Мистер Паркер Пайн – мастер счастья - Кристи Агата - Страница 29

• Предыдущая
• 29/35
• Следующая

– А каковы чувства сэра Дональда по отношению к вам?

– Думаю, он считает меня способной позолотить его герб!

Детектив, недолго подумав, сказал:

– Я хочу задать вам два вопроса, мисс: вчера вечером, когда шел разговор о том, что любой вор в принципе неисправим, вы подумали о Джиме?

– Да.

– Теперь я понял, почему эти слова произвели такое впечатление.

– Да… Это было неприятно слушать Джиму, да и мне с отцом. Я так боялась, что лицо Джима его выдаст, поэтому заговорила о первом попавшемся, что пришло на ум.

Паркер Пайн понимающе кивнул:

– А почему в таком случае ваш отец потребовал, чтобы его тоже обыскали?

– Вы не поняли этого? А я поняла. Он не хотел, чтобы я подумала, будто он расставил ловушку для Джима, поскольку мечтает, чтобы я вышла замуж за англичанина. И он решил доказать мне, что не ведет бесчестной игры.

– Боже мой! – удивился детектив. – Оказывается, все так просто, но ничуть не приближает нас к решению загадки.

– Вы меня не бросите, сэр, на произвол судьбы? – робко посмотрела на детектива Кэрол.

– Нет… нет… Но что вы, в сущности, хотите от меня?

– Докажите, что это не Джим спрятал жемчужину.

– Но, предположим… Простите меня… А если все-таки он?

– Если вы так думаете, сэр, то, полагаю, жестоко ошибаетесь.

– Может быть… однако вы обдумали все аспекты вопроса? Мистер Хорст мог и в самом деле испытать сильнейшее искушение. Продажа такой жемчужины дала бы ему приличную сумму и сделала бы его независимым. Тогда он мог бы жениться без согласия вашего отца.

– Он не виноват, – твердо настаивала Кэрол.

На этот раз детектив не спорил и коротко ответил:

– Я сделаю все, что смогу, мисс.

Девушка поклонилась и вышла из палатки. Паркер Пайн, в свою очередь, сел на кровать, немного подумал и засмеялся, произнеся вслух:

– Я становлюсь идиотом!

Во время завтрака детектив почему-то был особенно весел.

Послеполуденное время прошло спокойно. Почти все туристы отдыхали. В четверть пятого Паркер Пайн вошел в общую большую палатку и нашел там только доктора Кервера, рассматривающего черепки глиняной посуды.

– А! – обрадовался Паркер Пайн, садясь. – Я хотел увидеть именно вас. Не дадите ли вы мне кусочек пластилина?

Ученый порылся в своих карманах, достал палочку пластилина и протянул детективу.

– Нет, – сказал Пайн, – не этот! Дайте мне, пожалуйста, тот шарик, что был у вас вчера, да и, по правде говоря, не сам шарик, а его содержимое.

Археолог помолчал и сказал:

– Не вполне понял вас – что значит «содержимое»?

– Думаю, вы прекрасно меня поняли. Мне нужна жемчужина мисс Блондел.

Повисло тягостное молчание. В конце концов ученый нехотя сунул руку в карман и достал шарик пластилина.

– Ну и ловкач же вы! – пробормотал он.

– Может быть, вы объясните мне все подробнее? – попросил Паркер Пайн, соскабливая пластилин и доставая слегка запачканную жемчужину. – Я просто из любопытства хотел бы знать, как это случилось.

– Скажу, – коротко ответил Кервер, – если вы мне объясните, как вы… догадались. Вы что, видели?

– Нет. Я только поразмыслил над этим происшествием.

– Поводом послужила простая случайность, – нехотя начал Кервер. – Я шел позади всех и увидел под ногами жемчужину; видимо, она только что упала, но никто ее не заметил. Я поднял ее и положил в карман, решив отдать, как только догоню мисс Блондел.

