Далекое эхо - Макдермид Вэл - Страница 24

— Да не-е, он не то чтобы злющий. Просто зажался намертво. Ты ведь знаешь Верда. Как только есть кого поддеть, его прямо несет. А тут стоит, понурив голову, и кротко делает все, что ему велят, — даже когда начальство наезжает ни с того ни с сего. Как думаешь, это все из-за истории с Рози?

Зигги пожал плечами:

— Не исключено. В тот момент ему было все по фигу, под кайфом-то. Сказать по правде, я с ним толком не разговаривал, пока Макленнан не нагрянул.

— Я вижу его только на работе. Смена кончается — все, его нет. Даже не заходит выпить кофе ко мне с Бриллом.

Зигги скривился:

— У Брилла есть время для кофе?

— Отвяжись от него. Это у него от переживаний. Когда ему удается уломать какую-нибудь девчонку, он забывает об убийстве. Поэтому он и бьет все рекорды, — ухмыльнулся Алекс.

Они пересекли улицу и пошли по Вимисфилд, короткой уличке, ведущей на Ратушную площадь. Они шли уверенным шагом, как идут мужчины по своей территории — такой знакомой, что чувствуешь себя ее хозяином. Без десяти двенадцать они спустились по широким низким ступеням на булыжную мостовую перед ратушей. Там уже собралось несколько групп; по рукам ходили бутылки. Алекс огляделся, стараясь найти своих.

— Вон там, на углу у почты, — сказал Зигги. — Брилл притащил с собой очередную девку. О, и Линн тоже заявилась. — Он указал налево, и они направились к друзьям.

После обмена приветствиями все сошлись во мнении, что Верд вряд ли выберется. А затем Алекс обнаружил, что стоит рядом с Линн. «Она выросла, — подумал он. — Во всяком случае, это больше не ребенок». Она была женским вариантом Брилла с темными кудрями и тонким личиком эльфа. Но странным образом черты, придававшие облику Брилла нечто слабовольное, у Линн выглядели совсем иначе. Ничто в ней не наводило на мысль о слабости.

— Как жизнь? — обратился к ней Алекс. Пусть начало не слишком оригинальное, но пусть не думают, будто он завлекает пятнадцатилетних.

— Отлично. Хорошо погулял на Рождество?

— Нормально, — скривился Алекс. — Только мысли все время лезли… ты знаешь о чем.

— Знаю. Я тоже не могу от этого отделаться. Все думаю, каково ее родным. Они, наверное, уже купили ей рождественские подарки, когда она умерла. А теперь эти подарки лежат дома как ужасное напоминание.

— Да у них, думаю, все — ужасное напоминание. Давай лучше сменим тему. Как дела в школе?

Она переменилась в лице. Алекс понял, что ей неприятны любые намеки об их разнице в возрасте.

— Ничего. В этом году выпускные сдавать. Дождаться не могу, когда все закончу и заживу как человек.

— Ты уже решила, куда пойдешь дальше? — поинтересовался Алекс.

— В Эдинбургский колледж искусств. Хочу получить степень по изящным искусствам, а потом поступить в Институт Курто в Лондоне и выучиться на реставратора живописи.

«Здорово — видеть такую убежденность», — подумал Алекс. Был ли он сам когда-нибудь так уверен в выбранном пути? К истории искусств его скорее принесло течением — в собственных художественных способностях он всегда сомневался. Он тихо присвистнул:

— Семь лет учебы? Срок-то не малый.

— Я хочу этим заниматься и буду учиться столько, сколько нужно

— А с чего это тебе захотелось картины реставрировать? — Ему стало по-настоящему любопытно.

— Это завораживает. Сначала исследование, потом техника, потом — этот прыжок в темноту, когда надо интуитивно уловить, что художник нам хотел показать. Это потрясающе, Алекс.

Не успел он ответить, как вся компания завопила:

— Он пришел!

Алекс обернулся и увидел силуэт Верда на фоне серого Шериф-Корта, похожего на замки шотландских баронов. Верд широко размахивал руками, словно ожившее пугало. На бегу он издавал ликующий вопль. Алекс посмотрел на часы. До нового года оставалась еще минута.

И вот уже Верд с ними, ухмыляясь, обнимаясь.

— Я просто подумал, что все это фигня. Я взрослый человек, а отец не дает мне встретить с друзьями Новый год. Ну и что? — Он помотал головой. — Если он выгонит меня из дому, пойду ночевать к тебе, Алекс, — возьмешь?

