Земля вечерних звёзд - Минич Людмила - Страница 80

Люди уже шумели вовсю. Старейшине пришлось махать посохом и окликать наиболее беспокойных.

– А почему, – спросил Тай наудачу, хоть можно было б на том и остановиться, – молчал столько времени, почему слов Кай Кина сегодняшних не признал, почему еще сегодня неправду говорил?

Охотник ответил не сразу.

– Ты – чужак, – отрезал наконец. – Презренный адия! Ты пришел первый из своих и принес беду, и снова придешь, указывая путь к «вечерним звездам»! Ты мог обмануть Ак Ми Э, но меня тебе не провести! Я не верю тебе, слышишь, Сан Хи Э! Люди И Лай! Вы еще будете жалеть, что адия сегодня не исчез!

Он резко развернулся и пошел в толпу.

– Постой, Ак Л о Тан! – повелительно окликнула Матушка, и он нехотя вернулся обратно. – Ты ведь хотел справедливости и закона предков? На Сан Хи Э нет вины, а ты твердил, что он нарушил наши законы. Ты требовал изгнать его! Ты обманул свой Род! Ты требовал ви-тана! Для чего? Не потому ли, что духов И Лай тоже обмануть хотел? Потому твоя ветвь останется должной ветви Сан Хи Э, а ты ему. Это малое наказание.

Матушка сразу осела, оперлась на услужливо подставленные руки Хранительниц.

– Пусть будет так! – Ин А Тал трижды стукнул посохом. – По воле духов Рода и по закону предков И Лай!

Ак Ло Тан, резко обернувшись, зашагал прочь, подхватив свою одежду. Тай, наконец, принялся за поиски куртки или парки. И так зуб на зуб не попадал. Его тронули за локоть. У Со, улыбаясь по-старому, как давно не улыбался, протягивал ему одежду.

– Я подобрал, – сказал просто, как будто ничего и не было, – а то потопчут.

Тай глянул сумрачно, потянул через голову куртку, морщась от ожогов. Вот как оно у вельдов. Духи сказали… что ж, спасибо им. А без духов – его бы в лес еще сегодня спровадили. Такая вот справедливость для чужаков.

Закутался в парку. Посмотрел – их с Ак Ми Э уже со всех сторон обступили охотники. Старый Ак Там Ун первый сказал, неловко покашливая временами:

– Ты не серчай, Сан Хи Э, мы ж… кх… не со зла. Злые духи заморочили, видать… кх… и нас, и Ак Ло Тана. Кто ж знал? Ты не держи обиды. Мы ж Ак Ло Тана с детеныша, – он показал мизинец, – с такого вот малого листочка на нашем дереве… а ты… того… Кх… Пришел незнамо откуда, уйдешь… незнамо куда. Потому и заморочились.

На Тая навалилась усталость, слабость давила к земле, невыносимо болело плечо, ныли ожоги и ссадины, резало в груди, а они обступили его стеной, не давая уйти. Но ярость, казалось, как вышла после ви-тана, так и закончилась. Даже раздражение не шло, тоскливо было, темно вокруг. Он хмуро кивнул.

– Постараюсь, – сказал, – обиды не держать. Только получится ли? Не знаю. Но стараться буду, – еще раз кивнул. – Мне с вами жить еще.

У Со снова толкнул под локоть.

– Я тебе, Сан Хи Э, верить буду, как себе. Я ж не дурак, понимаю, что ты в Землю Адия один идти не можешь. Да? Вот перед всеми говорю: не буду ждать, кому Старейшина накажет, сам с тобой пойду, раз виноватый!

Охотники зашумели, захлопали У Со по плечу. Тай вздохнул. Хоть смейся, хоть плачь. Как дети. Он тоже хлопнул У Со по плечу.

– Не надо, У Со. Кого ваши духи выберут, с тем и пойду. А никого не выберут, что ж… Виноватый – не лучший попутчик. Пойдем, Ак Ми Э, – он обнял девушку за плечи, – пойдем, я устал.

Охотники расступились, провожая их взглядами.

И вновь Ак Ми Э пришлось исцелять его раны, как прежде. Только жизнь пошла другая, необычная. Тай думал, если вельды его терпеть будут впредь и больше не затеваться из поселка гнать до весны – и то хорошо, а вышло совсем иначе. Насмешки прекратились, как колдовством слизнуло, приветствовать стали многие, не все, конечно, но и то странно. Охотники перестали чужаком величать, упрекать в бестолковости. Больше объясняли только. У Со, тот и вовсе за Таем начал ходить зачем-то. Потом как-то в лесу у костра Тая попросили рассказать о Земле Адия, будто к слову. Тай удивился, но постарался, как. мог. Все больше о хорошем говорил, а то они и так людей адия за зверей почитают. Охотники потом несколько раз налаживались расспрашивать. Головами качали, причмокивали, переглядывались.

