Выбери любимый жанр

Властелин колец - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 5


Изменить размер шрифта:

5

Говорят, что первыми ставить амбары и сараи начали хоббиты в Плавнях, что располагались ниже по Брендивину. Тамошние жители (Плавни относились к Восточному Пределу) были довольно крупными, большеногими и в слякоть носили гномьи башмаки. Как вы понимаете, в их жилах текла по большей части кровь Дубсов, о чем недвусмысленно свидетельствовал довольно густой пушок на их подбородках. Лица Шерстоногов и Белоскоров не имели ни малейших следов какой бы то ни было растительности. И действительно – хоббиты Плавней и Бэкланда, расположенного к востоку от Реки и заселенного несколько позже, чем Четыре Предела, пришли в Заселье одними из последних. В языке у них, между прочим, сохранилось множество затейливых имен и заковыристых словечек, каких больше нигде в Заселье было не услышать.

Искусство строить дома, как и все остальные ремесла, хоббиты позаимствовали, видимо, у дунаданов, хотя не исключено, что и непосредственно у эльфов, минуя людей, – ведь люди в свое время тоже ходили в учениках у Старшего Племени. Следует отметить, что к тому времени не все еще Высшие эльфы покинули Средьземелье: они по–прежнему обитали на дальнем западе, в Серой Гавани, да и во многих других местах, не столь далеких от Заселья. Об этом свидетельствуют целых три эльфийские башни, которые еще с незапамятных времен высились по ту сторону западных болот. При ясной луне они были видны издалека. Самая высокая и самая дальняя башня одиноко стояла на зеленом холме. Хоббиты Западного Предела говорили, что с этой башни видно Море[35], однако подняться на нее никто из хоббитов так никогда и не отважился. И то сказать, редкий хоббит плавал по Морю или хотя бы видел его, а уж тех, кто вернулся оттуда и рассказал об увиденном, по пальцам можно было перечесть. Даже на реки и лодки хоббиты в большинстве своем посматривают с опаской, да и плавать–то почти никто из них не умеет. К тому же с течением времени засельские хоббиты все меньше и меньше общались с эльфами, мало–помалу стали их побаиваться и косо смотрели на всякого, кто с эльфами все–таки водился. Слoва «море» стали избегать, и оно превратилось наконец в символ смерти, так что хоббиты старались пореже оглядываться на западные холмы.

Эльфы ли научили хоббитов строить дома, люди ли – неважно; важно, что хоббиты строили их на свой лад. Башни им были ни к чему. Дома у них получались обычно длинные, низенькие и уютные. Первые, самые старые наземные жилища во всем походили на смайлы. Их крыли сеном или соломой, а то и просто дерном; с виду такой дом казался немного пузатым. Правда, расцвет подобного строительства пришелся на ранний период существования Заселья – впоследствии хоббичьи дома сильно изменились. Этому немало помогли гномы, поделившиеся с хоббитами секретом–другим, и врожденная хоббичья изобретательность. Однако круглые окошки и круглые же двери неизменно оставались отличительной чертой хоббичьей архитектуры.

Дома и норы засельских хоббитов были, как правило, просторны, и жили там большими семьями (холостяки, вроде Бильбо и Фродо[36] Бэггинсов, являли собой весьма редкое исключение, – впрочем, исключением Бэггинсы были и во многом другом. Чего стоила одна только их дружба с эльфами!). Изредка, как, например, в случае с Тукками из Больших Смайлов или, скажем, Брендибэками из Брендивинских Палат, многочисленные поколения родственников жили в мире (насколько это вообще возможно) и дружбе (относительной) под общей крышей одного изобилующего туннелями жилища. Кстати говоря, все хоббиты делятся на кланы и к родственным связям относятся самым серьезным образом. Их генеалогические древа – длинные, с бесчисленными разветвлениями, ведутся весьма скрупулезно. Имея дело с хоббитами, никогда нельзя забывать, кто кому кем приходится и в каком колене. Однако представляется невозможным привести на страницах этой книги родовое древо, которое включало бы в себя родословные хотя бы наиболее знаменитых хоббитов из наиболее известных во времена описываемых событий хоббичьих кланов. Генеалогические древа, приведенные в конце Алой Книги Западных Окраин, уже сами по себе представляют небольшую книгу, но от чтения таких книг разве только у хоббитов не сводит скулы от скуки. Самим же хоббитам изучение подобных родословных доставляет истинное удовольствие – если, конечно, родословная составлена аккуратно и со вкусом. Они и вообще предпочитают книги про то, о чем уже знают, особенно если дело изложено ясно, просто и без экивоков.

