Арктания - Гребнев Григорий Никитич - Страница 16
- Предыдущая
- 16/37
- Следующая
«Все курунга удивительно красивые люди: у них темная, почти негроидная кожа и необычайно правильные, если так можно выразиться, „эллинские“[17] черты лица. Они великолепно сложены, и взрослые мужчины у них ростом не ниже двухсот сантиметров. Волосы у курунга не жесткие, а мягкие и волнистые, глаза большие, у женщин и детей весьма выразительные. Одежды курунга не носят, на лбу у детей выжигают красное пятно, отдаленно напоминающее улитку (для курунга улитка — священное, покровительствующее племени существо)».
Венгер записал все слова, которые ему удалось услышать от индейцев курунга. Кроме того, этот этнограф вывез из лесов Боливии попугая, говорящего на языке курунга. Попугай был необычайно старый, сморщенный и голый; он был похож на большого дряхлого птенца.
Затем племя «Золотая улитка» внезапно исчезло; ни знаменитая экспедиция Карльса, ни другие этнографические экспедиции не могли обнаружить следов этого племени. Ученые решили, что грипп доконал боливийских лесных великанов и красавцев. В руках у этнографов и языковедов остались лишь записи Венгера и полумертвый от старости попугай. Эти записи и болтовня столетнего попки помогли восстановить язык племени курунга — «Золотая улитка» — бразильскому этнографу и знатоку индейских наречий Южной Америки Мартину дель-Грасиас, появления которого на экране стереовизора в четвертой палате и ждали профессор Британов, ирландский психиатр О'Фенрой, главный врач и шесть корреспондентов, расположившихся в соседней комнате. Мало значения его предстоящему появлению придавала лишь Ася. Она сидела подле койки и, нимало не заботясь о том, понимает ли ее мальчик, рассказывала своему новому другу, как они с Юрой нашли сперва дохлого моржонка, а затем револьвер, а потом летчики на том же месте нашли его самого и не нашли Юру.
Ровно в 12 часов по гринвичскому времени радиофонная и стереовизорная станция острова соединила больницу с Рио-де-Жанейро, и Мартин дель-Грасиас, маленький человек с чахлым лицом, необычайно живыми глазами и вздыбленной шевелюрой, заулыбался с экрана. Профессор Британов был уже знаком с ним по вчерашним переговорам и потому представил бразильца О'Фенрою и главному врачу.
— Очень приятно, очень приятно, — на чистейшем русском языке сказал дель-Грасиас и чопорно раскланялся с ирландским академиком и арктическим врачом.
— Ну, а с нашим молодым курунга, мы надеемся, вы сами познакомитесь, — улыбаясь, сказал московский профессор.
— Да, да, конечно. Но где же он?
Дель-Грасиас, вытягивая шею и вставая на носки, стал издали разглядывать койку с мальчиком.
— Вам видно? — спросил главный врач.
— Да, благодарю вас. А это кто сидит рядом с ним?
— Это приятельница нашего курунга, та самая девица, которая заставила заговорить неразговорчивого молодого человека, — смеясь, сказал профессор Британов.
— Ax! Очень приятно, — дель-Грасиас галантно поклонился Асе, на что она ответила ему традиционным приветствием пионеров.
Наступила тишина. Бразильский языковед, ероша свою и без того взвихренную шевелюру, с минуту присматривался к мальчику. Вдруг, внезапно, почти одним горлом, дель-Грасиас выкрикнул какую-то короткую фразу. Мальчик шевельнулся, поднял веки, повел глазами и остановил их на пышной серебряной бороде Британова. Московский профессор энергично замотал головой, отступил на шаг и указал мальчику на экран. Несколько раз Грасиас выкрикивал непонятные, похожие на заклинание слова. Наконец мальчик обратил внимание на тщедушную фигурку косматого языковеда. Бразилец сигнализировал ему самой эксцентрической жестикуляцией с другого конца комнаты.
Оба профессора и врач внимательно следили за выражением лица мальчика. Для них было ясно, что он не ощущал экрана.
Маленький индеец пристально смотрел на языковеда, видимо собирая свои разбегающиеся мысли и стараясь понять, чего хочет взъерошенный человек, разговаривающий с ним издали. Наконец губы его шевельнулись.
