Записки диверсанта - Старинов Илья Григорьевич - Страница 36

— Вот хорошо, что приехал! Ваша группа задачу выполнила, войска получили пополнение, теперь будешь работать в отделе! Заверенную копию приказа наркома обороны о назначении меня начальником оперативно-учебного центра прочитал, хмурясь. Возвратил приказ:

— На двух стульях сидеть собрался? Не удастся. Однако, выслушав меня, согласился, что надо всячески помогать обучению партизан. С помощью Нагорного и Галицкого быстро получили наряды на принадлежности для изготовления мин, гранат и зажигательных снарядов, не удалось получить только средств радиосвязи.

— Что же ты не спросишь, где семья? — усмехнулся Нагорный, когда я в очередной раз зашел к нему в кабинет с каким-то требованием.

— А что? Надеюсь, они дома?

— Дома-то дома, а где этот дом, знаешь? Я растерялся.

— Скажи спасибо Вакуловскому и Цабулову, — посоветовал Нагорный, называя фамилии моих товарищей по отделу. — Пока некоторые партизанят, они эвакуируют их жен и детей. В тот самый лесной городок, где ты после Испании полигоном командовал… Нагрузив пикап добытым имуществом, поздним утром следующего дня мы двинулись обратно в Рославль. А там огорошил Кутейников: получено распоряжение в ночь на 16 июля отправить во вражеский тыл сто человек.

— С чем отправлять, не сказали?

— Самим приказано думать! Лихорадочно прикинув, что можно сделать, я тронул заместителя за плечо:

— Аптека далеко? Работает?

— Аптека в городе. Работает. Вам нездоровится, товарищ полковник? — встревожился Кутейников.

— Не поздоровится, если подведет аптека. Поехали! Провизор, не видя в моих руках рецепта, выжидательно поднял брови. Я предъявил удостоверение личности и — объяснил, — что требуется Провизор обладал чувством юмора:

— А вы гарантируете, что пациенту придется туго?

— Полностью гарантирую.

— Тогда я приготовлю «лекарство» в любом количестве! Оставив провизора и его помощников выполнять наш огромный заказ, я вернулся в пионерлагерь и немедленно начал занятия с партизанами. Побывал с ними в поле, на автомобильной и на железной дорогах. Показывал, как надо ставить мины в различных условиях, знакомил слушателей с другими способами разрушения вражеских коммуникаций. Используя химикаты прихваченные в аптеке, успели сделать некоторое количество самодельных гранат, терочных воспламенителей и взрывчатые смеси. Тем временем лейтенант Семенихин, получив сведения, что в одном из ближайших совхозов осталось много аммиачной селитры, привез в пионерлагерь три тонны этого удобрения. Оно послужило сырьем для самодельной взрывчатки. Таким образом, гранатами, воспламенителями и взрывчатыми веществами уходящую группу обеспечили. Теперь задача состояла в том, чтобы предохранить терочные воспламенители и самодельный аммонал от отсыревания на время следования группы в тыл врага. Но выход и тут был найден, хотя наше новое требование повергло провизора рославльской аптеки в замешательство (Похоже, Илья Григорьевич реквизировал все "изделия № 2" Бзкского резинового завода. Прин. ред. А. Э.) Впрочем, провизор не подвел и на этот раз. Подготовка первых инструкторов На рассвете 17 июля я получил приказ перебазировать оперативно-учебный центр в Чонки, что под Гомелем: накануне враг захватил Смоленск, и обстановка ухудшилась. Постоянный состав ОУЦ и работники ЦК Компартии Белоруссии добирались до Чонков через Мглин. Забитые беженцами и мычащим скотом улицы Мглина напомнили Валенсию 1936 года. Из Мглина, не задерживаясь, мы свернули в сторону Унечи, остановку сделали только в Клинцах. Эвакуация и тут шла полным ходом. Прибыв в Гомель, мы расположились в так называемых "обкомовских дачах". Место оказалось — лучше не придумать: леса и железная дорога поблизости. Занятия начали сразу, как только разгрузили машины, разместили имущество и людей. На подготовку партизанской группы отводилось всего 60 часов, раз* в пятнадцать меньше, чем когда-то, в начале тридцатых годов. Но ничего не поделаешь — война, обстановка крайне тяжелая… Начали с обучения инструкторов. Готовить инструкторов-универсалов не позволяло время, — стали заниматься инструкторами по диверсионной технике. В первую группу вошли лейтенант Г. В. Семенихин, К. С. Михеева, Ф. П. Ильюшенков и несколько других товарищей. Семенихин — человек нелегкой судьбы. Сын командира кавалерийского полка, сподвижника М. В. Фрунзе, он девяти лет остался сиротой. Вместе с сестрой жил и учился в детском доме в Ленинграде. С 1930 года начал слесарить на заводе. Хотел стать инженером и упорно добивался осуществления своей мечты: без отрыва от производства поступил в Ленинградский институт инженеров-механиков социалистического земледелия и, совмещая учебу с работой, успешно защитил в 1937 году дипломную работу. Сразу после института Семенихина призвали на службу в железнодорожные войска Красной Армии. Он окончил так называемые "курсы одногодичников" и был оставлен в кадровых войсках. Уже на Карельском перешейке зимой 1939/40 года я оценил смелого, инициативного и достаточно осторожного командира, а познакомившись с Семенихиным поближе, понял, что этот волевой человек может стать неплохим воспитателем будущих партизан. И не ошибся. В оперативно-учебном центре Семенихин отлично усвоил новую для него диверсионную технику, изучил тактику партизанской войны, начал самостоятельно обучать людей. Через год он стал заместителем начальника, а потом и начальником партизанской школы при созданном в 1942 году Центральном штабе партизанского движения. С Клавдией Семеновной Михеевой, молоденькой, голубоглазой Клавочкой, как ласково называли ее подруги, работники ОУЦ познакомились в Гомеле. Михеева работала на спичечном заводе, ее заинтересовали партизанские зажигательные средства, она во многом нам помогала. Приглядевшись к работящей, боевой девчушке, я предложил ей перейти в мастерскую учебного центра. Клавочка залилась румянцем и… наотрез отказалась. Даже как-то обидно стало!

