Эти летние дожди...(Избранное) - Кирсанов Семен Исаакович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/20
- Следующая
Изменить размер шрифта:
8
ОСЕНЬ
Les sanglots longs…
Раul Verlaine[1]
Лес окрылен,
веером — клен.
Дело в том,
что носится стон
в лесу густом
золотом…
Это — сентябрь,
вихри взвинтя,
бросился в дебрь,
то злобен, то добр
лиственных домр
осенний тембр.
Ливня гульба
топит бульвар,
льет с крыш…
Ночная скамья,
и с зонтиком я —
летучая мышь.
Жду не дождусь.
Чей на дождю
след?..
Много скамей,
но милой моей
нет!..
Семен Кирсанов. Собр. соч. в 4-х томах.
Москва: Худож. лит., 1974.
ТВОРЧЕСТВО
Принесли к врачу солдата
только что из боя,
но уже в груди не бьется
сердце молодое.
В нем застрял стальной осколок,
обожженный, грубый.
И глаза бойца мутнеют,
и синеют губы.
Врач разрезал гимнастерку,
разорвал рубашку,
врач увидел злую рану —
сердце нараспашку!
Сердце скользкое, живое,
сине-кровяное,
а ему мешает биться
острие стальное…
Вынул врач живое сердце
из груди солдатской,
и глаза устлали слезы
от печали братской.
Это было невозможно,
было безнадежно…
Врач держать его старался
бесконечно нежно.
Вынул он стальной осколок
нежною рукою
и зашил иглою рану,
тонкою такою…
И в ответ на нежность эту
под рукой забилось,
заходило в ребрах сердце,
оказало милость.
Посвежели губы брата,
очи пояснели,
и задвигались живые
руки на шинели.
Но когда товарищ лекарь
кончил это дело,
у него глаза закрылись,
сердце онемело.
И врача не оказалось
рядом по соседству,
чтоб вернуть сердцебиенье
и второму сердцу.
И когда рассказ об этом
я услышал позже,
и мое в груди забилось
от великой дрожи.
Понял я, что нет на свете
выше, чем такое,
чем держать другое сердце
нежною рукою.
И пускай мое от боли
сердце разорвется —
это в жизни, это в песне
творчеством зовется.
1943
Три века русской поэзии.
Составитель Николай Банников.
Москва: Просвещение, 1968.
ИНОСТРАНЕЦ
Знаете,
где станция
„Площадь Революции“?
Гам вот
иностранца я
увидал на улице.
Не из тех,
которые
ради интереса
шлются к нам
конторами
кругосветных рейсов.
Не из тех,
что, пользуясь
биржевым затишьем,
ищут
вплоть до полюса,
где поэкзотичней.
Мой
шагал
в дубленой
шубе из овчины,
а глаза
влюбленные,
и не без причины!
Смуглотой
румянятся
скулы южной крови.
Был
мой „иностранец“ —
черно —
угле —
— бровый!
Он идет
приглядывается
к людям на панели,
видит,
как прокладываются
под землей
туннели,
видит,
как без долларной
ростовщицкой лепты
обгоняем —
здорово! —
сроки пятилетки.
И горят
глаза его,
потому что чувствует:
это все
хозяева
по снегу похрустывают,
это те,
что призваны
первые на свете
солнце
коммунизма
встретить на рассвете!
Все тебе тут
новое,
книги не налгали,
и лицо
взволнованное
у тебя,
болгарин!
По глазам угадываю
мысль большую
эту:
хочешь ты
Болгарию
повести к расцвету!
Будущность
могучую
родине подаришь!
По такому
случаю
руку дай,
товарищ!
Три века русской поэзии.
Составитель Николай Банников.
Москва: Просвещение, 1968.
8
- Предыдущая
- 8/20
- Следующая
Перейти на страницу:
