раз скажу, а продолблю в голове дырочку». Мозг его какой-то безводный — формулы, принципы, системы. Но вдруг короткое замыкание — и загадка поведения. Он еще выступал со статьями о колонизации планет. Глен… Это сторонник биологической колонизации… Вот она, карта! Глен, хирург, селекционер, генетик, он будущая знаменитость, мой враг и, наверное, гений.

Тимофей достал папку, развязал шнурки и бросил карту на стол поверх посуды.

— Мы с Гленом враги. Я наблюдатель, я хочу на каждой планете все сохранить неприкосновенным, он же тянется все переделать. Самоуверенный тип, не люблю.

Карта была тимовская, неряшливая, самодельная. Но съемка вполне прилична. Мы нашли и реку и плато.

— Километров тысчонок пятнадцать-двадцать, — говорил Тимофей, меряя пальцами. — Вылетаем в девять? Да? Тогда поспешим, туман поднимается.

Когда все решилось, я почувствовал новый голод. Я стал брать и доедать все со стола: бутерброды, паштет, сахар. Тимофей озабоченно глядел на меня:

— Повысился обмен. Хорошо бы тебя проверить калориметрически, — бормотал он. — Надо с собой взять еды побольше. Найдем мы еду у колонистов?

— Конечно. Но Штохл, знаешь ли, что-то там мудрит с автоматами.

— Ври больше! — выкрикнул Тим. — Будто видишь.

А я видел.

Жуя, увидел плоскогорье, дым, обрывки пламени. Из дымного что-то косо взлетело вверх. Оно пронеслось по небу и исчезло. А вот и смеющийся Штохл. Он какой-то острый. Пронзительны его нос и длинный подбородок. Он смугл, Отто Иванович. Губы тонкие, вобраны внутрь их краешки. И все — нос, подбородок и глаза — имеют въедливую, шильную остроту. Вот он махнул рукой и задумался, заложив ладони под мышку. А то — широкое — бешено несется к нам, обжигая макушки деревьев. И я понял, он ударил по нас первый. Я догадался — то, птица на узких крыльях, что летало над нами недели две назад, был его робот — соглядатай.

Странные, напряженные дни. Хочу описать их, чтобы не ушли, не были забыты. Во-первых, колония виргусян: отчего я не был предупрежден? Или было оговорено в Совете, что они объявятся сами?

Или помешала авария рации? Тогда ясно — сообщение Всесовета было, но оно не принято нами. Его не повторяли, надеясь на колонистов.

Засим проблема личности Аргуса. Я предпочел бы провести этот опыт на себе, сейчас же располагаю лишь косвенными данными и ненадежными ощущениями.

Я сразу, в первую же секунду, ощутил перемену в моем друге. Меня заинтересовал феномен неожиданного усиления его личности, но под рукой не было тестов, я не мог установить коэффициенты интеллекта Георгия «до» и «после».

Но «после» Обряда его лоб стал шире и выпуклей, что физически невозможно. Значит, он расплывался в моих глазах. Видимо, действовало излучение на мозг, глаза. Изменился лицевой угол (тоже невозможное дело), а глаза приобрели маниакальный блеск. Ходил Георгий быстро, не сгибая ноги в колённом суставе. Движения его были рассчитанные, машинные. Казалось, Георгия толкало нечто сидящее внутри его.

Что еще? Он стал выше, но это понятно, рост увеличил повысившийся тонус скелетной мускулатуры. Сжимая (по моей просьбе), он сплющил пружинный эспандер. Артериальное давление повышено.

Он действительно Звездный Аргус, то есть сверхчеловек. Мне тяжело рядом с ним, я словно отравленный. Отчего-то Жжет голову и тошнит. И слабость в ногах. Он добрый, честный, открытый, но я испытываю страх.

В нашу жизнь Аргус принес суету и великое напряжение.

Утром, после завтрака, он вдруг закричал, что всем нужно лечь на пол. Сам же схватил ракетное ружье (одной рукой!) и выбежал во двор. За ним с лаем и ревом вынеслись собаки — всей кучей — а щенята Джесси заскулили в своем ящике.

Я вышел за ним.

Георгий крикнул, чтобы я сдвинул сетку. Быстро! Сейчас! В один момент!

Я включил мотор, и небо открылось нам, голубое и чистое, даже медуз не было. И все крики, и суета Георгия показались мне такой ерундой. Но вдруг… Широкая тень пронеслась над домом, и все задрожало от рева двигателей! Упали комья огня, и — боп-боп-боп — вслед этому широкому унеслись три маленьких ракетных снаряда. Их пустил Георгий. Они ушли за крылатым роботом, и за деревьями раздалось еще одно «боп», да такое сильное, что упала радиомачта, чуть не убив меня.

— Робота пустил! — крикнул Георгий. — Догадался!

Отдав ружье Ники, он щурился на небо и, почесывая шлем, цитировал:

— «Параграф третий. Тот, кто направляет автомат на человека, заслуживает наказания первой степени», — сказал он. — А точно наведено, у него хорошая карта.

— Мерзавец! — сказал я.

— Пойду глядеть на дело рук своих, — сказал Георгий.

Он вышел и, ничего не боясь, пошел лесом. Как бы взлетая, он прыгал через кусты. Я восхитился: какова реакция! Сбил эту чертову штуку, выпустив три снаряда с расчетом. А если бы та попала в дом? Мне стало жутко. Я не боялся моутов и загравов, бациллы Люцифера не пугали меня. Но если прилетает робот и поднимает твой дом в небеса, в этом есть какая-то скверная жуть.

Мне стало жаль дом той жалостью, что я порою испытываю к щенятам, Георгию, себе, когда устану и скисну.

Так дело не пойдет. Георгий прав, надо спешить. Я пошел налаживать «Алешку». Все было в норме — антиграв под напряжением, горючее в баках. Я нажал пуск — скарп приподнялся до уровня моей груди и повис раскачиваясь. Я погладил его: люблю эту штуку! Мой «Алешка» — это добрая рабочая скотина с каютой, плитой и холодильником. Есть там и коекакой инструментарий: микроскоп, пресс, фотокамеры.

Я опустил «Алешку», выбросил пару дохлых ночников, тряпкой вытер руль. Похлопал по подушкам сидений — хорошо! И занялся двором — мешали ворвавшиеся во двор сотни вирусов, летучие, фиолетовые, надоедливые.

Они стрекотали, наскакивали, жала их сверкали как иглы. Я поставил мачту, мотором натянул сетку, и вовремя: подлетали медузы. Красные, синие и желтые, они красиво плыли, словно древние корабли. Но когда спускались ниже, я видел синюю бахрому их качающихся щупалец.

Вот что я здесь люблю (кроме Георгия) — живое тепло собак. Они моя дальняя родня, и мне сладко их гладить, трогать, ерошить им шерсть. Я люблю их мыть, расчесывать, стричь. Так мило касание их горячих ласковых языков. И временами мне стыдно, что я завез псов на сумасшедшую планету, и хочется просить у них прощения. Сказать им — простите, вы сражаетесь и гибнете за меня, но без вас я не смогу здесь жить. Мне нужны ваша ласка, бдительность и любовь.