— Прошу вас, товарищ полковник, не разговаривайте со мной при свидетелях, — не поднимая глаз, скороговоркой произнесла Михеева. — И вообще не нужно, чтобы люди знали о моем сотрудничестве с вашими подчиненными.

— Для такой просьбы есть веские причины?

— Да. Веские причины надо уважать. Я кое о чем догадывался и поговорил о Михеевой в ЦК Компартии Белоруссии. Как и предполагал, ее намеревались оставить на подпольной работе в Гомеле. Удалось доказать, что скрыть факт сотрудничества Клавдии Семеновны с оперативно-учебным центром уже не удастся, что оставлять ее теперь в подполье рискованно, и Михееву передали в распоряжение ОУЦ. А Клавочка всего через десять дней работы в учебном центре заявила о своем желании отправиться во вражеский тыл. Она, мол, уже обучила многих девчат и парней делать вместо спичек зажигательные снаряды и взрыватели, очень хочет бить врага сама. Я объявил, что никуда ее не отпущу, пока не выучу всем тонкостям дела, и сдержал слово. Вслед за группой инструкторов по диверсионной технике стали готовить инструкторов по партизанской тактике. Набрасывая проект приказа о создании учебного центра, я предусмотрел направление в центр не менее двадцати пяти командиров-пограничников. Опыт подсказывал, что они станут ценнейшими сотрудниками: по роду службы командиры-пограничники хорошо знакомы со многими приемами и методами борьбы с врагом, используемыми партизанами. Пограничников в ОУЦ направили, и наши ожидания они оправдали. Ф. П. Ильюшенко, П. А. Романюк, Т. П. Чепак, И. С. Казанцев, Ф. А. Кузнецов, все другие товарищи "первого призыва" оказались хорошими оперативными работниками и стали отличными преподавателями тактики. О партизанской стратегии Шло время. Фронт неумолимо приближался к Гомелю, и дорожить приходилось уже не днями, а буквально часами! Выпускники школы овладевали основами партизанского дела твердо. Им постоянно напоминали: гитлеровская армия полностью зависит от доставки пополнений, боеприпасов и вооружения из глубокого фашистского тыла, партизаны могут массовыми диверсиями парализовать вражеский транспорт, оставить вражеские соединения на фронте без боеприпасов и горючего. Диверсии рекомендовалось производить по возможности вдали от населенных пунктов, жители которых помогают партизанам. Объяснялось, кстати сказать, что массовость диверсий — самый надежный способ заставить врага отказаться от жестоких репрессий против мирного населения. Часть подготовленных нами организаторских и диверсионных групп и часть партизанских отрядов, формировавшихся в районах, которым угрожало фашистское нашествие, оставляли тогда на местах. Другие отряды перебрасывали через линию фронта. Вскоре ОУЦ развернул партизанскую школу в Мозыре, направив туда ряд инструкторов во главе с Чепаком и Казанцевым. Забирали от нас инструкторов и в другие школы. Казалось, дела налаживаются! Но беспокоило еще многое. Нехватка оружия. Полное отсутствие средств радиосвязи. Промахи в подготовке людей. Выяснилось, например, что экипировка партизан и проводников-пограничников под "местных жителей" добра не приносит. Играя роль «местных», наши ряженные заходили в населенные пункты, спрятав оружие, а на дневки располагались, не выставив надежное охранение, и несли потери. Тогда было решено, что все наши люди обязаны носить военную форму, а оружие без крайней надобности прятать не должны никогда. Тем, кому формы не досталось, на головные уборы нашивали кумачевые полоски. Результат сказался быстро. Появление в тылу врага обмундированных, хорошо вооруженных отрядов воодушевляло население, приводило в ужас предателей и изменников, нервировало оккупантов, а самих партизан дисциплинировало, заставляло проявлять бдительность: на день они либо оставались в лесу, либо, зайдя в село, — организовывали боевое обеспечение, не полагаясь на «маскарад». Люди к нам шли и шли. Замечательные люди! Многие могли бы уехать в Сибирь или Среднюю Азию, избежать ужасов войны, но предпочли идти в тыл врага и выполнять опасные задания, чтобы собственным ратным трудом и подвигом приблизить час победы.