Табу - Гейдж Элизабет - Страница 47
- Предыдущая
- 47/130
- Следующая
Когда Джозеф Найт повесил трубку и приготовился спокойно и крепко заснуть, ни он, ни суетливый город за окном не знали, что его только что принятое решение изменит историю Голливуда.
18
Кейт Гамильтон была мертва.
Она умерла на кровати в Сан-Диего, окруженная листками газеты и глянцевыми фотографиями, запечатлевшими стыд, который она не могла вынести и остаться живой.
Принадлежавшее ей тело – красивое тело восемнадцатилетней девушки, свежее и нетронутое, не носившее видимых следов испытаний, уже выпавших на ее долю, – продолжало странствовать по земле. Но душа была сожжена дотла. И долгое время после того никаких новых всходов не появлялось в ней. Кейт предстояло пройти трудный и долгий путь, прежде чем она сможет встретиться с самой собой опять.
Время шло. Она бралась за сотни мелких дел в сотнях городов. Она блуждала от Аризоны к Флориде, от Сент-Луиса и Чикаго до самой северной оконечности Мейна. Она увидела множество мест Америки, даже и не заметив этого. Она встречала массу людей, не обращая на них никакого внимания. Она попадала в разные ситуации – некоторые из них очень рискованные, которые совсем не затронули ее. Ее внутреннее «я» было подобно сеянцу, защищенному от прорастания собственной омертвевшей оболочкой. Ничего не случится с ним, пока новое рождение не даст ему силы жить.
Люди, чей жизненный путь пересекался с ее в те годы, будут вспоминать, что она выглядела так, как будто была «не вся здесь», когда общалась с ними. В ней была какая-то загадка, говорили они, отстраненность, которая одновременно и интриговала, и пугала их.
Потому что теперь она была способна на непредсказуемые поступки. И на насилие, когда этого требовала ситуация.
В Санта-Фе, ее первой остановке после Сан-Диего, она нашла работу официантки в ресторане, мало отличавшемся от закусочной Ивелла Стимсона. Здесь она завораживала своих хозяев кошачьей походкой, красивым телом, белокурыми волосами, ставшими еще красивее от жгучего солнца, смуглой кожей.
Однажды несчастный посетитель – путешествующий торговец – принял бессознательную чувственность ее манеры поведения за двусмысленное приглашение. Он дождался окончания ее работы и приблизился к ней среди машин, во множестве припаркованных около ресторана. Введенный в заблуждение пустым взглядом ее глаз, приняв это за молчаливое согласие, он осмелился коснуться ее рукой.
Она ударила его по лицу, и траектория удара была так безошибочна и сбалансирована, что тот упал к ее ногам почти без сознания. Она холодно перевернула на него контейнер, полный ресторанных отбросов, и ушла, тут же забыв о случившемся.
В городе на Мексиканском заливе, где она работала месяц в офисе, занимавшемся операциями с недвижимостью, в качестве секретаря, босс однажды пригласил ее в кабинет. Здесь он открыл ей свое сердце.
– Кейт, я люблю вас, – сказал он. – Я скрывал это так долго, как мог. Я не могу больше притворно-равнодушно видеть вас каждый день в моем офисе, слышать ваш голос… Я не могу уснуть – я все время думаю о вас. Вы не согласитесь выйти за меня замуж?
У Кейт от удивления широко раскрылись глаза. Она едва ли замечала его существование до настоящего момента. Ей казалось забавным, что она произвела на него такое впечатление, когда он сам не произвел на нее никакого.
Этой ночью она покинула город, не беспокоясь, что теряет работу. Когда она не пришла в контору, босс стал расспрашивать о ней. Она отдала ключ хозяйке квартиры, но не оставила своего адреса, по которому ее можно было бы найти. Никто не имел понятия, куда она пошла.
Босс никогда ее больше не видел.
Она никогда подолгу не задерживалась ни на одной работе. Кейт быстро теряла интерес к месту, в котором находилась. От Портленда, Рэпид-Сити до Батон-Руж, от Эль-Пасо до Канадских гор она странствовала бесцельно, ее путь определялся тем, который из поездов или автобусов отправлялся раньше.
