Фантастика 1968 - Яров Ромэн Ефремович - Страница 2

Это выглядит странно. Ясней же ясного, что не литература, а наука одаривает мир новыми гипотезами! Правда, такой видный советский ученый, как академик В.В.Ларин, отмечает, что «…идеи, которые фантасты высказывают в своем вольном поиске, становятся иногда предметом строго научного обсуждения. Так, раздумывая над проблемами весьма дальнего прицела — над проблемой предохранения космонавта от неблагоприятных воздействий при будущих полетах на очень высоких скоростях и очень дальних расстояниях, — несколько лет назад медики и физиологи весьма серьезно заинтересовались «предложениями», высказанными писателями-фантастами».

Свидетельство важное и для фантастики лестное. Но все же такого рода события скорей исключение, чем правило. Тогда в чем же дело?

«При современных темпах развития науки наши представления о природе меняются так быстро, что исследователям — да и всем людям — непрерывно приходится подвергать себя (применим полюбившееся Энгельсу выражение) процессу «полного линяния». И молодежи, вступающей в науку, нужно готовить себя заранее к тому, что на ее глазах будут рушиться гипотезы, казавшиеся почти доказанными, и даже теории, считавшиеся незыблемыми. Переживать такое непросто. Это… требует от исследователя мужественной решимости и умения трезво оценивать факты, которые порой из-за удивительной своей новизны кажутся ни с чем не сообразными».

В этих строчках, принадлежащих тому же В.В.Ларину, очень емко выражены некоторые важнейшие особенности развития современной науки и требования, которые они предъявляют к человеку.

Полное и постоянное «линяние»! Непрерывный пересмотр сложившихся стереотипов, иначе останешься далеко за гребнем научно-технической революции. Это не только личная, но и общественная проблема, так как отставание в эпоху научно-технической революции чревато слишком серьезными последствиями. Возникает потребность, часто неосознанная, в средствах, которые препятствовали бы окостенению мысли, дробили устоявшиеся стереотипы, облегчали восприятие нового. Средства эти различны, многообразны, и фантастика, думается, в их числе. Она парадоксальна, она дает новый угол зрения, стимулирует фантазию, будоражит воображение, расковывает мышление.

Это ее влияние, как и вообще влияние произведений литературы, не прямое, косвенное, многоступенчатое. И когда читатель заявляет, что он ищет в фантастике «новые научно-технические идеи», это, по-моему, не следует понимать буквально. Он ищет в ней нечто трудно формулируемое, некий «витамин», нехватка которого в пору научно-технической революции ощущается особенно остро. Кибернетика показала нам вездесущность и значимость обратных связей.

Не приходится спорить, что современная фантастика — во многом плод научно-технического прогресса. Но должна быть и обратная связь… Такова ли она, как я ее предположил, — это уж дело второстепенное. Частный, но немаловажный вопрос, «как фантастика работает» на научно-техническую революцию, а через это на быстрейшее построение материально-технической базы коммунизма, еще требует изучения. Однако уже ясно, что призыв Ленина «Надо мечтать!» не только не устарел, но наполнился новым, глубоким смыслом.

В заключение хочу остановиться еще на одном рассказе сборника.

В будущем многое, конечно, изменится. Но его фундамент — это наше «вчера» и наше «сегодня». Всякий наш сколь-нибудь значительный поступок возбуждает волну последствий, чье влияние — благотворное или неблаготворное — может отозваться в грядущем и что-то сдвинуть в нем. Не потому ли еще горд и счастлив герой рассказа Л.Розановой «В этот исторический день…», что перед лицом гармоничного и радостного будущего он вправе сказать: «За свою долгую жизнь я сделал немало, чтобы оно стало таким»?

Всем бы нам такое счастье!

Гений [1]

В восемь утра ему приносили завтрак.

В девять он выходил на прогулку.

С одиннадцати до двух читал.

В два обедал.

До четырех отдыхал.

Вечером просматривал почту.

Ужинал в восемь.

И ровно в десять ложился спать.

Ничто не могло помешать этому распорядку.

Так продолжалось пятьдесят лет.

Дом, в котором он жил, был единственной тюрьмой на всей планете.

А он был ее единственным узником…

За те пятьдесят лет, что он провел в заключении, обитатели планеты Граунд забыли и его самого и суть его преступления.

В архивах Великой Директории Граунда хранились запечатанные металлические капсулы со всеми материалами следствия. Таких капсул было несколько десятков, на каждой из них — не поддающаяся разрушению гравировка:

И подпись Президента Великой Директории.

Каждые полгода сменялся весь штат, обслуживавший узника.

Каждые полгода он писал петицию на имя Президента Великой Директории.

Каждый новый начальник тюрьмы принимал от предыдущего сейф с опечатанными петициями.

Инструкция разрешала узнику обращаться к Президенту два раза в год, в день смены тюремного штата. По той же инструкции начальник тюрьмы имел право прочитать петицию, затем обязан был опечатать ее и положить в сейф.

Таким образом, когда прошло пятьдесят лет, дела принял сто первый по счету начальник, а в сейфе лежало сто опечатанных петиций.

101-й был молод и весел.

Он понятия не имел, что за человека обязан стеречь [2]. Он знал только, что этот человек совершил в прошлом тягчайшие преступления против человечества и осужден на пожизненное заключение [3].

101-му, как и всем предыдущим начальникам тюрьмы, инструкцией запрещалось разговаривать с узником на любые темы, кроме бытовых. Той же инструкцией ему вменялось в обязанность обеспечивать узника всем необходимым для жизни и здоровья, выполнять все его бытовые требования, снабжать книгами, журналами, газетами.

Узник был стар и угрюм. Несмотря на комфорт, правильный режим, прекрасный климат, пятьдесят лет заключения наложили свой отпечаток.

Особенно плохо ему стало в последний, пятидесятый год. Он уже все понял. Он понял, что его обращения к Президенту не посылаются. Он понял, что здесь, в тюрьме, ему придется умереть.

И он не мог с этим смириться.

Днем узник был замкнут, не вступал ни в какие разговоры с тюремщиками, заставлял себя много читать и много двигаться.

А вечером…

Если бы 101-й хоть раз заглянул в спальню узника вечером, он увидел бы и услышал странные вещи.

Узник возбужденно ходил по комнате и непрерывно что-то шептал.

— Они ничего не поняли… Мое изобретение могло бы в десять лет перевернуть всю жизнь на Граунде… Я дал им в руки неограниченные возможности… И теперь я здесь… Я не могу допустить, чтобы мои открытия умерли вместе со мной… И я не могу показать всю полноту моих открытий… Я — в тюрьме… Я стар и болен… Я не имею права умереть… И у меня нет никакой надежды…

Когда-то давно, в первые годы своего заключения, после того как он написал три или четыре петиции, он попытался полуоткровенно поговорить с очередным начальником тюрьмы. Результат был незамедлительный. Через два дня после разговора весь штат тюрьмы досрочно был сменен.

И с тех пор узник молчал.

А теперь…

Узник понимал, что прямой путь отрезан. Но однажды ему показалось, что он нашел выход…