Алекс хлопнул его по плечу:

— Почему бы нет? Я привык к твоему гадостному храпу.

— Тихо все, — крикнул Зигги, перекрывая общий гвалт. — Куранты!

Все смолкли, вслушиваясь в жестяной звон Биг-Бена из приемника Зигги. Едва начался перезвон, как бравые керколдийцы взглянули друг на друга. Их руки взмыли, словно нанизанные на общую нитку, и с последним двенадцатым ударом крепко сомкнулись. «С Новым годом!» — хором вскричали они. Алекс видел, что друзей душат такие же чувства, как и его самого.

Затем они отпустили руки друг друга — и все исчезло. Алекс повернулся к Линн и целомудренно коснулся губами ее губ, промолвив:

— Счастья тебе в Новом году.

— Думаю, это возможно, — мило покраснев, отозвалась она.

Зигги сорвал пробку с «Грауса» и пустил бутылку по рукам. Группки на площади уже рассыпались, смешались, все поздравляли знакомых и незнакомых с Новым годом, дыша виски и обнимаясь. Немногие, знавшие их по школе, выражали им сочувствие: вот не повезло, надо же было наткнуться на умирающую в снегу девушку. В их словах не было злорадства, но Алекс видел по глазам, что эта история им так же неприятна, как и ему. Четыре пары девушек начали танцевать рил вокруг елки. Алекс оглянулся по сторонам, не в силах выразить словами переполнявшие его чувства.

Линн тихонько просунула руку в его ладонь.

— О чем ты думаешь, Алекс?

Он посмотрел на нее и устало улыбнулся:

— Я подумал, как было бы все легко и прекрасно, если бы время сейчас застыло. Если бы мне больше никогда в жизни не пришлось возвращаться в Сент-Эндрюс.

— Все будет не так плохо, как тебе кажется. В любом случае, еще полгода, и ты будешь навсегда свободным.

— Я мог бы приезжать сюда на выходные. — Слова сами слетели с его губ. Оба поняли, что он имел в виду.

— Вот здорово, — откликнулась она. — Только не будем пока что рассказывать об этом моему кошмарному братцу.

Еще один Новый год… Еще один уговор.

В полицейском клубе в Сент-Эндрюсе выпивка тоже лилась рекой. Звон колоколов почти перекрывало шумное благодушное веселье праздничного танца. Сейчас единственным сдерживающим фактором для тех, от кого служба постоянно требовала сдержанности, было присутствие жены или мужа, невесты или жениха, а также тех, кто позволил себя сюда заманить, чтобы спасти от одиночества холостых или незамужних.

Раскрасневшийся от пляски Джимми Лоусон подхватил под руки двух женщин средних лет, дежуривших за пультом связи. Хорошенькая регистраторша зубного врача, с которой он сюда явился, укрылась в туалете от его, по-видимому, безграничной любви к шотландским народным танцам. Ему это было все равно: на Новый год всегда хватало женщин, готовых поплясать до упаду, и Лоусон с удовольствием выпускал пары. Это как бы уравновешивалось его служебным рвением.

Барни Макленнан облокотился на стойку бара между почти лежащим на ней Шоу и Аланом Бернсайдом. У каждого в руке было по доброй порции виски.

— Господи, вы только гляньте на них, — простонал он, — скоро у них и до джиги дело дойдет.

— В такие ночки хорошо быть холостяком, — заявил Бернсайд. — Никто тебя не оттаскивает от выпивки и не волочет с танцев.

Макленнан на это промолчал. Он уже забыл, сколько раз убеждал себя, что без Элейн ему лучше. Но таких уговоров хватало не дольше чем на несколько часов. Прошлый Новый год они еще встретили вместе, хотя все уже было ясно. Они держались друг за друга куда слабее, чем танцоры, крутившиеся сейчас на середине зала. Не прошло и месяца, как она сообщила ему, что уходит. Ей надоело, что работа для него важнее ее.

С невольной усмешкой Макленнан вспомнил одну из ее вечных жалоб: «Было б не так обидно, если бы ты расследовал серьезные преступления, вроде убийства или изнасилования. Но ты тратишь все Богом посланное время на мелкие кражи и угоны автомобилей. Каково, по-твоему, чувствовать себя менее важной, чем побитый «остин-макси» какого-то старого пердуна?» Что ж, ее желание наконец исполнилось. Год спустя он забуксовал в самом серьезном деле за всю свою карьеру — колеса крутятся, и ни с места.