Ведомство страха - Грин Грэм - Страница 4
- Предыдущая
- 4/47
- Следующая
«Неаполитанская бухта» совсем слилась с обоями, маленький огонек шкалы радиоприемника придавал комнате уют – он был похож на ночничок в детской у ребенка, который боится темноты. Голос диктора произнес с напускной веселостью: «Спокойной ночи, детки. Спокойной ночи».
Незнакомец сгорбился в кресле и стал пальцами выскребывать из головы перхоть. Сидячая поза была для него выигрышной. Благодаря непомерно широким плечам, он казался могучим, а рост был незаметен.
– Как раз вовремя, – сказал он и, не предложив сигареты хозяину, закурил; по комнате пошел едкий черный дым дешевого французского табака.
– Хотите печенья? – спросил Роу, отворяя дверь шкафа.
– А может, вы съедите кусочек кекса? – спросила миссис Пурвис, которая все еще медлила у двери.
– Пожалуй, нам лучше сначала доесть печенье.
– Кекс в наши дни вряд ли заслуживает того, чтобы его ели.
– Но этот сделан из настоящих яиц! – гордо возразила миссис Пурвис, словно кекс принадлежал ей. – Мистер Роу выиграл его в лотерею.
В эту минуту по радио начали передавать последние известия: «…ведет передачу Джозеф Маклеод». Незнакомец уместился поглубже в кресло и стал слушать, всем своим видом выражая презрение, словно его пичкали россказнями, которым он один знает настоящую цену.
– Дела идут сегодня чуть-чуть повеселее, – сказал Роу.
– Хотят поддержать в нас боевой дух, – скривился незнакомец.
– Может, вы все-таки попробуете кекс? – спросила миссис Пурвис.
– Но этот джентльмен предпочитает печенье.
– Я очень люблю кекс, – твердо заявил незнакомец и затоптал подошвой свою вонючую сигарету. – Если это хороший кекс, – добавил он, словно все дело было в том, чтобы кекс ему понравился.
– Тогда принесите нам кекс, миссис Пурвис, и чаю.
Когда внесли кекс, незнакомец повернулся к нему всем своим изуродованным телом: видно, он и правда питал к нему слабость, казалось, он не может отвести от него глаз. Он даже затаил дыхание, а когда кекс поставили на стол, с жадностью наклонился вперед.
– Где нож, миссис Пурвис?
– О господи, господи! Из-за этих воздушных сирен у меня всю память отшибает к ночи, – пожаловалась миссис Пурвис.
– Ничего, – сказал Роу, – у меня есть свой. – Он с нежностью вынул из кармана последнее оставшееся у него сокровище – большой перочинный нож. Он не мог удержаться, чтобы не похвастаться его прелестями перед незнакомцем: штопором, щипчиками, лезвием, которое выскакивало и защелкивалось, когда вы нажимали пружинку. Теперь такие ножи можно купить только в одном магазине – в маленькой лавчонке за Хеймаркетом.
Однако незнакомец не обращал на него внимания и напряженно следил за тем, как нож погружается в кекс. Далеко на окраине Лондона, как всегда по ночам, завыли сирены.
Вдруг незнакомец повернулся к нему:
– Мы ведь с вами интеллигентные люди. Можем говорить откровенно обо всем…
Роу не понял, что он хочет этим сказать. Где-то там, на высоте двух миль у них над головой, от устья реки, шел вражеский бомбардировщик. «Время! Время!» – снова и снова прерывисто выстукивали его моторы. Миссис Пурвис их покинула – они услышали, как она, спотыкаясь, тащит по лестнице свою постель и как хлопнула парадная дверь, когда она отправилась в свое излюбленное бомбоубежище на этой же улице.
– Людям вроде нас с вами нечего злиться на то, что происходит, – сказал незнакомец. Выставив на свет свои громадные, уродливые плечи и бочком пододвигаясь к Роу, он съехал на самый краешек кресла. – Какая глупость эта война. Почему бы нам с вами, людям интеллигентным… Пусть они разглагольствуют о демократии. Но нас с вами такой болтовней не проведешь. Если вам нужна демократия – я не говорю, что она кому-нибудь нужна, но если уж вам она нравится, – вы ее найдете в Германии. Чего вы хотите? – спросил он.
– Мира, – ответил Роу.
– Вот именно. Этого хотим и мы.
