Испытание седьмого авианосца - Альбано Питер - Страница 53

• Предыдущая
• 53/67
• Следующая

Ивата неверно истолковал его тактику. Почуяв победу, он ринулся вперед, как разъяренный бык. Одно неверное движение — и он подставился противнику. Брент спружинил на пятках и заехал японцу кулаком в лицо. Фонтаном брызнули кровь и слюна. Командир эскадрильи застыл, будто наткнувшись на каменную стену. Рот заалел, как после горсти съеденных вишен.

В попытке нанести ответный удар Ивата еще больше открылся; кулаки Брента вонзались ему под ребра и в солнечное сплетение. Задыхаясь так, словно палач затягивал у него на шее гарроту, он ронял кровь на зеленую робу. Однако пока не собирался покидать поле боя.

— Убей сукина сына! — вопил Уильямс.

— Прекратите! Прекратите! — кричал Мэйфилд.

А Брента уже раззадорил запах крови. Неудержимая ярость обожгла все его существо; казалось, кровожадный зверь вспрыгнул сзади, когтит ему спину и рычит. Как ни странно, в этом рыке Брент признал собственный голос. В душе осталось одно-единственное желание — стереть врага с лица земли.

Благодаря хорошей физической подготовке Ивата быстро пришел в чувство. Он дрался с отчаянным упорством, молотил соперника под ребра, силился разодрать ему рот. От мощного удара по скуле у Брента едва не треснула челюсть. Рот вновь наполнился кровью. Он выплюнул сгустки, точно свернувшийся вишневый сок. Еще один удар в челюсть — и Брент чуть не откусил себе язык. К черту правила бокса — он тоже стал пользоваться запрещенными приемами. Внезапно переложив вес на правую ногу и оттолкнувшись, почувствовал, как заломило костяшки пальцев, треснувшиеся в мощный подбородок летчика. Потом его кулак обрушился на плоский нос Иваты. Тот отшатнулся и принял еще один удар в челюсть.

Ноги японца подгибались; он упрямо тряс головой, видимо, разгоняя застилающий глаза кровавый туман. Кулаки еще были сжаты, но не поднимались выше пояса. Дыхание со свистом вырывалось из груди. Он прилагал нечеловеческие усилия, чтобы удержаться на ногах. Схватился было за Брента, но споткнулся об отвертку. Оба упали и сплелись в тесном объятии. Они катались по стальной палубе, работали кулаками, плевали кровью друг другу в лицо. Азартная толпа следовала за ними, подзадоривая громкими выкриками. Одной рукой Брент придавил кисть Иваты к палубе, а другой вслепую наносил удары — в глаза, в нос, в рот, — пачкая руку кровью, слюной, царапая об осколки зубов.

— Хватит! Хватит! — звенело где-то вдали; к голосу Мэйфилда присоединились и крики Уильямса.

Но его ничто уже не могло остановить. Зверь нацелил зубы на яремную жилу. В конце концов крепкие руки оттащили его, подняли.

Ивата лежал на спине; кровь текла у него изо рта, из носа, из ушей. Глаза закрыты, но будто кто-то их надул изнутри; губы напоминают кровяную колбасу.

— Пустите, черт вас дери, я его прикончу! — вопил Брент, стряхивая с себя чужие руки.

— Хватит! — кричал ему в ухо Уильямс. — Хватит, я сказал!

— Звери! Бог мой, звери! — твердил Мэйфилд.

Брент все рвался к поверженному врагу, но его скрутили и силой затолкнули в подъемник.

Ярость еще не улеглась, когда он в сопровождении Уильямса и Мэйфилда предстал перед Фудзитой. Старик говорил с кем-то по телефону. Наконец положил трубку и поднял глаза.

— Подполковник Такуя Ивата в лазарете. Главный санитар Хорикоси докладывает, что у него перелом носа, трещина на скуле, множественные ушибы, главным образом в области лица, и, возможно, три сломанных ребра. — Старик повел плечами. — Когда это кончится, лейтенант?

— Вы несправедливы! — выпалил Уильямс, в котором гнев пересилил чинопочитание. — Ивата его спровоцировал. И первый применил запрещенный прием.

— Это правда, — подтвердил Мэйфилд. — Я тоже видел, адмирал.

Подняв руки, Фудзита заставил обоих замолчать.

— Дело не в этом. Я сейчас не виновника ищу.

Сотрудник ЦРУ и командир подлодки изумленно переглянулись.