2. О КУРИТЕЛЬНОМ ЗЕЛЬЕ

О чем нельзя умолчать, так это об одном любопытном обыкновении, которое сохранилось у хоббитов с древнейших времен. Вооружившись глиняными или деревянными трубочками, они любят вдыхать через рот дым тлеющей травки, которую называют «курительным зельем» или просто «листом». Вероятно, это одна из разновидностей растения nicotiana. Происхождение этой их необыкновенной привычки, или, как предпочитают выражаться хоббиты, «искусства», до сих пор остается загадкой. Мериадок[37] Брендибэк (ставший впоследствии Хозяином Бэкланда) собрал воедино все, что могло пролить свет на эту тайну, а поскольку сам Мериадок и трубочное зелье, культивировавшееся в Южном Пределе, играют не последнюю роль в нашем повествовании, не будет лишним привести здесь небольшие выдержки из предисловия к «Травнику Заселья», составленному Мериадоком собственноручно.

«Курение зелья, – говорится в предисловии, – это единственный вид искусства, который мы с полным основанием можем объявить своим собственным изобретением. Когда хоббиты раскурили первую трубочку, неизвестно, однако все хроники и семейные предания упоминают об этой привычке как о чем–то само собой разумеющемся, так что можно смело утверждать, что в Заселье уже много веков курят разные травы – одни погорше, одни послаще. Но все сходятся на том, что во времена Исенгрима Второго, то есть в 1070 году по Засельскому Летосчислению, Тобольд Дудельщик из Долгодола, что в Южном Пределе, первым вырастил на своем огороде настоящее курительное зелье. Самый лучший самосад до сих пор поставляется из тех мест – и особенно такие широко известные ныне сорта, как «Долгодольский Лист», «Старый Тоби» и «Южная Звезда».

К сожалению, не сохранилось никаких сведений о том, откуда у Старого Тоби взялись семена этого растения, – до самой своей смерти он так об этом и не проговорился. Конечно, знал он много, но ведь ни для кого не секрет, что Дудельщик никогда не путешествовал! Говорят, правда, что в юности он частенько хаживал в Бри, но совершенно точно известно, что никуда далее Бри Дудельщик и носа не казал. Таким образом, вполне вероятно, что семена он достал в Бри, где, надо сказать, на южных склонах Брийской Горы[38] и поныне выращивают это растение. Брийские хоббиты бьют себя в грудь, уверяя, что именно они первыми начали курить зелье. Впрочем, они бьют себя в грудь не только по этому поводу, так как ко всему, что касается Заселья, относятся с показным пренебрежением, продолжая считать Заселье «выселками». И все же, если говорить о курительном зелье, думается, брийские хоббиты бьют себя в грудь не напрасно. Очевидно, именно из Бри искусство курения настоящего курительного зелья распространилось за последние несколько столетий среди гномов и других народов, равно как среди Стражей, волшебников и разных бродяг, которые и по сей день часто появляются на этом оживленном перекрестке древних трактов. Подлинным очагом этого искусства следует считать старый брийский трактир под вывеской «Пляшущий Пони», который с незапамятных времен содержит семейство Подсолнухов.