Как заправский кочевник, она просто не могла оставаться на одном месте подолгу. Когда же она оставалась в городе больше чем на месяц или два, она меняла место жительства. Она снимала квартиру или жила в меблированных комнатах, она могла существовать там несколько недель, не меняя ничего и не добавляя – даже календарь. Кейт не замечала тараканов, ползавших по полу у ее ног, сквозняка, тянущегося из разбитого окна, звуков соседских ссор или голосов детей, доносившихся из коридора.
Затем, словно подчиняясь невидимой силе, она резко срывалась с места и отправлялась дальше, кочуя с одной квартиры на другую, в другом конце города, где она пробудет какое-то время, прежде чем двинуться в путь опять.
В одном городке в Пенсильвании она жила поочередно на четырех квартирах несколько месяцев. Она лежала на кровати, глядя неподвижно в потолок, забыв о том, что ее окружает, – и в один из дней вдруг словно очнулась, сочла это место просто непереносимым и отправилась дальше, почему – она и сама не знала.
Те, кто видел ее отрешенный взгляд, думали, что она занята собой. Они не могли бы больше ошибаться. Ее физическое пилигримство по стране напоминало ее духовное – в этих странствованиях она никогда не заглядывала внутрь себя. Как не оглядывалась на прошлое. Ее мать и отчим, Ивелл Стимсон, Квентин и несчастный Крис Хеттингер – в ее мозгу все было поглощено чем-то вроде зыбучих песков.
Незаметные изменения происходили внутри ее, подобно невидимым сейсмическим волнам, пронизывающим поверхность земли. Тогда поведение ее потихоньку менялось.
Однажды в полдень, сидя в своей комнате на южной окраине Балтимора, она услышала звуки музыки, доносившейся из холла внизу. Она вышла из комнаты и поняла, что на самом деле они идут из соседней комнаты. Постучала в дверь. Когда она вошла, то увидела включенное радио. Кейт попросила разрешения послушать. Ее сосед, молодой парень, предложил ей сесть.
Когда музыка затихла, диктор сказал, что исполнялась Седьмая симфония Бетховена.
Она пошла в музыкальный магазин и купила проигрыватель. Он стоил дорого – Кейт потратила много из своих сбереженных денег. Она купила также пластинку с записью Седьмой симфонии, исполняемой симфоническим оркестром Берлинской филармонии под руководством Фёртванглера.
Она взяла проигрыватель и пластинку, пошла домой и стала слушать. Она слушала опять и опять.
Через несколько дней ее сосед, слышавший музыку у нее из-за двери, постучался к ней. Он хотел познакомиться с Кейт. Но она закрыла дверь у него перед носом.
Она слушала эту пластинку опять и опять, не ощущая царапин, которые появлялась на поверхности – она обращалась с ней небрежно. Соседи пожимали плечами, слыша странную возвышенную музыку, доносившуюся все время из ее комнаты. Не было никакого смысла жаловаться на причиняемое им беспокойство, потому что она выслушивала их, кивала головой и забывала об этом.
Она слушала симфонию пять недель. Потом, одним дождливым днем, когда оркестр исполнял вторую часть, она вдруг неожиданно села, посмотрела на пластинку раздраженно и сняла иглу.
Она больше никогда не слушала запись, впрочем, и никакую другую. Проигрыватель покрывался пылью до того самого дня, когда она отдала его соседу. Она не думала больше о Бетховене, она не думала больше о музыке вообще.
Несмотря на свою опустошенность, она иногда заводила друзей. Загадка внутри ее привлекала их. Девушки, чье поведение было так же предсказуемо, как и их провинциальная речь, обыкновенная одежда и нехитрые мечты, видели в Кейт что-то экзотическое и неукротимое. Они доверяли ей все свои секреты, так как она была поразительно хорошим слушателем, ее внутренняя пустота позволяла слышать то, что они говорят, не пропуская это через свои собственные эгоистические мысли и сосредоточенность на себе.
Часто эти девушки становились зависимыми от Кейт – они видели, что она обладает самостоятельностью, которой они сами никогда не имели. Поэтому часто они были озадачены и обижены, когда Кейт неожиданно уезжала, не оставив им никакого адреса. Они не могли знать, что были для нее не более реальны, чем покрытые пылью углы ее комнаты.
- Предыдущая
- 47/130
- Следующая