Тайны готических соборов - Фулканелли - Страница 6

Самое сильное впечатление нашей ранней юности, о котором до сих пор у нас осталось яркое воспоминание — это впечатление от вида готического собора. Мы были поражены великолепием, совершенством этого скорее божественного, чем человеческого творения.

С тех пор наши взгляды изменились, но впечатление осталось. И хотя привычка сгладила патетику первого впечатления, мы никогда не могли сдержать чувства восхищения перед этими иллюстрированными книгами, поднимающими к небу свои страницы со скульптурными изображениями.

На каком языке можем мы благодарить этих молчаливых учителей за все, чему мы у них научились?

Но, почему мы говорим "молчаливых"? — Что говорить нам! — Если в этих книгах буквами являются скульптуры, — то они говорят. И говорят более ясно, чем их старшие братья— манускрипты — они передают лишь единый, абсолютный смысл, лишенный литературных двусмысленностей. "Язык камня", — совершенно справедливо говорит Ж.Ф. Кольф,[7] ясен и возвышен. Его воспринимают все, независимо от уровня своего развития. Что за патетический язык — готическая архитектура! Он настолько же патетичен, как и песни Орланда де Лассю, произведения Генделя или Фрескобальди, концерты Бетховена или Керубини. Несчастные люди те, кто не любят готическую архитектуру".

Готические соборы, святилища Традиции, Знания, Искусства, должны рассматриваться не только как произведения, посвященные славе христианства, но и как широкие собрания идей, направлений народных верований, которые уходят в глубь веков.

Готический собор, с дерзкими сводами, благородными нефами, размахом и гармонией пропорций, представляет собой шедевр, предназначенный не только для нужд культа.

Если свет, проникающий сквозь высоко расположенные окна с витражами, и тишина располагают к сосредоточению и молитве, то орнамент, наоборот, высвобождает необычайно мощные, менее религиозные. почти мирские и даже языческие эмоции. В нем можно различить отблески народной души, утверждение ее совести, воли, всего, что в ней есть наиболее полного, существенного, могущественного.

Там проводятся скорбные, погребальные и радостные, праздничные службы под председательством епископа; там обсуждают цены на зерно и материю; туда приходят за утешением, советом; за тем, чтобы вымолить прощение.

В средние века сохранились и другие церемонии, столь притягательные для толпы. Одним из них был Праздник Дураков, со своим папой, сановниками и народом — блестящим, веселым народом средневековья; праздник выходил из церкви и разливался по городу…

Веселая сатира на невежественное духовенство, идущая со стороны скрытого знания! О! Праздник Дураков со своей повозкой Триумфа Вакха, которую тянут кентавр и кентавриха в чем мать родила, сопровождаемые великим Папой; со своим непристойным карнавалом, оккупировавшим внутренний двор храма! Нимфы и наяды, только что вышедшие из воды; богини Олимпа: Юнона, Диана, Венера — все идут к храму, чтобы услышать мессу! И какую мессу! Сочиненную посвященным Пьером де Корбейль, архиепископом Санским по языческому ритуалу; когда паства 1220 года слышала ее, она приходила в восторг: с губ людей срывались крики: эвоэ! и как в бреду, они повторяли

Был еще Праздник Осла, почти столь же пышный, как и предыдущий, с триумфальным входом под священные своды метра Осла, чьи сабо некогда ступали по мостовым Иерусалима.

Были и страшные обычаи, которые часто передавали без искажений герметический смысл, обновлялись с каждым годом, и сценой для которых служила готическая церковь.

Наш славный Христофор был популярен на этих празднествах, мощь которых стоила Церкви золота из Аравии, ладана и мирры из страны Саба. Гротескные пародии устраивались мистификаторами страны Саба (Saba), или Каба (Caba), кабалистами по сути! И это возглавлялось воображаемыми учителями того времени.

В нефе собора Нотр-Дам в Страсбурге, пишет Витковски,[9] имеется «барельеф на одной из опор главного портала и воспроизводящий сатирическую процессию… Это процессия Лиса, или Праздник Осла»: Идентичные сцены можно увидеть в раскрашенном манускрипте N 5055 в Национальной библиотеке.

Эти праздники, с их странными костюмами, наполненные герметическим смыслом, устраивались ежегодно и служили для театра готической церквиПохоронами Поста, с детским хором, обутым в сабо (sabots);[10] аналогичными действами были Сожжение соломенных чертиков; процессии и пиры Дижонской пехоты, являющимися последними отголосками Праздника Дураков, со своей Безумной Матерью, своими раблезианским дипломами.

Собор — это пристанище всех несчастных. Больные, приходившие в Собор Парижской Богоматери, чтобы вымолить у Бога избавление от страданий, жили там до своего полного выздоровления. Доктора давали им консультации прямо у входа в церковь. Там происходили и собрания Медицинского факультета, который вышел в XIII веке из состава Университета, до нового объединения в 1454 году, которому содействовал Жак Деспар.

Это убежище преследуемых и гробница знаменитых людей. Это город в городе, его интеллектуальное ядро, центр общественной деятельности, вершина мысли, знания и искусства.

По разнообразности орнамента, по обилию его сюжетов и сцен, собор представлялся очень полной и разнообразной энциклопедией всех знаний Средневековья.

Все эти химерические гротескные чудовища с ужасающими гримасами — хранители старинных традиций. Искусство и наука, когда-то сосредоточенные в крупных монастырях, выскользнули оттуда и забрались на крыши, шпили, прицепились к сводам, поселились в нишах, превратили стекла в драгоценные камни в радостном порыве свободы и экспрессии. Нет ничего человечнее этого изобилия образов, живых, свободных, подвижных и всегда интересных; нет ничего более волнующего, чем эти многочисленные свидетели жизни наших предков; нет ничего более интересного, чем символизм древних алхимиков, великолепно переданный скромными средневековыми скульптурами. Виктор Гюго писал по поводу Собора Парижской Богоматери, что это "наиболее полное хранилище герметического знания, чьим символом является церковь Сен-Жак-ля-Бушери".

Алхимики XIV века еженедельно собирались там в день Сатурна, иногда у главного входа, иногда у портала Святого Марселя или у маленькой Красной двери, декорированной саламандрами. Дионисий Захарий пишет, что этот обычай сохранялся до 1539 года "по праздникам и воскресеньям", а Ноэль дю Фэль[11] пишет, что "встреча происходила в самом соборе".

Там, в сиянии позолоченного свода,[12] среди разноцветных скульптур, каждый докладывал о результатах работ, намечал круг дальнейших поисков. Они обсуждали возможности; и прямо на месте изучали и толковали древнюю символику.

После Гобино де Монлюизана, Камбриеля и других, мы хотим предпринять это паломничество, поговорить с камнями, спросить их. Увы! Уже слишком поздно. Вандализм Суффло разрушил в ХVI веке большую часть. И если древнее искусство было восстановлено благодаря труду замечательных архитекторов: Туссена, Жофруа Дешома, Боесвильвальда, Виоле-Дюка, Лассюса, то утерянные Традиции Школы и Знания восстановить невозможно.

Но как бы то ни было, мы будем считать наши усилия прекрасно вознагражденными, если нам удастся пробудить любопытство читателя, привлечь внимание знатоков оккультизма и доказать, что совсем не является невозможным найти ответ на вопрос в этом неразборчиво написанном каменном гримуаре.