Беседы в Париже - Кришнамурти Джидду - Страница 26

Всю ночь шёл дождь, и это было приятно после многих недель солнца и пыли. Земля была сухая, обожжённая, потрескавшаяся; тяжёлая пыль покрывала листья и газоны поливали. В переполненном и грязном городе солнечные дни в таком количестве не радовали; воздух был душным и вот теперь много часов шёл дождь. Только голубям он не нравился, они прятались, где могли, огорчённые, и перестали ворковать. Воробьи привыкли купаться вместе с голубями там, где была вода, а теперь они где-то попрятались; обычно они прилетали на террасу, пугливые и энергичные, но настало время проливного дождя, и земля намокла.

Опять большую часть ночи это благословление, это иное было здесь; даже когда спал, оно было здесь; при пробуждении чувствовал его силу, упорство и настойчивость; оно было таким, как будто продолжалось всю ночь. Его всегда сопровождает великая красота, красота, не связанная с образами, чувством или мыслью. Красота — не мысль или чувство; она ничего общего не имеет с эмоцией или настроением.

Возьмём страх. Страх никогда не бывает в настоящем; страх или до, или после живого, действующего настоящего. Если страх присутствует в живом, действующем настоящем — страх ли это? Оно здесь, и от него не убежать, никакое бегство невозможно. В данный, наличный момент есть полное внимание к моменту опасности, физической или психологической. Когда есть это полное внимание — страха нет. Но реальный, наличный факт невнимания порождает страх; страх возникает при уклонении от факта, при бегстве; тогда бегство само по себе есть страх.

Страх и множество его форм — вина, тревога, надежда, отчаяние — присутствуют в любом движении отношений; страх присутствует в любом поиске безопасности; он присутствует в так называемой любви и в поклонении; он присутствует в честолюбивом стремлении и в успехе; он присутствует в жизни и в смерти; он присутствует в телесных проявлениях и в психологических факторах. Страх существует в таком множестве форм и на всех уровнях нашего сознания. Защита, сопротивление и отказ возникают из страха. Страх темноты и страх света, страх ухода и страх прихода. Страх начинается и кончается желанием безопасности, внутренней и внешней безопасности, желанием уверенности и постоянства. Непрерывающееся постоянство, неизменное постоянство ищется повсюду — в добродетели, в отношениях, в действии, в опыте, в знаниях, в явлениях внешних и внутренних. Обрести безопасность и быть в безопасности — вот вечный клич, вечный вопль. Именно эта настойчивая потребность порождает страх.

Но существует ли постоянство, внешнее или внутреннее? Внешнее постоянство, возможно, в какой-то мере быть и может, но даже и оно не прочно: войны, революции, прогресс, несчастный случай и землетрясения. Пища, одежда и жильё нужны, они важны и необходимы всем. Но несмотря на все поиски, ведущиеся безрассудно или разумно, существует ли то, что мы ищем, — внутренняя уверенность, внутренняя неизменность и неразрывность, постоянство? Нет. Бегство от этой реальности есть страх. Неспособность встретить эту реальность лицом к лицу порождает все формы надежды и отчаяния.

Мысль сама по себе является источником страха. Мысль есть время; мысль о будущем — это удовольствие или страдание; если это приятно, мысль будет за это держаться, боясь конца; если болезненно, само уклонение от этого означает страх. И удовольствие и страдание вызывают страх. Время как мысль и время как чувство порождают страх. Концом страха является понимание мысли, понимание памяти и опыта. Мысль — это весь процесс сознания, явный и скрытый; мысль — это не только лишь то, что продумывается, но и источник самой себя. Мысль — это не просто вера, догма, идея и довод, она также является центром, из которого всё это возникает. Этот центр — источник всего страха. Но что происходит: переживание страха или осознание причины страха, от которого убегает мысль? Физическая самозащита здрава, нормальна, но всякая другая форма самозащиты — внутренняя — означает сопротивление, она всегда накапливает и формирует ту силу, которая и есть страх. Этот внутренний страх делает внешнюю безопасность проблемой класса, престижа, власти, и отсюда безжалостная конкуренция.