Дальше – еще непонятнее пошло. Попросили как-то показать, как шаи, воины то есть, в Земле Адия со своим оружием управляются. Тай пожал плечами. Хотите – пожалуйста, да только какое оружие? Нет ничего. Оказалось – есть, меч его старый вернули. Надо же, отыскали. Тай ломаться не стал, наточить попросил только, показал. Они со своими начисто срезанными палками да копьями только в стороны отскакивали. Тай с наслаждением сжимал рукоять плохонького меча, почти с любовью, как будто с ним обрел былое величие воина. Вельды во все глаза глядели.

– Ты вроде и не Сан Хи Э, – проворчал Ак Там Ун, что тоже притащился со всеми на показ, хоть и не расспрашивал ничего, наоборот, глядел так, будто ему неинтересно вовсе.

– Я – Тай, – ответил он, – из рода Кальги. – И сердце сладко сжалось при звуке своего имени.

Как же ему не хватает степей Адья Тэрэк и себя самого! Он тянулся туда всем сердцем и больше ни о чем думать не мог.

Время треснуло вместе со льдом на реке. До этого многое приключилось: и новые сои пришли в окрестности И Лай, и тонули они вместе с У Со в полынье, чудом живы остались, и там-уна матерого случайно подняли и уходили его, опять же случайно. И Ак Ми Э располнела, округлилась, убивая у Тая всякую надежду на то, что он отправится в Землю Адья вместе с ней. Уходить надо пораньше по весне, как только тин-кос зацветут, а не так, как он в прошлом году собрался, когда весна уже к лету поворачивала. Поначалу трудно лесами идти будет, но ничего. Вдруг Правитель Хаадид хватится раньше времени? Ак Ми Э теперь не одолеть такого пути. Да и что с ребенком будет посреди Великих Лесов? А потом, если подождать до срока, она и подавно дитя не бросит на попечение родичей. Потому Тай и откладывал день, разрываясь пополам, не заикаясь об уходе, пока Старейшина сам не пришел, сам не спросил.

– Надо бы пораньше, скоро надо, – честно ответил Тай, – только… на сына глянуть уж очень хочется. Потому не могу никак отсюда оторваться.

– А сколько осталось? – спросил Ин А Тал.

– Ак Ми Э говорит, целая луна еще…

Старик качал головой, да Тай и сам понимал. Долго это, очень долго. Уже и снега стаяли давно, и земля проветрилась, и деревья тин-кос в буйном цвету, и сам он на волю рвется вовсю, а оторваться не может.

– Завтра я скажу тебе, – пообещал он Ин А Талу.

Весь день сам не свой пропадал в лесу, а вечером Ак Ми Э заговорила по своему почину.

– Духи зовут тебя в путь… – Голос ее прервался. Тай резко обернулся к ней.

Слушай духов. Тогда дойдешь до конца. Надо слушать…

– А ты? Ты как же? – Он осторожно привлек девушку к себе.

– Я и так счастливая была, – она вздохнула, закрыв глаза. – Больше, чем другие из нашего Рода. Надо что-то и Роду отдать. И тебе тоже. Не надо жадной быть. Матушка говорила, род старухи У Э, что тут до нас жила, духи за жадность прокляли. Теперь мы тут живем. Это чтобы помнили.

Она поникла. Недавно рассказала Матушка про старуху У Э… Знать, в ответ на ее черные мысли. Уйдет ее Тай, улетит в свои земли, как Са Тэн Сэн, Быстрая Небесная Птица. Только Са Тэн Сэн всегда возвращаются, как перезимуют, а он не вернется. Ей все про это говорит: родной лес, глубокий синий Дун-Суй, даже верный Сие смотрит печальными глазами. Он не вернется. Роща духов доносит из-за поселка горький аромат тин-кос. Никогда он не был таким горьким, потому что дерево Ак Ми Э уже оплакало его уход. Он не вернется. И сердце, разве сердце ее хоть раз обманывало, разве не вело ее через Великие Леса, опасности и беды? Через гнев сородичей? Но и оно тоже против Ак Ми Э и потому твердит днем и ночью: он не вернется, Ак Ми Э, мой Тай не вернется.

Полгода, всего полгода. Зачем попусту лукавить? Разве был кто-нибудь в И Лай счастливее ее? Полной мерой отмерили духи, столько же, сколько другим и за всю жизнь не отмеряют. А теперь сердце в испуге замирает, когда Тай смотрит на запад, в сторону Великих Лесов. «Неблагодарная ты, Ак Ми Э, неблагодарная», – твердит Матушка. «Неблагодарная», – чудится ей в шелесте священной рощи. А сердце ничего не говорит, даже не плачет. Как будто остановилось. Страх, страх это… потерять то, что не ее… и никогда не было ее. А духи не в меру жадных наказывают.