Легенда Лукоморья - Набокова Юлия - Страница 37

• Предыдущая
• 37/96
• Следующая

– Пока некоторые сыры катаются в масле, – затараторил он, – я, особый гонец Колобок, с опасностью для жизни веду дневной и ночной дозор вокруг замка Кощея. Вот уже неделю катаюсь я вокруг да около высоких стен, затаиваюсь в канавах, залегаю на холмах. Солнце сушит меня безжалостными лучами, роса размягчает мою хрустящую корочку, вороны с голубями пытаются оторвать от меня вкусный кусочек, но меня так просто не остановишь! И вот что мне удалось узнать за эти дни: таинственный и ужасный Кошей живет в замке уединенно, гостей не любит и не привечает. За время моего дозора к воротам поодиночке подъезжали четыре богатыря. Трое вызывали Кощея на смертный бой, но ворота так и не открылись. Каждый из богатырей покрутился у ворот, погрозил Кощею палицей, постращал осадой, но ненадолго их хватило на палящем зное да на сильном ветру. Вскоре и след их простыл, и только я, отважный Колобок, остался нести свою нелегкую, полную опасностей службу. Но одному герою все же удалось прорвать оборону Кощея и проникнуть в замок. Несся он по дороге к замку, будто бы не видя преград на своем пути. И ворота дрогнули перед лицом храбреца и раскрылись. Хорош собой был всадник, по виду – настоящий царевич. Но налицо мне неизвестный. Никак, из заморского царства-государства.

– Эх ты, особый гонец! – с досадой крякнул кто-то из публики. – Хоть бы расспросил, кто таков, откуда?

– Да, поди, он в кустах в то время сидел и трясся от страху, – ехидно заметила какая-то баба.

– Неправда! – оскорбленно взвился Колобок. – Я не успел на дорогу выкатиться, как царевич мимо промчался, даже меня не заметил.

– Точно, в кустах отсиживался! – загоготал какой-то детина.

– А пока я до ворот докатился, они перед самым моим носом захлопнулись, – не поддаваясь на провокации, продолжил Колобок и, сияя торжеством, добавил: – Но я успел разглядеть его, Кощея!

Публика так и ахнула.

– Неужто? Да каков же он?

– Да говори уж, балабол, не томи, – прикрикнула на Колобка Забава.

– Кощей царевича во дворе встретил, – доложил Колобок. – Царевич только за ворота въехал, а Кощей уже коршуном ему навстречу спешит, загубить торопится. Сам из себя старый, иссохшийся, худой, длинный да нескладный. Борода до пояса, на голове – ни волоса. Зато на лбу обруч медный, что царская корона.

– Ишь ты, чего удумал! – протянул кто-то из сельчан.

– На лицо страшный-престрашный, – продолжил Колобок. – Очи огнем злобным горят, под глазами чернота, вместо щек – впадины. Как будто и не человек он вовсе, а мертвец ходячий.

– Царевича жалко, – тоненько всхлипнула какая-то впечатлительная девица с алой лентой в косе. – Жив ли?

– Два дня уж прошло, – шумно вздохнул Колобок, – а ворота больше не открывались. Царевич так и не возвратился. Но я продолжаю нести свой еженощный и ежедневный дозор, и, как только появятся какие-то вести, вы узнаете их первыми!

Специальный агент Колобок с репортажем из замка Кощея исчез с тарелочки.

– Ну что, люди добрые, – громко окликнула хозяйка, – хороша ли сегодня забава?

– Ох хороша, хороша! – одобрительно загалдели собравшиеся.

– Только мало! – выкрикнул какой-то ненасытный зевака.

– Русалок давай! – потребовал какой-то парень, чем вызвал недовольный рев почтенных матерей семейства.

– Ишь охальник, чего удумал, на девок голых пялиться! – заохали кумушки. А их мужья, заметно оживившиеся при окрике паренька, вынуждены были прятать улыбки в кудлатые бороды и степенно кивать головой, внешне соглашаясь с позицией жен.

– Что ж, – прищурилась Забава, – покажу вам тогда напоследок то, чего вы никогда в своей жизни не видывали.

Она щелкнула пальцами, и в блюдце вспыхнуло закатное солнце. Да так ярко, что многие с криком зажмурились, а когда отняли руки от глаз, то увидели верхушки деревьев, крыши домов, синие ленты рек – Лукоморье с высоты птичьего полета. Мне такой вид был не в диковинку. При мысли о недавней жесткой посадке, которую устроила нам строптивая ступа, я машинально потерла бок. А вот селяне восхищенно заохали и так и подались вперед, расталкивая друг друга локтями.

