Кубанские сказы - Попов Василий Алексеевич - Страница 42

• Предыдущая
• 42/66
• Следующая

– Дождаться обеда не можешь, дьявол жадный! Чтоб ты подавился, Лысый ман!

А дед тут как стоял, закашлялся, выкатил глаза и упал. Бабка подбежала, а он лежит, хрипит и колбаса изо рта торчит. Бабка давай ее тянуть, а она не вытаскивается. Заголосила тут бабка и скорей к фельдшеру.

Пришел Аким Филимонович, нахмурился, покачал головой, медицинскими ножницами отрезал он колбасу, пинцетом у деда во рту поковырял, лекарства дал. Отошел старик, поднялся на ноги, говорить начал. Бабка Аграфена не знала, как и благодарить фельдшера. Чуть ли не пуд колбасы ему навязывала, но Аким Филимонович только закусил, пропустил со стариком по двести граммов особой московской и ушел. Дней десять терпела бабка, не кричала на деда, ласковой была, а потом опять сорвалась.

В воскресенье вечером должны были деду вручать в клубе почетную грамоту, как лучшему пчеловоду, Для такого торжества бабка еще с обеда обрядила его в новый шевиотовый костюм, серый с искоркой, галстук повязала, шляпу заставила надеть, а потом сама принялась наряжаться.

Вышел дед во всем параде во двор, походил по садочку, на лавочке посидел и заскучал. То ему хочется подпорку под яблоней поправить, то не терпится дверь, в сарае починить, а нельзя – измазать можно новый костюм. Скучал, скучал старик, а потом прилег на травке во дворе, под шелковицей. Солнышко припекает, листья шелестят, тишина… Дед разморился и заснул.

И надо же тут случиться, что как раз в эту пору вернулись во двор свиньи. С самого утра нежились они за огородом, в луже, а тут вдруг потянуло их домой. Сперва одна хавронья шляпу дедову стала жевать. Пожевала – не понравилось. Потом, видать, растомило их горячее солнышко, и они забрались в тень, притулились к деду – одна с одного бока, другая с другого, лежат, чешут спины о новый костюм Афанасия Степановича и хрюкают.

Вышла бабка из хаты, глянула и свету не взвидела. Прежде всего, свиней коромыслом отходила, пару раз ненароком деда зацепила, а потом пошла грохотать.

– Ирод! Ты смотри, костюм новый как вывозил! От шляпы только половина осталась… Лысый ман, проклятый! Чтоб тебя, старого беса, паралик разбил!

Глядь, а у деда глаза закатились, ноги вытянулись и в горле что-то забулькало.

– Что с тобой, старый? Что с тобой, горе мое? – испугалась бабка.

А дед лежит и квохчет, как клушка на гнезде. И глаза у него не двигаются…

Опять пришлось Акима Филимоновича звать. Пришел он, осмотрел деда и строго так говорит старухе:

– Я же предупреждал вас, чтобы осторожнее были со своим гипнозом! Вот теперь из-за вас Афанасия Степановича паралич разбил.

– Ой, батюшка! Вылечи мне моего старика! Язык проглочу, ругаться больше не стану! Век буду помнить о гипнозе этой проклятой! Только вылечи!

Фельдшер опять достал свои склянки-банки, дал старику разных лекарств и через полчаса поднялся дед на ноги. Бабка, как мать родная, за ним ухаживала. И костюм его отчистила и отутюжила, и галстук сама завязала. И в клуб они пошли под ручку, как молодые. Да с такой любовью друг на друга глядели, что смотреть радостно было.

С того дня бабка Аграфена ни разу своего деда не обругала. Даже Лысым маном звать перестала, потому-страшно ей, чтобы и вправду не стал Ли-сын маном.

Когда уж больно разгорячится она и крикнет:

– А чтоб ты…

То остановится и закончит:

– А чтоб ты здоровеньким был…

Вот как вылечил фельдшер Аким Филимонович Акуратько нашу бабку Аграфену.

Говорят, что сейчас в станичную больницу всякие приборы привезли и тоже лечат физиотерапией. Ну, а фельдшер Акуратько без всяких приборов лечил.