— Та бай сгино, — тихо сказал он.
Дель-Грасиас просиял и обвел всех взглядом победителя.
— Он понимает язык курунга. На мой вопрос, как его зовут, он ответил: «Я не знаю». Это настоящий язык «Золотой улитки»!
Профессор и врач переглянулись. О'Фенрой выразительно поглядел на Британова.
— Спросите мальчика, кто его родители, — обратился к бразильцу О'Фенрой.
— Кхаро! — крикнул Грасиас и защелкал пальцами у себя над головой.
Мальчик поднял на него глаза.
— Простите, что означает это слово? — спросил профессор Британов.
— Этим словом курунга окликали друг друга. Нечто вроде европейского «алло» или русского «эй».
Грасиас вновь заговорил с мальчиком на своем горловом языке.
Корреспонденты в соседней комнате внимательно следили за переговорами. Вряд ли кто-нибудь из них мог похвастать, что он когда-либо уже присутствовал при переговорах с представителем вымершего племени. Можно поэтому представить душевное состояние этих потомков никогда не вымирающего племени репортеров. Они ходили на носках, делали большие глаза, перешептывались и поминутно кидались к своим фонографам, установленным на столике подле самой двери.
Спокойнее всех вел себя Мерc: он ничего не записывал, его фонограф не стоял на столике, он не ходил на носках по комнате. Засунув руки в карманы, неподвижно стоял он подле двери и, шевеля ушами, вслушивался в разговор бразильца с мальчиком.
Мартин дель-Грасиас между тем, по просьбе профессора, задал мальчику еще несколько вопросов. На все вопросы — об имени, о родителях, о родине, обо всем, что с ним случилось, — мальчик вяло отвечал:
— Та бай сгино…
Это означало: «Я не знаю».
То же самое он ответил, когда Грасиас взял у себя со стола книгу и, подняв ее над головой, спросил мальчика, как называется предмет, который он держит в руках. Далее оказалось, что мальчик не знает, как называется одеяло, подушка, стакан и много других вещей.
Профессор и главный врач подошли к экрану, поближе к стереовизору, и тут все, в присутствии Грасиаса, составили небольшой консилиум. Профессора и врач приходили к выводу, что мальчик одержим психической болезнью, именуемой в науке «провалом памяти».
— Курунга, если не ошибаюсь, были обитателями тропической местности, — в раздумье сказал профессор Британов.
— Совершенно верно, — подтвердил Грасиас.
— Тогда я никак не пойму, каким же все-таки образом очутился во льдах у полюса этот представитель давно вымершего экваториального племени?
— Будем надеяться, коллега, — сказал ирландский психиатр, — что ваш пациент когда-нибудь сам об этом расскажет. Провал памяти — это не кретинизм. Память может вернуться к нему совершенно внезапно при столкновении с таким обстоятельством, которое напомнит ему прошлое. Возможно, что припоминать прошлое и запоминать настоящее он станет постепенно, при хорошем лечении.
— Что касается меня, то я просто сбит с толку, — сказал дель-Грасиас, с искренним недоумением глядя с экрана на своих собеседников. — Я полагал, что являюсь единственным человеком на земном шаре, говорящим на языке курунга. Ваш феноменальный пациент, профессор, разубедил меня в этом. Вы себе не представляете, какое значение для этнографов имеет появление этого мальчика. Он опровергнет все предположения о судьбе племени курунга. Ведь нельзя же предполагать, что голые, беспомощные курунга совершали полярные экспедиции, прихватывая с собой детей и запасшись водолазными скафандрами довольно усовершенствованных глубинных моделей.
— Факт. Я слышу мудрые слова…
Изображение Грасиаса перекосилось. Дед Андрейчик отодвинул экран, как портьеру, и шагнул в палату.
Неизвестно почему, но старик решил воспользоваться дверью, прикрытой экраном и выходящей в коридор.
— Товарищ Грасиас говорит сущую правду, — сказал он, подходя к ученым и приветствуя их поднятой рукой, сжатой в кулак. — Никаких данных насчет индейских полярных экспедиций нет. Но есть другие данные. Во-первых, усовершенствованный, но устаревший уже после появления водохода скафандр и, во-вторых…
17
Эллинские — греческие.
- Предыдущая
- 16/37
- Следующая