Но пока я карабкался вверх, то подумал, что маленькая дурочка не слишком будет страдать от потери драгоценности: ей отец купит другую, не думая о цене… в то время как продажа этой жемчужины позволит мне собрать группу изыскателей… – Бесстрастное лицо археолога оживилось. – Вы не представляете себе, как трудно в наши дни добиться субсидий для раскопок! Эта жемчужина облегчила бы мне исследования района Белуджистана, где можно воскресить целую забытую эпоху… Я вспомнил ваши слова о свидетелях по внушению. Эта девушка, по-видимому, должна относиться к этой категории. Когда мы поднялись на вершину, я сказал ей, что одна из ее сережек плохо держится, и сделал вид, что поправляю ее. А на самом деле я всего лишь прикоснулся острием карандаша к мочке ее уха… и немного погодя бросил камешек на дорогу…

Она поклялась бы, что ее жемчужина и в самом деле чуть не выпала из уха. А я в это время уже закатал ее в пластилин, лежавший в моем кармане. Вот и все. Не очень-то честно я поступил, признаюсь! Теперь ваша очередь, скажите…

– Я мало что могу сказать, – ответил Паркер Пайн. – Я обратил внимание, что только вы один все время подбирали что-то с земли, и я разгадал вашу хитрость. А потом… вчера вечером вы чересчур горячо спорили о честности, будто хотели убедить в чем-то самого себя… и чересчур презрительно отзывались о деньгах.

Лицо ученого выражало усталость.

– Вот и все! – сказал он. – Для меня все кончено. Вы, конечно, вернете малютке ее игрушку? Варварский инстинкт женщин украшать себя вечен и восходит к эре палеолита…

– Мне кажется, вы плохо думаете о мисс Блондел: она умна и, более того, сердечна. Думаю, она никому об этом не скажет.

– Но ее отец не столь великодушен и не последует ее примеру.

– Напротив. Понимаете, у «па» есть причины молчать: эта жемчужина не стоит сорока тысяч долларов. Ее можно купить всего-навсего за пятьсот франков!

– Как это так?

– Да очень просто! Крошка этого не знает. Я заподозрил это еще вчера, когда Блондел слишком расхвастался своим богатством. Когда дела хороши, нечего блефовать! А американец поддался искушению!

Доктор Кервер расхохотался, как мальчишка, и еле проговорил, не в силах унять этот хохот:

– Значит… мы… все… бедняки?!

– Именно! – кивнул Паркер Пайн. – Я вспомнил на этот счет одно мудрое изречение: «Когда чувствуешь себя равным другому, становишься альтруистом».

Леди Гриль нервничала. Она стала жаловаться, едва только ступила ногой на палубу парохода: ей сразу не понравилась ее каюта. Утреннее солнце она еще как-то, с трудом, могла переносить, но полуденное!.. Ее племянница Памела Гриль услужливо предложила поменяться с нею: каюта Памелы была на противоположной стороне парохода. Леди Гриль неохотно согласилась.

Она злилась на свою сиделку мисс Мак-Найтон, которая подавала ей шарф, когда тот ей вовсе не требовался; зато зачем-то упаковала ее маленькую подушку, без которой она совершенно не могла обходиться. Она без конца ругалась с мужем, сэром Джорджем, который перед отплытием купил ей колье, – она хотела ляпис-лазурь, а не кораллы, поэтому она то и дело называла его дураком.

Сэр Джордж удрученно отвечал:

– Мне очень жаль, дорогая. Хочешь, я поеду и обменяю это колье? Время еще есть.

Она не поносила разве что одного Бэвила Уэста, секретаря мужа, потому что этого никто не мог бы сделать: у него была совершенно обезоруживающая улыбка. Поэтому ярость леди Гриль изливалась исключительно на переводчика, невозмутимого, вальяжного, модно одетого джентльмена. Едва она заметила, что кто-то сидит в кресле на палубе, она тотчас поняла, что это пассажир, и вознегодовала еще более:

– В конторе компании меня заверяли, что мы будем единственными пассажирами! Что сезон кончается и больше никого на пароходе, кроме нас, не будет!

– Так и есть! – ответил Мохаммед. – Вы, ваша свита и один этот джентльмен – вот и все пассажиры!

– Нет! Вы лжете! Что делает здесь этот человек?

– Он приехал позднее, мэм. После того, как вы купили билеты. Он решился ехать только сегодня утром.

– Это злоупотребление доверием! Вы не находите?

– Все будет отлично, мэм. Он очень любезный джентльмен, очень спокойный и обходительный.

– Вы идиот и ничего не понимаете в людях! Где вы, мисс Мак-Найтон? Ах вот вы где! Сколько раз вам повторять, чтобы вы все время были около меня: мне в любой момент может стать дурно. Отведите меня в мою каюту. Дайте мне аспирин и не позволяйте Мохаммеду приближаться. Он только и знает, что повторять как попугай: «все хорошо», «все хорошо», хоть лопни!

• Предыдущая
• 29/35
• Следующая