Говорят люди, что есть у нас на Кубани один комбайнер, которому довелось встретиться с чертом. Известно, сейчас на нашей советской земле никакой нечисти места нет – ни колдунам, ни ведьмам, ни чертям. Им требуется, чтобы народ темным да пугливым был, тогда они только сумеют разные чудеса творить. А у нас теперь любой мальчишка, что в третий класс бегает, чертей не боится и его никаким чудом не удивишь. Вот, и откочевала всякая нечисть в заморские страны. Говорят, что колдуны сейчас заклинания всякие произносят, чтобы господ-капиталистов от страха перед будущим избавить. Ведьмы по заграничному радио выступают – на Советский Союз брешут. Ну, а черти, те генералами кое в каких странах заделались.

А последний черт на нашей земле уцелел только потому, что много лет назад за какие-то провинности посадил его сатана в подземную темницу. И заклятие наложил, что выйти черту из заключения, когда увидит он человека. Вот и сидел нечистый, много лет в своем каменном мешке. Сидел и со скуки хвост сосал.

И вот однажды поехал один комбайнер в горы на охоту. Дело ранней весной было – пахать еще не время, комбайны уже отремонтированы – самое свободное время. «Победу» свою комбайнер в станице оставил, а сам с ружьем в горы ушел. Двое суток бродил по горным кряжам и долинам и заметил, что заблудился. Куда ни пойдет – все леса да горы, горы да леса. А тут еще тучи сгустились, ветер загудел, и метель началась.

Комбайнер был парень не трусливый, а все же видит, что дело плохо: надо где-то от метели и ветра прятаться. Вдруг глядит – в скале дыра чернеет. Пригнулся казак и пополз по темному каменному коридорчику. Потом кончился подземный ход, и оказался казак в пещере. Вроде должно было бы быть в пещере совсем темно, а тут какой-то красноватый свет мелькает, звон слышится и стонет кто-то – жалобно так, протяжно.

– Кто здесь? – спросил казак.

И ответил ему кто-то из темного дальнего угла: – Ой, помоги мне, добрый человек! Погибаю! Ну, известно, наш человек всегда в беде другому поможет. Добрался комбайнер до темного угла, протянул руку, сначала бороду чью-то нащупал, а потом цепь ухватил.

Только он дотронулся до цепи, как вдруг вздрогнула земля, грохот по пещере прокатился, и сразу стало светло. Смотрит казак – стоит перед ним какой-то бородатый, горбоносый турок в красной феске. Стоит и хохочет, а глаза его злобной радостью горят.

Ну, теперь ты снял, неразумный человек, с меня страшное заклятие! – говорит турок. – Теперь я снова на свободе, а ты в моей власти.

Удивился комбайнер, но не растерялся. Ухватил он свою двустволку, курки взвел и крикнул:

– Кто ты такой? Откуда взялся? Показывай документы, а то пальну сразу из двух стволов!

А турок еще громче хохотать принялся, борода трясется, алая феска на острой голове прыгает.

– Никакое ружье меня не возьмет! – выговорил он сквозь смех. – Я же – черт!

Вытянул горбоносый волосатую руку – и вдруг ружье само собой у казака вырвалось и исчезло куда-то.

– Ах ты, дурак! – хохочет черт. – Ружьем меня вздумал напугать! Да я с десятком таких справлюсь! Будешь ты теперь до конца своей жизни слугой у меня. Я – всех сильнее! Я – что хочу сделать могу. Вот теперь я потешусь над людьми, поиздеваюсь над ними.

Видит казак, что, правда, перед ним что-то вроде настоящего черта.»Ну, а черта надо умом да хитростью побеждать, одной силой его не возьмешь.

– Хвастаешь ты, чертило! – усмехнулся казак. – Да я, если хочешь знать, раз в десять сильнее тебя. Я такое могу сделать, что тебе и не мыслится.

– А ну, что ты можешь сделать? – опять захохотал черт.

– Вот давай с тобой биться об заклад, кто за день сумеет больше земли вспахать и засеять, кто больше хлеба уберет. Победишь меня – делай со мной, что хочешь. Я тебя одолею – исчезнешь ты с нашей земли, чтобы и духа твоего не было!

Загорелись чертячьи глаза азартом, затряс он своей козлиной бородой и протянул комбайнеру руку:

– Ладно! Давай спорить!

И договорились тут казак и черт, что каждый будет работать на том месте, где ему удобно. Черт взялся горную долину обрабатывать, а казак – степь. Дал тут черт казаку кисточку со своей красной фески и объяснил, что стоит только тряхнуть ее три раза – и появится чертило проверять, что казак сделал в степи.

• Предыдущая
• 42/66
• Следующая