— Мистер Мэйфилд, вы свободны. Продолжайте знакомиться с оборудованием связи. — Старик перевел взгляд на Уильямса. — А вам, я думаю, не терпится вернуться на лодку.

— Но, сэр…

— Повторяю: вы свободны.

— Слушаюсь!

Уильямс похлопал Брента по спине и вышел вслед за Мэйфилдом.

Следуя жесту адмирала, Брент медленно опустился на стул; каждый мускул протестовал против перемены позы. Но, едва он откинулся на спинку, боль утихла.

— Вам тоже не мешает показаться санитару Хорикоси.

— Пустяки, адмирал. Несколько синяков и… — он приложил пальцы к губам, — язык прикусил. Ничего страшного.

— Я сердит на вас.

— Понимаю.

— Но не из-за драки. Вы снова утратили контроль над собой. Это уже не в первый раз. Когда-то в токийском тупике вы смертельно ранили одного человека и ослепили другого. Тогда с вами еще была та женщина…

— Сара Арансон. Террористы напали на нас из засады.

— Затем вы повторили то же самое на Гавайях.

— Опять-таки при встрече с наемным убийцей.

— Знаю. Не в этом дело. — Узловатые кулачки сжались. — Дело в том, что вы не умеете обуздывать свой нрав…

— Становлюсь зверем?

— Вот именно. Я знал вашего отца. Вам, как и ему, не хватает самообладания.

— Мы уже обсуждали это, адмирал.

Фудзита нетерпеливо отмахнулся.

— Нрав вашего отца обернулся против него… привлек к саморазрушению. Это непростительная потеря.

— «Самурай всегда готов к смерти и поражает себя собственной рукой, когда бесчестье или поражение неминуемы».

— Не надо цитировать «Хага-куре»! Я ценю вас и подполковника Ивату как храбрых воинов и не хочу, чтобы безумие довело обоих до гибели. Вы хотели его убить.

— Да, сэр. — Брент отвел взгляд и вздохнул. — Но в тот момент он уже не был подполковником Иватой, он стал для меня… я не знаю… напастью, чумой, чем-то, что непременно надо уничтожить. — Он заглянул прямо в глаза Фудзите. — Вы понимаете меня, адмирал?

Старик почесал подбородок и тоже посмотрел на Брента в упор.

— В бою такая ярость даже кстати, но когда бесконтрольный гнев обрушивается на своих, нужных «Йонаге» людей, я этого не понимаю и не одобряю.

— Желаете, чтобы я подал в отставку?

— Я желаю, чтоб вы научились владеть собой. Вы один из лучших членов моего штаба. Вам известно, что я не возражаю против выяснения отношений даже между членами моей команды, но надо уметь выбирать место и время.

— Простите, адмирал, в данном случае выбирал не я. Инициатива исходила от подполковника Иваты. Он оскорбил меня, задел мою честь. А самурай этого стерпеть не может.

— Безусловно. Тут я полностью с вами согласен. Но в данном случае надо было попытаться избежать конфликта… к примеру, поставить в известность меня.

— Еще раз прошу простить, сэр, такое разрешение конфликта не по мне.

Брент ожидал новой отповеди, но старик со странным смирением вздохнул, откинувшись на спинку кресла.

— Тогда я буду вынужден взять инициативу на себя. Если подобное повторится, я вас обоих понижу в звании. После того как мы расправимся с арабами, убивайте друг друга на здоровье, я даже рад буду стать вашим секундантом.

Брент облизнул распухшие губы.

— Я все понял, адмирал.

— Помните, сегодня утром мы говорили о законах Ману?

— «Человек, умеющий обуздывать свой гнев и свою похоть, достигнет высшего духовного освобождения».

Старик улыбнулся и закивал, как учитель, но довольный ответом ученика.

— Верно, Брент-сан. У вас не память, а одно из этих новых записывающих устройств.

Брент тоже впервые улыбнулся.

— Благодарю, адмирал. Я просто сошел с рельс.

— Что-что?

— Я имею в виду, сбился с курса.

Фудзита пожал плечами.

— Но процитировали точно. Ману также учит: «То, что идет от души человека, должно совершенствовать его душу, что сходит с языка, должно облагораживать речь, а то, что порождено телом, должно украшать само тело».

— Тогда для Брента Росса надежды нет.

— Напротив, Брент-сан. Вы очень хорошо вписываетесь в эти установления.

— Кроме последнего?

• Предыдущая
• 53/67
• Следующая