Мальчишки, мальчишки... - Соколовский Владимир Григорьевич - Страница 16

• Предыдущая
• 16/38
• Следующая

— Если мало принесете — не приму! — кричал им вслед Иванко, и они слушали его со страхом и понимали, что мало нарвать совершенно невозможно.

А мальчишек Иванко отправил в лес — делать метелки для чистки клеток. Сам он остался и сразу начал что-то обкапывать, мастерить какие-то совки.

«Пойдет тут теперь дело!» — с облегчением думала Опёнка, возвращаясь на поле.

После того как посадили картошку, можно было уже не торопиться особенно: главное сделано. Однако ребята понимали: весенний день год кормит, — и после занятий, пообедав, тянулись на поле. Теперь надо было садить горох, бобы.

День за днем май шел на убыль. Глядь — и занятия кончились. Впереди лето! Но сначала было собрание около школы. На бричке приехала из Кочева важная тетя в очках. Ребята ходили по домам, собирали лавки, несли их к школе, ставили на полянке перед нею. Вечером на них сели те, кому предстояло получать табели. И родители сидели тут же, и еще набралось много народу из деревни — большинство лягаевских жителей приходилось родней друг другу. Вообще далекие коми-пермяцкие села не богаты событиями, жизнь здесь течет в каждодневном труде и житейских заботах, иногда люди подолгу не собираются вместе, занятые своими делами, поэтому выпуск в школе, хоть и четырехклассной, — событие, да еще какое! А тут сельская молодежь разнесла весть, что вечером у школы будет даваться представление, пектакль. «Что же это за такая чепуховина?» — подумали сельчане. И пришли почти все, даже древние старухи.

Важная тетя произнесла речь о пользе учения и стала выдавать табели. Трое будущих четвероклассников получили похвальные грамоты; Олёнка Минина, Артёмко Дегтянников и Иванко Тетерлев. Они возвращались на свои места радостные, пунцовые от гордости: Иванко с Артёмком к своим родителям, Олёна — к бабушке Окуле. Мать с отчимом так и не приехали с выселка, хоть и обещались загодя. Обидно, конечно, да что тут сделаешь!

Те, кому предстояло в этом году оставить школу, поглядывали на младших хоть и снисходительно, но и с некоторой завистью: у них небось все позади, а у четвероклассников впереди целых два экзамена, да каких сложных — по письму и по арифметике.

Трофимко Дегтянннков, после того как Артёмков табель посмотрели довольные родители, взял его, повертел перед глазами и показал Тявке. Она клацнула зубами, закрутилась между ног зрителей и — понеслась по поляне с квадратиком серой бумаги. Трофимко завизжал, и вся дегтянниковская семья, сорвавшись с места, кинулась ловить пакостливую собачонку.

Церемония вручения табелей тем временем продолжалась. Когда же она кончилась и важная тетя поздравила учеников и родителей с окончанием учебного года, вышла взволнованная Муся Жилочкина и сказала, что силами деревенской молодежи сейчас будет дан концерт. Три девушки в коми-пермяцких национальных нарядах запели народные песни. Им подыгрывали плотник Ониська — на балалайке, и Тимофей Кучевасов — на гармошке-двухрядке. Девушки попели, чинно удалились, и тут снова явилась на сцену Муся — встрепанная, будто бы испуганная.

— Сейчас будет исполнена сцена из спектакля Шекспира «Отелло»! — объявила она.

Из-за угла школы степенно вышел Ониська — в обычном своем одеянии, в лаптях, только с вымазанными сажей лицом и руками. Появление его было встречено удивленными возгласами:

— Вот так Ониська! Чистый стал лешак!

— Хо-хо-хо! Вот такого-то его выпустить на Гришку Распуту — живо у него все разбежатся!

— Идем, Ониська, ко мне трубу чистить, все равно ведь тебе, грязному!

Ониська упрямо, бодливо повертел головой, встал в позу и заговорил деревянным голосом:

Муся Жилочкина сидела рядом с ним на табуреточке.

пищала она.

рычал Ониська.

После того как ревнивый Отелло задушил жену, среди крестьян наступило молчание. Только когда Ониська и поднявшаяся с предусмотрительно положенного на землю половика Муся поклонились зрителям, те зашевелились.