– Гляди-ка, это, никак, наше село!

– А вон Егоров дом!

– А вон наша изба!

– Маманя, гляди, наша Буренка!

– Бабоньки, красота-то какая!

– И почему люди не летают, как птицы?

Изображение переместилось в сторону, побежали на экране поля, луга и деревни.

– Вот Неелово, – зашептались зрители, узнавая знакомые места. – А вон Костогрызово.

– А вон, кажись, Хвалево, у меня батя оттуда родом.

– Глядите, Удальцово! У нас там сват живет.

– Брешешь! Оно в другой стороне. Это ж Лиходеево!

– А вон Муходоево!

Изображение моргнуло, и местность изменилась. Лес рассекала широкая дорога, по которой двигались люди, а в стороне возвышался большой деревянный город, обнесенный высокой стеной.

– Златоград! – восхищенно выдохнули селяне. – Красота-то какая!

На блюдце сверкнули позолоченные башенки теремов, и я взволнованно подалась вперед. Что же там случилось в царском тереме, о чем не успела рассказать Агаша? И с чем придется столкнуться Иву, когда завтра он прибудет в город?

Вдруг по земле забегали люди, на крепостную стену высыпали лучники, устремив в небо пики стрел. Изображение сделало лихой вираж, ушло в сторону от города и набрало скорость: леса, реки, озера, поля, деревни слились в один поток. Кто-то вскрикнул, у кого-то закружилась голова, люди встревоженно зароптали.

– Что же это такое?

– А теперь поглядите, чьими глазами вы смотрели на наше царство, – довольно ухмыльнулась Забава и сделала пасс рукой.

Изображение покачнулось, словно невидимая камера ушла в сторону, и блюдце отобразило трехглавого Змея Горыныча, кружащего над лесом и пышущего огнем.

Селяне потрясенно охнули.

– Жив, жив, Горилка! – охнула какая-то баба.

– А чего ему станется? – ответил ей мужской бас.

– Так Илья-богатырь еще по весне хвастался, что головы-то ему отрубил!

– Как отрубил, так и выросли, – хохотнул другой мужик. – Илья соврет, недорого возьмет.

Забава щелкнула пальцами и словно включила звук. Во дворик ворвался свист ветра, рассекаемого мощными кожистыми крыльями, и взволнованный гомон голосов:

– Р-разбойники! – грозно орал первый. – Сразу стрелять! Спалю!

– И ведь мы чего? – оскорбленно вторил ему второй тихий голос. – Мы ничего, просто мимо пролетали.

– Я лечу, словно легкое белое перышко, на двух крылышках у земли, – отвлеченно цитировал третий, звонкий голос.

– Спятил! – прикрикнул на него первый голос. – Зенки-то раскрой да на себя глянь. Какое перышко? Какое белое? Седина вон уже проклевывается, а ты все стихи шкандыбаешь. Тьфу, за что мне такое наказание?

– Седина в бороду, бес в ребро, – вставил свое слово второй голос.

– Я, может, образно выражаюсь! – обиженно возразил звонкий голос. – И бороды у меня нет.

– Правильно, нет. Иначе ты б ее давно спалил, дурила. Но ребро-то есть! – загоготал первый. – А ну, кто избушке Бабки-ежкиной стих писал и замуж звал?

– Так то ж по пьяни было! – засмущался третий голос.

– Зря отказался, – крякнул первый. – Представь только, какие б у нас детки пошли – летающие избушки с тремя крышами. Ха-ха-ха! – загоготал он.

– Хо-хо-хо, – вторил ему второй.

И вот уже люди во дворике заткнули уши от громоподобного хохота, который доносился из блюдечка.

Забава поспешила отключить звук, и тарелка показала Змея, который рухнул на холм и содрогался от смеха. Все так и прильнули к экрану, стремясь разглядеть Горыныча в подробностях. Заохали бабы:

– Вот же страшилище какое! Только гляньте, какие лапы!

– А крылья-то, крылья!

– А морды до чего отвратные!

И ничего не отвратные, не согласилась с ними я. Феликс, мой ручной дракончик, который в Вессалии остался, конечно, посимпатичнее будет. Но и Змей хорош: настоящий дракон, золотая чешуя искрится на закатном солнце. – Урод! – выразила всеобщее мнение сельчан какая-то баба.

• Предыдущая
• 37/96
• Следующая