– Не думаю, чтобы вас устроил тот мир, какого хотите вы.
Однако незнакомец слушал только себя.
– Мы можем обеспечить вам мир, – сказал он. – Мы его добиваемся.
– Кто это «мы»?
– Я и мои друзья,
– Люди, которые принципиально отказываются от военной службы? Потому что это против их совести?
Плечи калеки раздраженно передернулись:
– Стоит ли так много думать о совести?
– А что нам было делать? Дать им захватить Польшу, не сказав ни единого слова?
– Такие люди, как мы с вами, знают мир, в котором мы живем. – Когда незнакомец наклонялся вперед, кресло тоже понемногу катилось вперед, и он надвигался на Роу, как машина. – Мы знаем, что Польша была одной из самых прогнивших стран в Европе.
– А кто нам дал право ее судить? Кресло заскрипело еще ближе.
– Вот именно. Правительство, которое у нас было и стоит у власти сейчас…
Роу задумчиво сказал:
– Это будет такое же насилие, как и любое другое. От него пострадают невинные. И вас не оправдывает то, что вашей жертвой станет человек… нечестный или что судья – пьяница.
Незнакомец ухватился за эту мысль. Во всем, что он говорил, сквозила невыносимая самоуверенность:
– Вы совершенно не правы. Что вы! Даже убийство можно иногда оправдать. Мы же с вами знаем такие случаи, не так ли?
– Убийство? – Роу медленно, мучительно обдумывал этот вопрос. Он никогда ни в чем не чувствовал такой уверенности, как этот человек. – Говорят, что нельзя творить зло даже ради самой благой цели…
– Ах, какая чушь, – презрительно скривился карлик. – Христианская мораль! Вы человек интеллигентный, вот я вас и спрашиваю: сами вы разве всегда следовали этому правилу?
– Нет, – сказал Роу. – Нет.
– Конечно нет, – воскликнул незнакомец. – Мы же навели о вас справки. Но даже и без этого я мог бы сказать… вы человек интеллигентный… – можно было подумать, что интеллигентность – это пароль, пропуск в высшее общество. – Когда я вас увидел, я с первой минуты понял, что вы не из этих… баранов. – Он сильно вздрогнул, когда с соседней площади раздался орудийный выстрел и задрожал весь дом, а издали, с побережья, снова донеслось гудение самолета. Орудийный огонь грохотал все ближе и ближе, но самолеты держали свой упорный, гибельный курс, пока опять над головой не послышалось: «Время! Время!» – и дом не задрожал от стрельбы, которая шла совсем рядом. Раздался вой, он приближался, как будто был направлен специально на это жалкое здание, но бомба разорвалась в полумиле от них – чувствовалось, как глубоко она взрыла землю, – Я говорил… – продолжал незнакомец, но он явно потерял нить разговора и свою самоуверенность; теперь это был просто калека, испугавшийся за свою жизнь. – Видно, нам сегодня достанется. Я надеялся, что они пролетят мимо.
Гудение послышалось снова.
– Съешьте еще кекса, – предложил Роу. Он не мог не жалеть этого человека; его самого спасало от страха не мужество, а одиночество. – Может, сегодня… – он обождал, пока вой не прекратился и бомба не разорвалась, на этот раз совсем близко, по-видимому в конце соседнего квартала: «Маленький герцог» свалился на пол, – и обойдется.
Им казалось, что следующая серия бомб упадет прямо на них. Но взрывов больше не было.
– Спасибо, не хочу, то есть, пожалуй, дайте.
У этого человека была странная манера: взяв кусок кекса, он принимался его крошить, – может быть, он просто нервничал. Ужасно быть калекой во время войны, думал Роу; он чувствовал, как зловредная жалость подкатывает ему к сердцу.
– Вы говорите, что наводили обо мне справки. Но кто вы такие?
Он отрезал и себе кусок кекса, но почувствовал, что незнакомец не спускает с него глаз, как голодный, который смотрит сквозь зеркальное стекло ресторана на любителя поесть. За окнами завыла сирена санитарной машины, а потом возобновился налет. Грохот взрывов, пожары, смерти – ночь была в разгаре; так пойдет часов до трех-четырех утра, пока бомбардировщики не отработают свою восьмичасовую смену. Роу сказал:
– Вот я говорил про этот нож… Во время налета человек так им поглощен, что ему трудно собраться с мыслями.
- Предыдущая
- 4/47
- Следующая