Феномен человека - де Шарден Пьер Тейяр - Страница 33

Сообщение лучше написано; мы его можем лучше прочитать также потому, что узнаем в нем самих себя. Выше, при описании древа жизни, был отмечен следующий основной признак: вдоль каждой зоологической ветви мозг увеличивается и дифференцируется. Чтобы определить продолжение и эквивалент этого закона на ступени рефлексии, отныне нам достаточно сказать: "По каждой антропологической линии пробивается и возрастает человеческое".

Только что мимоходом мы нарисовали образ человеческой группы во всей ее чрезвычайной сложности: эти расы, эти нации, эти государства в своем сплетении бросают вызов проницательности анатомов и этнологов. Большое число полос в спектре обескураживает исследователя… Попытаемся же лучше уловить, что представляет собой это множество в целом. И тогда мы увидим в его непонятном построении не что иное, как скопление блесток, посылающих друг другу один и тот же отраженный свет. Сотни или тысячи граней, каждая из которых под различным углом выражает одну реальность, пробивающуюся среди мира нащупываемых форм. Мы не удивляемся (потому что это случается и с нами), когда видим, как в каждой из окружающих нас личностей из года в год развивается искра рефлексии. Все мы также сознаем, по крайней мере смутно, что что-то меняется в нашей атмосфере, в ходе истории. Почему же, сопоставляя эти два очевидных факта и одновременно поправляя некоторые чрезмерно односторонние взгляды относительно чисто «зародышевой» и пассивной природы наследственности, мы не становимся более чувствительны к наличию чего-то более великого, чем мы сами, развивающегося внутри нас?

До уровня мысли перед естествознанием продолжал стоять вопрос об эволюционном значении и эволюционной передаче приобретенных признаков. Мы знаем, что биология пыталась и пытается сейчас дать уклончивый и скептический ответ на этот вопрос. И в конце концов в отношении стационарных зон тела, которыми она хотела бы ограничиться, она, быть может, права.

Но что произойдет, если в целостности живых организмов мы отведем законное место психике! Индивидуальная активность сомы тотчас же снова заявит свои права по отношению к мнимой независимости филетического "гермена". Уже, например, у насекомых или у бобра мы осязаемо схватываем существование инстинктов, наследственно сформированных и даже закрепленных под действием животной спонтанности. Начиная со ступени рефлексии, реальность этого механизма становится не только очевидной, но и преобладающей. Под свободным и изобретательным воздействием сменяющих друг друга разумных существ со всей очевидностью нечто (даже при отсутствии всякого ощутимого изменения черепа и мозга) необратимо накапливается и передается, по крайней мере коллективно, путем воспитания, в ходе веков. Мы к этому еще вернемся. Но это «нечто» — материальное сооружение или творение красоты, системы мысли или системы действия — в конечном счете всегда выражается в увеличении сознания, а сознание, в свою очередь, теперь мы это знаем, — не что иное, как субстанция и кровь развивающейся жизни.

Это означает, что, кроме феномена, относящегося к одному лицу — индивидуального подступа к рефлексии, — наука должна признать наличие феномена, также имеющего рефлективную природу, но охватывающего целиком все человечество! Здесь, как и везде в универсуме, целое больше, чем простая сумма образующих его элементов. Нет, человеческий индивид не исчерпывает собой жизненных возможностей своей расы. Но по каждому побегу, различаемому антропологией и социологией, устанавливается и передается наследуемый коллективный поток рефлексии — возвышение человечества через посредство людей, возникновение путем филогенеза человеческой ветви.

в. Связи и различия

После всего сказанного, в какой форме следует ожидать возникновения этой человеческой ветви? Разорвет ли она, поскольку она мыслит, волокна, связывающие ее с прошлым, и на вершине ветви позвоночных разовьется, исходя из совершенно новых элементов и в совершенно новом плане, как какое-то новообразование? Вообразить подобный разрыв, значило бы лишний раз игнорировать и недооценивать как наше «величие», так и органическое единство мира и методы эволюции. Части цветка — чашелистики, лепестки, тычинки, пестик — не листья. Вероятно, они никогда не были листьями. Но по своим связям и своей структуре они несут в себе все, что могло бы дать лист, если бы они не образовались под новым влиянием и с новой судьбой. Подобно этому в человеческом соцветии вновь встречаются преобразованные и находящиеся в состоянии преобразования сосуды, устройства и сам сок стебля, на котором это соцветие возникло, и это не только индивидуальная структура органов и внутренние разветвления вида, но стремления самой «души» и ее поведение.

В человеке, рассматриваемом как зоологическая группа, мы по-прежнему находим и половое влечение с законами размножения, и тенденцию к борьбе за существование с ее соперничеством, и необходимость питаться со стремлением брать и пожирать, и любопытство к окружающему с его удовольствием исследования, и влечение к сближению для совместной жизни… Каждое из этих волокон проходит через нас, идя снизу и поднимаясь выше нас: таким образом, для каждого из этих волокон может быть воспроизведена история (и не менее достоверная!) всякой эволюции — эволюции любви, эволюции войны, эволюции исследования, эволюции социального чувства… Но каждое из них именно в силу подверженности эволюции претерпевает метаморфозу при переходе к рефлексии. Отсюда оно снова отправляется в путь, обогащенное новыми возможностями, новой окраской и новой плодотворностью. В некотором смысле — та же сама вещь. И в то же время совершенно иная. Ее облик преобразуется, изменяясь пространственно и по размерам… Еще раз перерыв непрерывности. Мутация на основе эволюции.

Как не видеть в этом гибком повороте, в этой гармонической переплавке, преобразующей весь внешний и внутренний пучок предшествующих проявлений жизни, драгоценного подтверждения того, что уже предугадывалось? Когда что-либо начинает расти какой-то своей одной стороной, оно теряет соразмерность и становится уродливым. Чтобы оставаться симметричным и красивым, тело должно одновременно изменяться все целиком по какой-либо из своих главных осей. У филы, в которую она помещается, рефлексия сохраняет все ее линии, перестраивая их. Это означает, что она не является случайным наростом паразитарной энергии. Человек прогрессирует, лишь медленно из века в век вырабатывая сущность и целостность заложенного в нем мира.

К этому-то великому процессу возвышения и следует применить в полной мере термин гоминизиции. Гоминизация, если угодно, прежде всего индивидуальный мгновенный скачок от инстинкта к мысли. Но гоминизация в более широком смысле — это также прогрессирующее филетическое одухотворение в человеческой цивилизации всех сил, содержащихся в животном мире.

И вот после рассмотрения индивида и вида мы подошли к рассмотрению Земли во всей ее целостности.

По сравнению со всей совокупностью живых мутовок человеческая фила не является обычной филой. Но поскольку специфический ортогенез приматов (тот, который приводит их к возрастанию церебральности) совпадает с осевым ортогенезом организованной материи (тем, который толкает все живые существа ко все более высокому сознанию), человек, возникший в сердцевине приматов, расцветает на вершине зоологической эволюции. Этой констатацией завершаются, как помнится, наши замечания о состоянии мира в плиоцене.

Какое привилегированное значение эта уникальная ситуация придает ступени рефлексии?

Это легко видеть.

"Изменение биологического состояния, приведшее к пробуждению мысли, не просто соответствует критической точке, пройденной индивидом или даже видом. Будучи более обширным, это изменение затрагивает саму жизнь в ее органической целостности. и. следовательно, оно знаменует собой трансформацию, затрагивающую состояние всей планеты".