Как бы то ни было, наблюдения, сделанные мной во время путешествий на Юг, привели меня к твердому убеждению, что само по себе курительное зелье не местного происхождения. По–видимому, оно завезено на Север с нижнего течения Андуина, и я почти уверен, что в Средьземелье оно попало из–за Моря благодаря переселенцам Закатного Края. В Гондоре его полным–полно, и растет оно там куда лучше, чем у нас на Севере, где в диком виде его не встретишь; да и приживается оно лишь в таких укромных, теплых долинах, как Долгодол. Люди Гондора называют его душистым галенасом и ценят исключительно за пахучие цветы. За века, минувшие от восшествия на престол Элендила до наших дней, курительное зелье, очевидно, перекочевало оттуда по Зеленому Тракту и к нам. Однако даже гондорские дунаданы признают, что именно хоббиты первыми набили зельем глиняные трубки. Даже волшебники до этого не додумались! Правда, один волшебник, с которым я был близко знаком, овладел нашим искусством и достиг в нем такого же совершенства, как и во всем, за что брался».

вернуться

35

К образу башни, глядящей на море, Толкин возвращался часто. Взять хотя бы аллегорию, приводимую им в статье «Чудовища и критики» (ЧиК, с. 7), где он высказал свое отношение к близорукости традиционного литературоведения, которое зачастую больше интересуется источниками того или иного произведения, чем самим произведением: «Человек унаследовал поле, на котором валялось в беспорядке множество старых камней, оставшихся от разрушенного дома – а может быть, замка. Часть камней уже была пущена в дело – их использовали для постройки того самого дома, в котором этот человек жил, неподалеку от дома его отцов. Человек взял часть разбросанных по полю камней и построил из них башню. Но пришли друзья и, даже не дав себе труда взобраться по ступенькам, сразу заметили, что камни, из которых построена башня, когда–то входили в состав другого здания. Под этим предлогом они снесли башню, немало при этом потрудившись, – ведь иначе нельзя было разглядеть скрытую от глаз резьбу и надписи. А может, они просто хотели узнать, где предки того человека раздобывали строительный материал? Некоторые же заподозрили, что под фундаментом залегают пласты угля, и начали копать вглубь, забыв про камни. И все в один голос твердили: «Башня очень любопытная». А когда от нее ничего не осталось, они сказали: «Не башня, а неразбериха!» Даже потомки этого человека, от которых он вправе был ждать понимания, иногда поговаривали: «Он был такой чудак! Представьте себе – взять и построить из этих древних камней какую–то бессмысленную башню! Почему бы ему было не восстановить старый дом? Право же, у него нет никакого чувства соразмерности!» А с вершины своей башни тот человек мог видеть море…» В лекции «Чудовища и критики» речь идет о «Беовульфе» – древнеанглийской поэме, которая послужила Толкину одним из основных источников вдохновения и эпизоды из которой много раз варьируются на страницах ВК (см. большинство прим. к гл. 4 ч. 3 кн. 2 и т.д.). В более широком смысле башня, с которой можно увидеть море, служит Толкину символом искусства вообще – черпая из многих источников, оно имеет свое оправдание не в них, а в том, что с его помощью автор и всякий, кто «даст себе труд взобраться по ступенькам», может увидеть «море» – т.е. выйти за пределы ограниченного повседневного мира, заглянуть с помощью волшебной силы искусства в Иной Мир, символ которого – Море. Для тех, кто утратил истинное знание (в мифологии Толкина – о том, что далеко на западе лежат святые Острова Блаженных), Море – как и для хоббитов – только символ смерти (см. прим. к гл. 1 ч. 2 этой книги, а также прим. к гл. 9 ч. 6 кн. 3 …корабль взял курс на Запад).

вернуться

36

Древнеангл. frod – «опытом приобретший мудрость» (7 сентября 1955 г., к Р.Джеффери, П, с. 224). О реальном историческом персонаже, носившем это имя, см. прим. к гл. 9 ч. 6 кн. 3.

вернуться

37

См. прим. к гл. 1 этой части (Мерри Брендибэк).

вернуться

38

Бри по–валлийски означает «гора», так что «Брийская Гора» – своего рода «масло масляное» (см. выше Четский Лес).

5
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело