Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого - Мессадье Жеральд - Страница 41

• Предыдущая
• 41/89
• Следующая

— Наш «верховный магистр» — это дух гармонии, — ответил Сен-Жермен. — Он повсюду, и среди нас тоже, если мы захотим его принять. Я всего лишь великий магистр высшего круга Общества друзей, частью которого является и присутствующий здесь орден, значит, я тамплиер.

Это заявление произвело надлежащий эффект.

Барон Боэм попросил собратьев продолжить дебаты. Успокоившиеся или, напротив, приведенные в замешательство появлением незнакомца, тамплиеры потянулись обратно в салон. Когда все вновь расселись вокруг большого стола, Боэм объяснил специально для графа Вельдона, что разногласие, послужившее причиной спора, касалось целей ордена. По мнению некоторых членов, эта цель — поддержка и защита друг друга. Другие полагают, что их организация предназначена для того, чтобы помочь избавиться от гнетущей опеки церкви, пусть даже и реформированной. Наконец, некоторые члены раздражены тем, что приходится выносить немецкий диктат, поскольку основы такой строжайшей зависимости были заложены еще в Мюнстере, и все обеспокоены полицейскими придирками, с которыми сталкиваются все чаще, возможно, из-за доносов церковников.

Боэм попросил графа Вельдона высказать свое мнение.

— Наши общества, — ответил Себастьян, — задуманы, чтобы проявить благородство духа, а не благородство крови. Когда происходит единение того и другого, что ж, можно себя с этим только поздравить. Но само по себе рождение не гарантирует возвышения духа. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть вокруг.

Граф почти физически ощутил взрыв эмоций, которые вызвало его заявление у присутствующих здесь аристократов. Наверняка каждый из них искренне считал себя центром вселенной.

— Что вы хотите этим сказать? — высокомерно осведомился принц де Мерод.

— Что материальная власть сбивает с толку умы, сударь. Разумеется, речь идет об умах слабых и неразвитых. Грекам было прекрасно известно это помутнение разума, причиной которого становилась власть, и происходит это из-за разрыва с реальностью. Они называли это hubris. Никто так не уязвим, как человек, которому кажется, будто ему улыбнулась фортуна. Так, сделавшись русским царем, герцог Петр Гольштейн-Готторпский стал вести себя словно буйнопомешанный и в результате не продержался на престоле и шести месяцев.

— Нетрудно критиковать монархов, с которыми лично не знаком, — иронично заметил герцог.

— Я провел некоторое время в Ораниенбаумском замке по приглашению этого императора, и каждое утро по его просьбе мы беседовали о методах его правления, — сухо заметил Вельдон.

Спорщики прикусили языки. Барон Боэм покраснел.

— Каковы были его ошибки? — спросил один из рыцарей.

— Отрыв от реальности и непомерное тщеславие. Впрочем, эти два качества неразрывно связаны, — продолжал Себастьян. — Он не знал страны, которой собирался управлять, и, следовательно, ненавидел ее. Он недооценил силы, которым бросил вызов, — дворянство, армию, духовенство, предпринимал меры преждевременные, жесткие, безрассудные. Как всякая жестокость, его тирания была лишь признаком слабости.

— Этот человек слишком рано получил власть, — возразил один из тамплиеров. — Ему просто не хватило опыта. Вы можете привести еще какой-нибудь пример?

— Людовик Пятнадцатый, — ответил Вельдон.

— Вы и с ним были знакомы? — усмехнулся собеседник.

— Да, собрат. Я гостил у него в замке Шамбор.

— Там гостили многие.

— Причины моего пребывания в Шамборе и Версале были иными, — ответил Вельдон, нисколько не раздражаясь на подобную дерзость. — Король доверил мне секретную дипломатическую миссию огромной важности.

— Но кто же вы, сударь? — удивленно спросил спорщик.

— Тот, кто знает, о чем он говорит.

Принц Мерод несколько мгновений молча рассматривал Вельдона.

— Только один человек способен на такие доблести: граф де Сен-Жермен.

Вельдон мысленно усмехнулся.

— Любой просвещенный человек неизбежно распространяет свет своих познаний, даже монархи не являются исключением, — ответил он.

— Так что же вы ставите в вину Людовику Пятнадцатому? — не унимался спорщик.