— Ой, страсти! Даже помолиться бабе не дал перед смертынькой.

— Так вас, вертихвосток, ягиное племя!

— Это где же живут такие чернущие страхилаты?

— Поди-ко, в Кудымкаре.

— Нет, в Кудымкаре не живут. В Перми, поди-ко, живут.

Довольная общим шумом, бегала Тявка, вся в клочках изорванного табеля.

Утром Олёнке улыбнулось счастье: приехали мамка с отчимом.

— Мамка, мамка, как там моя Светлушечка живет?

— Светлуша телочку, дочка, принесла нам, такую славную! Пуськой назвали ее.

— Ой, мамка, как хорошо! Ужо я с ней поиграю. Пимко-то, Пимко без меня — разбаловался, поди?

— Куда ему баловать, старому толстяку! Знай молочко лакает да муркает. Иной раз так тоскливо поглядит — видно, по тебе, дочка, скучает.

— Ой, мамка…

Аким особенно радовался Олёнкиной похвальной грамоте; читать не умея, он вертел ее и так и сяк. Ты подумай-ко! — твердая красивая бумага, с настоящей печатью, подписями — все чин по чину. Поди, Олёнка теперь важная птица!

— Приедем с тобой домой, Олёна, — сказал он, — и сразу ее на стену. Тово-тово… Вот, мол, какая ты у нас девка! Зимой-то и поглядим на нее с Оксиньей, бывало, когда тебя не будет.

— Не могу я, тятька Аким, домой ехать. Я здешнему школьному колхозу председательница.

Взвились тут Оксинья с Акимом! Особенно Аким забушевал:

— Какой еще колхоз? Опомнись, Олёна! А ты, Окся, гляди, какие они, колхозники-те: ребят отнимают, не дают им с тятьками-мамками побыть-порадоваться… Тово-тово…

Оксинье такие разговоры — ножом по сердцу. Побежала к председателю колхоза Мелехину, заголосила. Тот еле-еле уразумел, чего ревет баба, а уразумев, отправился домой к бабке Окуле. И застал там саму Олёнку горько плачущей.

— Ты чего ревешь, Олёнка-девка?

— Мне… дядя Иван… Мне домой охота, на выселок… Там телушка, Пимко… И без мамки с Акимом я соскучилась.

Выслушал ее Иван Николаевич, погладил девочку по голове:

— Езжай давай, Олёнка. Мы тут без тебя как-нибудь уж. Бригадиров только своих собери, договорись насчет замены. Артём там у тебя шибко деловой мужик.

Олёнка уехала с матерью и отчимом на выселок, и председателем пионерского колхоза стал Артёмко Детянников.

Тяжело собрать летом всех ребят! У них ведь, кроме колхозных, свои дела: помочь по дому, потаскать пескариков в речке Сепульке, искупаться в ней, сбегать в лес, да и вообще мало ли… Но все-таки их тянуло на свое поле, и не было дня, пожалуй, чтобы они не собрались около школы. Обсуждали новости, а потом отправлялись работать.

Всем находилось занятие. Хоть и разъехались на каникулы учительницы, некому было понукать, заставлять, собирать, а дело все равно шло.

Шло оно и у кролиководов — так, что лучше некуда. Иванко Тетерлев держал своих подчиненных в строгости, следил за питанием кроликов, за чистотой в их клетках. Что потяжелее — делал сам, иногда один, иногда с приятелем Василком Давыдовым.

Василко был сирота, мирской сын деревни Лягаево. Раньше у него были и отец, и мать и жил он в дальнем лесном селе. Но вот однажды нагрянул туда со своей бандой Гришка Распута и застрелил Василкиного отца, председателя сельсовета. Мать же после того сошла с ума и утопилась в глубоком омуте студеной таежной речушки. Василко остался один.

А в те времена в коми-пермяцких больших деревнях существовал обычай: брать на мирское воспитание детей, оставшихся без родителей. Собирался сход, на нем принимали решение взять сироту, определяли, какое участие в его прокорме должен принимать каждый крестьянский двор. Выбирали семью, в которой он будет жить, и обязательно старались, чтобы люди в ней были подобрее.

• Предыдущая
• 16/38
• Следующая