Прекрасная Катрин - Бенцони Жюльетта - Страница 20
- Предыдущая
- 20/93
- Следующая
Фрейлины со всех ног бросились исполнять приказ хозяйки замка, а та, склонившись над Катрин, внимательно вглядывалась в ее застывшее восковое лицо. Внезапно она выпрямилась и устремила властный взгляд на Сару.
– Почему ты не предупредила меня, что она беременна?
– Беременна? – повторила ошеломленная Сара. – Но я не понимаю…
Сара и в самом деле ничего не знала о том, что произошло в лодке в ночь после бегства.
– От кого? – со смехом воскликнула Анна. – Ты это хотела сказать? Об этом лучше знать твоей хозяйке, милочка. И не смотри на меня такими круглыми глазами. Алиенор уже несет холодную воду, и незачем запускать ей блоху в ухо. Второй такой сплетницы нет во всей округе! За это я ее и держу, – добавила старая охотница лукаво. – Она меня забавляет.
Мало-помалу Катрин начала приходить в себя, чувствуя на лице смоченный в воде платок, который Анна де Краон положила ей на лоб. Дышать стало легче, и дурнота отступила, но молодая женщина чувствовала непонятную слабость.
Внезапно она осознала, что случилось, и краска залила ей лицо. Сначала она испугалась. Забеременеть, когда все поставлено на карту! В этом трудном положении ей так нужны были силы. Но тревога тут же уступила место радости, которая нахлынула при мысли, что она несет во чреве дитя Арно. Сын Арно! Иначе и быть не могло – конечно, это сын, такой же красивый, такой же смелый, как и его отец! И с таким же невыносимым характером, быть может? Но она подумала об этом с улыбкой. Так вот чем закончился порыв любви, бросивший их в объятия друг друга в утлой лодке, где они обрели убежище, избежав смерти? Значит, это мгновение истинной свободы, безраздельного, хотя и не освященного законом счастья обретет свое продолжение в их плоти, в их крови? О таком чуде она не смела даже мечтать. Что еще может теснее связать ее с любимым? Это их дитя – ее и Арно, которого она любит со всей страстью, на какую только способна. На секунду перед ее взором возник маленький Филипп – она потеряла его, он умер вдали от нее, на руках Эрменгарды де Шатовиллен. Как долго она терзалась угрызениями совести, осыпая себя горькими упреками за то, что не уделяла ему достаточно внимания, оставила его ради роскошной и бурной жизни. Правда, в доме Эрменгарды он имел все необходимое: его холили и лелеяли, как принца. Но порой она спрашивала себя, как могла уйти от него? Может быть, это случилось потому, что она не любила по-настоящему отца ребенка? В жилах маленького Филиппа текла кровь французских королей, и для нее это было слишком высоко. Пропасть отделяла ее от сына, и теперь она понимала, что всегда смотрела на него как на дитя герцога Бургундского.
Но вот кто впервые заявил о себе, пронзив все ее существо, ибо уже требовал своих прав на жизнь, будет ей истинным сыном – как воплощение ее безумной любви. Она вспомнила, что говорил ей мавританский врач Абу-аль-Хаир в те дни, когда она носила в чреве маленького Филиппа: «Ты будешь идти теперь за лучом света, который исходит от ребенка, а все другие пути погрузятся во мрак…»
– Как обрадуется Арно, когда узнает, – прошептала Катрин самой себе, и лицо ее засияло счастьем.
– Если, конечно, нам удастся рассказать ему об этом, – проворчала Сара, которая все слышала.
Но Катрин не обратила на это внимания. Ей не хотелось омрачать свою радость. Весь день и всю ночь, глядя, как танцуют под звуки виолы и рокот барабанов добрые люди из Шантосе, она предавалась сладостным мечтам под присмотром верной Сары, которая глядела на нее с угрюмой нежностью.