Когда весь этот процесс мысли, времени и страха воспринят, не в качестве идеи, интеллектуальной формулы, приходит полное окончание страха, осознанного или скрытого. Понимание себя — это пробуждение и окончание страха.

И когда прекращается страх, прекращается также и способность порождать иллюзии, мифы с их надеждами и отчаянием, и только тогда начинается движение выхода за пределы сознания, то есть мысли и чувства. Это опустошение сокровенных уголков от глубоко скрытых потребностей и желаний. Когда присутствует эта полная пустота, когда не остаётся абсолютно и буквально ничего — никакого влияния, никаких ценностей, никаких границ, никакого слова, — тогда, в этой полной тишине и покое времени-пространства, присутствует то, что не имеет имени.

Был славный вечер, небо ясное, и несмотря на огни города, звёзды сияли; хотя башня была залита светом со всех сторон, можно было увидеть и далёкий горизонт, и блики света внизу на реке; несмотря на постоянный рёв уличного движения, это был тихий вечер. Медитация подкралась, как волна, набегающая на песчаный пляж. Это была не та медитация, которую мозг мог бы уловить в сети своей памяти; она была чем-то таким, чему мозг сдавался без всякого сопротивления. Это была медитация, далеко выходящая за пределы любой формулы, метода; метод, формула, повторение разрушают медитацию. В своём движении она вбирала всё: звёзды, шум, покой, водный простор. Но медитирующего не было; медитирующий, наблюдающий должен исчезнуть, чтобы могла быть медитация. Разрушение медитирующего — тоже медитация, но когда медитирующий перестаёт существовать, тогда это совсем иная медитация.

Было очень раннее утро; Орион поднимался над горизонтом, а Плеяды стояли почти над головой. Шум города утих, огней в окнах в этот час не было, и дул приятный, прохладный ветерок. В полном внимании нет переживания. В невнимании оно присутствует; именно невнимание накапливает переживания, опыт, умножая память, выстраивая стены сопротивления; именно невнимание порождает эгоцентрическую деятельность. Невнимание — это концентрация, исключающая, отсекающая; концентрация знает рассеяние и бесконечный конфликт контроля и дисциплины. В состоянии невнимания всякий отклик на любой вызов неадекватен; эта неадекватность есть переживание. Переживание ведёт к бесчувственности, притупляет механизм мысли, укрепляет стены памяти — и привычка, рутина становится нормой. Переживание, невнимание — не освобождение. Невнимание — это медленная деградация.

В полном внимании нет переживания, нет центра, который переживает, или периферии, в которой может иметь место переживание. Внимание — не концентрация, которая сужает, ограничивает. Полное внимание включает и никогда не исключает. Поверхностность внимания означает невнимание; полное внимание включает в себя поверхностное и скрытое, прошлое и его влияние на настоящее, продвигающееся в будущее. Всё сознание избирательно, ограниченно, и полное внимание включает в себя сознание с его ограничениями, и потому оно способно разрушить эти барьеры и ограничения. Всякая мысль обусловлена — и мысль не может избавиться от этой обусловленности. Мысль — это время и опыт; она, по сути дела, результат невнимания.

Что принесёт полноту внимания? Не какой-нибудь метод или система; они приносят результат, обещанный ими. Но полное внимание — не результат, так же как не является результатом и любовь; его нельзя возбудить, нельзя вызвать каким-то действием. Полное внимание есть отрицание результатов невнимания, но это отрицание не есть следствие знания того, что такое внимание. Что ложно должно быть отвергнуто, и не потому, что вы уже знаете, что истинно: если бы вы знали, что истинно, ложное не существовало бы. Истинное — не противоположность ложного; как любовь — не противоположность ненависти. Из-за того, что вы знаете ненависть, вы не знаете любви. Отрицание ложного, отрицание невнимания — не результат желания достигнуть полного внимания. Видение ложного как ложного, истинного как истинного и истинного в ложном — не результат сравнения. Видеть ложное как ложное — это и есть внимание. Ложное нельзя увидеть как ложное, пока есть мнение, суждение, оценка, привязанность и тому подобное, которые являются результатом невнимания. Видение всего механизма невнимания и есть полное внимание. Внимательный ум — это пустой ум.