— То, что ему как раз не хватило властности, собрат, и он не сумел подчинить своей воле министров, прежде всего Шуазеля.

— Почему вы полагаете, что ему не хватило властности?

— Потому что, будучи христианином, он позволил себя запугать священникам, которые упрекали короля в том, что он имеет любовниц. Людовик так боялся попасть в ад, что первая же встречная сутана вызывала у него тревогу.

Собеседник собирался было что-то ответить, но тут вмешался Боэм:

— Довольно, собрат, вы же видите сами, граф Вельдон человек опытный и хочет быть нам полезным.

— Все, что я хотел вам сказать, — вновь заговорил Себастьян, — то, что благородство по крови всего лишь некоторое преимущество, но никак не привилегия. Если вы по-прежнему будете рассматривать орден тамплиеров «Строгого устава» как кружок аристократов, вы обречете его на поражение. Ибо особенность дворянства — истреблять друг друга во имя славы и чести, и пройдет немного времени, как половина из вас погибнет на кровавых дуэлях. Вам же предназначена великая судьба, она сулит вам более долгую жизнь.

Эти слова прозвучали торжественно, как пророчество. Кто-то недоверчиво покачал головой, кто-то был смущен или растерян, кто-то усмотрел в этом некую логическую ошибку.

— Именно по этой причине вы и восстаете против Мюнстерской ложи? — поинтересовался Себастьян.

— Какого черта мы должны подчиняться немецкому диктату? — возмутился принц де Мерод.

— Это отнюдь не немецкий диктат, это диктат разума. Братство просвещенных умов универсально. Оно содействует гармонии и миру, — возразил Вельдон.

— Но у нас теперь постоянные трения с полицией, которая считает нас иностранными шпионами! — возмутился тамплиер.

— Этому есть объяснения, — вмешался Боэм. — Правила нашего отделения ложи предписывают соблюдение строжайшей тайны. А многие из нас это правило нарушили и обратили на себя внимание недоброжелателей. Разумеется, полиция встревожена. Я требую, чтобы отныне никто открыто не интересовался, принадлежит ли человек к нашему ордену. Я прошу также, чтобы никто больше не хвастался и не кичился своей принадлежностью к нему.

— Почему нас так ненавидят иезуиты? — спросил один из рыцарей.

— Потому что они мнят себя чем-то вроде Ватиканской полиции, а нас подозревают в том, что мы преследуем разрушительные цели, что мы желаем ослабить влияние Рима на верующих, — объяснил Вельдон. — Они убеждены, что только у них есть право на истину, а изучение природы — такая же суровая ошибка, как та, которую совершил Адам, когда вкусил плод от древа познания. Это противоречит нашей философии. Для всех представляется очевидным, что принадлежность к христианству не помешала монархам развязывать войны, которых дипломаты сумели бы избежать. Во имя веры пролились реки крови.

— Вы вообще отрицаете право на жестокость? — высокомерно спросил принц де Мерод.

— Только когда не осталось других средств и есть абсолютная уверенность в успехе.

— Вы можете привести пример?

— Разумеется. Устранение российского царя Петра Третьего, который намеревался перед самым своим концом объявить войну Дании, чтобы завладеть Шлезвигом, полученным этой страной на законных основаниях. Русский царь не должен воевать ради интересов Гольштейн-Готторпов. Но это лишь одна из причин его устранения.

— Реформатская церковь нам подходит больше? — поинтересовался другой тамплиер.

— Похоже, она отличается большей веротерпимостью, но давайте не будем обманываться. Согласиться на чье-то влияние, кроме своего собственного, она не готова, так же как и Римская церковь. Вообще-то всякая власть в этом мире желает считаться абсолютной и не колеблясь согласится на все, лишь бы восстановить или упрочить свое влияние. Вот почему нам так необходимы дисциплина и осторожность.

— Но разве вы не враждебны всякой религии?

— Вовсе нет. Очень многие религиозные деятели разделяют наши идеалы. Я приведу в пример мэтра Экхарта, который прилагал все силы, чтобы донести божественный свет до человеческого сердца, проповедуя, что человек существует лишь при условии, что путем самоотречения стремится к божественному.

• Предыдущая
• 41/89
• Следующая