В августе Катрин было так плохо, что порой ей казалось, будто она умирает. Ее мучила постоянная дурнота, взбунтовавшийся желудок отказывался принимать любую пищу, приступы рвоты сотрясали тело, лишая молодую женщину последних сил. Стояла удушающая жара, проникавшая даже сквозь мощные стены Шантосе. В деревнях на домах загорались соломенные крыши, животные замертво падали на полях. Многие колодцы высохли, и питьевая вода стала дороже золота. Даже Луара начала пересыхать, показывая свое песчаное дно, словно потертая ткань, в которой видна нитяная основа. Беспощадное солнце палило, будто застыв на белесом от зноя небе. Однако Катрин не жаловалась, стоически вынося страдания, потому что вызваны они были беременностью. Она готова была стерпеть все от сына Арно. И только в самые мучительные минуты теряла присутствие духа, боясь, что не сумеет доносить свое дитя.
Целыми днями она лежала в постели, укрывшись тонкой простыней, спасаясь от жары плотно закрытыми ставнями, которые можно было открыть только после захода солнца. Сара постоянно была при ней, и часто заходила госпожа де Краон, которой пришлось на время прекратить свои охотничьи вылазки. Бесстрашная наездница утешала себя тем, что рассказывала Катрин бесконечные истории о подвигах прошлых лет. Лишь Жан де Краон так ни разу и не переступил порог комнаты Катрин. Каждое утро он вежливо осведомлялся о здоровье своей пленницы, присылая пажа, однако бдительность не ослаблял. По рассказам его жены Катрин смогла составить себе ясное представление о характере старого сеньора и о его единственной страсти – слепой любви к внуку. Для Жана де Краона Жиль де Рец был воплощением рода, символом его величия и славы, живым божеством, ради которого можно было пойти на любое преступление.
– Когда Жиль был еще мальчиком, – говорила Анна, – мой супруг, желая внушить ему представление о том, что ему все позволено, поощрял его к жестокости, позволял убивать собственных крестьян, грабить и жечь свои же деревни. Он показывал ему сундуки, полные золота, говоря, что все это принадлежит ему, что он волен поступить с ним как заблагорассудится, что благодаря этому золоту он добьется высшей власти, ибо перед золотом ничто устоять не может.
– Легко догадаться, к чему привело такое воспитание, – сказала Катрин, – полагаю, маршал не любит никого, кроме самого себя.
– Так оно и есть. Я думала об этом с сожалением, но, когда он похитил мою внучку Катрин, пришла в ужас. Я предчувствовала, что этот брак принесет ей несчастье. Поэтому я и согласилась выйти замуж за моего сеньора… Пока жива, я всегда смогу защитить мою Катрин.
– И вам никогда не приходило в голову восстать против супруга?
– Нет. Именно потому, что он мой супруг. Он владыка, а я слуга. Я обязана подчиняться ему.
В устах этой властной, гордой женщины подобные смиренные слова звучали странно, но Катрин была слишком слаба, чтобы удивляться. Однако больше всего ей недоставало Готье. Она знала, что его держат в восточной башне и что он переносит заключение стоически, как философ. В каземате было чисто, воздух был относительно свежим, а по такой жаре Готье имел даже преимущество – в тюрьме сохранялась прохлада. Кормили его более или менее сносно, и он знал, что судьба его должна решиться в том таинственном соглашении, которое должны были заключить между собой Жиль де Рец и Катрин. Впрочем, он был готов ко всему и поклялся дорого продать свою жизнь тем, кто попробует ее взять. Пока он страдал только от бездействия: тюремщики приходили к нему каждое утро и тщательно осматривали камеру, опасаясь, как бы он не начал разбирать подземелье по камешку. Заходили они к нему вдесятером, ибо силу гиганта в замке Шантосе уже успели оценить. Пленник же хохотал до слез, наблюдая за их осторожными передвижениями, и, когда они запирали дверь, смех его все еще стоял у них в ушах. О себе самом Готье не слишком беспокоился, но при мысли о Катрин чело его омрачалось. Катрин с жадностью выслушала все эти подробности из уст Анны де Краон.
Между тем наступил сентябрь, жара наконец спала, и недомогание, мучившее Катрин, ушло так же внезапно, как появилось. Теперь она могла есть, не ставя поблизости тазик, и силы постепенно вернулись к ней. Однажды утром, когда замок проснулся, разбуженный каплями первого дождя, она встала без помощи Сары, оделась и подошла к зеркалу. За время болезни лицо ее словно бы уменьшилось в размерах, поражая своей скорбной бледностью и худобой, но зато глаза казались вдвое больше и сверкали еще ярче, чем прежде.
- Предыдущая
- 20/93
- Следующая
