Мелхиседек. Книга I. Мир - Нюхтилин Виктор Артурович - Страница 31

Все больше создается впечатление, что мы стучимся в открытую дверь, настолько это очевидные факты. Все эти якобы научные теории не любят истины, они пригвождены к солидным по форме выдумкам своей гордыней, которая не хочет признавать, что Истина может оказаться сверхлогичной и непознаваемой. Эволюционисты, скорее всего, попали в ситуацию, о которой сказано: кто хочет получить все, тот не получит ничего. У науки есть свои пределы — они определены Богом, и об этом мы впереди еще поговорим. В данном же случае, пересекая искусственно пределы познания, претендуя на независимую от Творца истину, на некую самозначность, эволюционистские теории носят явный характер вяло протекающей истерии на почве научной претенциозности. На бытовом уровне такое состояние ума может выражаться, например, в мрачном заявлении: «Я не помню, из-за чего мы разругались, но я этого ему никогда не прощу». Так привычнее.

Слава Богу, нам осталось сделать совсем немного этих стуков в незапертое помещение, а пока двинемся дальше.

Итак, мы определили, что зерно отличия живой природы от неживой — способность к программированию в форме инстинкта, то есть врожденной мудрости, обеспечивающей заданное разумное поведение. Следовательно, это отличие мы можем считать целью Создателя, и нам следует поговорить о программировании живых организмов подробнее. Мы не будем углубляться в сами принципы работы программ и в механизмы их проявления. Программы интересуют нас не в прикладном аспекте, а в фундаментальном — для чего они нужны? Теперь изменим привычный метод рассмотрения, когда мы пристально вглядываемся в исследуемое явление, и наоборот, слегка от программ отстранимся, чтобы увидеть их какую-нибудь особенность, которая могла бы нам дать ответ на наш вопрос. Это должно быть нечто общее, объясняющее собой их все сразу, объединяющее их во что-то целенаправленное, раз уж мы говорим о цели.

Приглядевшись повнимательнее, мы обязательно увидим в этих программах живого мира то, что позволяет выявить тенденцию, а именно: последовательность их запускания во времени. Все формы жизни появлялись на земле одна за другой, а не одновременным образом. Очевидно, в этом был смысл, известный только Вседержителю, но нас в данном случае привлекает само существование неоспоримо возможного принципа классификации программ. Мы возьмем его за основу как наиболее явно напрашивающийся.

Однако одной временной последовательности для выявления тенденции маловато, поскольку время — категория количественная, и мы могли бы фактором времени даже и пренебречь, будь у нас какой-либо качественный признак, превышающий по своему значению временную последовательность. И в данном случае он имеется: каждая последующая программа была совершеннее, сложнее и разнообразнее по своим возможностям любой предыдущей. А это уже тот качественный признак, который мы разыскиваем и который настолько складно сочетается с количественным признаком времени, что мы уже не сможем пренебречь получившейся картиной, настолько достоверно она сейчас у нас будет смотреться.

Итак, объединяем очередность появления во времени форм жизни с их биологическими программами поведения по степени сложности. Что у нас при этом получается? Опираясь даже только на научные данные учебников средней школы, правомерно получаем следующую хронологию появления видов жизни на Земле.

Микроскопические организмы и водоросли — первая по времени и самая простая программа. Пожалуй, требуется настоятельно напомнить здесь, что следует быть очень осторожными с термином «простая» во всем, что касается дел Всевышнего. Мы уже знаем о непостижимой сложности клетки, а эти живые виды состояли уже из несчетного множества клеток, поэтому, говоря о простоте, мы имеем в виду лишь выдвижение ее в качестве исходного стандарта для сравнения. В силу этого мы не будем рассматривать отличительные признаки этой программы, они нам не важны. Мы будем иметь в виду, что они есть, и признаки очередных последующих программ будут приводиться нами лишь в тех случаях, когда они будут новшеством по отношению к предыдущим.

Наземные растения и насекомые, которые появились следом, — более сложная программа. Здесь уже присутствует сложнейший процесс опыления, плоды, перегнивание, фотосинтез (!), половое размножение, симбиоз насекомых и растений, метаморфозное развитие насекомых, автотрофное питание растений, трахейное дыхание насекомых. Температура тела равна температуре окружающей среды.

Рыбы — еще более сложная программа: дыхание жабрами, позвоночник, воздушный пузырь, чешуя, кости и хрящи, непостоянная температура тела, огромные размеры (до двадцати метров).

Земноводные — таз, дыхание легкими, органы слуха, моргание век в сухой среде, водно-наземное обитание, голая, богатая железами кожа, сердце с двумя предсердиями и желудочком. У некоторых видов — живорождение; также отмечается половая зрелость до метаморфоза.

Пресмыкающиеся — несмотря на отталкивающий вид привнесли смешанное кровообращение, яйцо со скорлупой, внутреннее оплодотворение, панцири, роговые чешуйки и щитки как защита от высыхания.

Птицы — теплокровность, высиживание яиц, инстинкт постройки гнезда, навигация, вскармливание потомства, перья, острота зрения, родительский инстинкт, клюв как универсальный инструмент, двуногость, крылья, четырехкамерное сердце, интенсивный обмен веществ, система охлаждения тела, постоянная температура тела.

Млекопитающие — молочные железы, зубы, живорождение, многообразное поведение по ситуации, волосяной покров, иерархия в стаях, коллективная охота.

Человек!

Что можно добавить? Вывод напрашивается сам: поскольку по времени создания и по сложности программы человек завершает процесс творения, то он и должен быть смыслом этого творения.

Разве не отрадный факт?

Поскольку мы подходим все ближе и ближе к цели, нам необходимо проверять правильность достигнутых рубежей. Обидно было бы, не заметив своевременно ошибку, забраться в абсолютно иллюзорные выси. Мы скромно опустили в предыдущем разделе особенности программы поведения человека, принимая ее превосходство над животным миром как само собой разумеющееся. Но эта скромность — ложная. И далее мы поймем почему. А сейчас неплохо бы убедиться еще раз, во-первых, что мы — творение, а во-вторых, что мы его, так сказать, венец.

Когда мы говорим о необходимости убедиться в том, что мы являемся созданием Творца, то это, естественно, означает, что мы опять, правда уже в последний раз, возвращаемся к эволюционным идеям. Но как обойти молчанием такой приятный факт, что большинство грамотного населения Земли покорно считают себя потомками обезьян? Можно абсолютно надежно похоронить эволюцию как таковую, но вытащить вбитый в темя человечества гвоздь его происхождения от приматов это не поможет. Об этом нужно говорить конкретно и предметно, потому что вот они — учебники и тетради по биологии, в которых (и на которых) нечто узколобое, с огромной челюстью, с длиннющими ручищами, с волосатой мордой, все в шерсти, заскорузлое, без половых признаков, с маленькими тупыми глазками, согнутое в три погибели, постепенно — от рисунка к рисунку — превращается в нечто напоминающее человека, даже в руку что-то такое там берет, выпрямляется, красивеет на глазах и становится… нами!

Что сказать в опровержение этого лубка? Прежде всего, самое главное — переходных форм между обезьяной и человеком палеонтология из своих запасов предоставить не может. У нее есть обезьяны и есть люди. Между ними — ничего среднего. Человекообразная обезьяна — не переходная форма, как необоснованно считает обыватель. Даже сами ученые с досадой признают, что это отдельный и биологически самостоятельный вид. Даже термин «человекообразная обезьяна» говорит сам за себя. Обезьяна — любая, сама по себе — человекообразна. Одна больше, другая меньше. Но все равно — обезьяна. Есть и обезьяноподобные люди. Но они не виноваты — так получилось. Однако они все равно люди.