Библия-Миллениум. Книга 2 - Курпатова-Ким Лилия - Страница 6

• Предыдущая
• 6/49
• Следующая

В горле застрял акулий зуб, не пропуская внутрь ни кусочка пищи…

Несмотря на случившееся, Давид горел нежностью и страстью к Самуилу еще пламеннее, переживал, ждал звонка, бежал на свидание, жадно упивался каждой подаренной ему ночью, ощущая каждый раз, что эта ночь — последняя. Он изо всех сил старался возродить их роман, вернуть ему прежние силу и страсть, он становился то сверхласковым и услужливым, то дерзким и непокорным. Давид перепробовал все и продолжал, не обращая внимания на затопляющую его душу уверенность: он никогда не победит своего соперника.

Самуил улыбался, прикрывая глаза густыми ресницами, но стал появляться реже и меньше звонить. Он не любил выяснения отношений, чего в случае с Давидом было бы не избежать, а потому однажды исчез.

Давид сходил с ума, разыскивал его, похудел, лишился сна, ревновал, думая, что даже его второе место занял кто-то другой, злился, давал обеты безбрачия и снова злился, но не плакал.

Наконец, он решился сам прийти к Самуилу. Позвонил в дверь, ему открыл совершенно незнакомый молодой человек и, не говоря ни слова, ушел. В квартире было полно народу, Давид вошел в гостиную, и первым, кого он увидел, был мужчина с фотографии, вальяжно развалившийся на диване в обнимку с рыжим юношей.

Самуил танцевал, хотя его танец скорее напоминал пляску шамана. Давид понял, что все это делается с единственной целью — привлечь внимание сидящих на диване.

Музыка остановилась, и потный от напряжения Самуил, обернувшись, заметил Давида, стоящего в дверях. Кинулся к нему, словно утопающий к спасательному кругу, и принялся всем представлять.

— Познакомься, Саул, это Давид, мой прекрасный молодой друг, — обратился он к сидящей паре.

— У тебя есть вкус! — ответил мужчина и протянул Давиду руку.

Давид не ответил на рукопожатие.

— С характером? Это хорошо. Я Саул, — представился Давиду соперник.

Самуил не отходил от Давида, приносил ему напитки и без умолку говорил, танцевал. И, по странной закономерности, все это происходило всегда вблизи Саула, который, казалось, не обращал на Давида с Самуилом совершенно никакого внимания. Давид видел, что Самуил вращается вокруг Саула как планета-спутник, увлекая за собой и его, Давида, как зазевавшийся метеорит.

Давид смотрел на Самуила, глаза которого беспрестанно беспокойно возвращались к Саулу, и чувствовал нарастающую потребность что-то сделать, что-то предпринять, помочь возлюбленному, только бы тот не страдал! Наконец, когда это чувство стало просто нестерпимым, произнес:

— Хочешь, я поссорю Саула с его любовником? — это сказалось само, Давид не ожидал от себя такого!

Самуил обернулся, он не расслышал.

— Что?

— Хочешь, я поссорю Саула с его любовником?

Давид смотрел в глаза Самуила жестко и ясно. Самуил промолчал, но еле заметно кивнул, и в глазах его Давид прочитал смятение и… мольбу.

Сняв свитер и оставшись в одной майке, он прошел среди танцующих, оказавшись перед Саулом. Прекрасное, гибкое, тренированное тело Давида сразу привлекло всеобщее внимание. В каждое свое движение он вкладывал всю силу своей ревности и страсти. Завороженный Саул забыл о своем рыжем любовнике и уже неотрывно смотрел на танцующего Давида.

Соперники представляли собой яркий контраст. Черный загар Саула против белой, светящейся, юной кожи Давида, черные длинные прямые волосы против шелковистых золотых локонов, сверкающие гневные глаза с монгольским разрезом против ясных, чистых, огромных серовато-голубых глаз. Демон, любующийся ангелом.

Давид увлек Саула, заставив того забыть не только о сидевшем рядом, но и о Самуиле, и вообще обо всем на свете. Демонический самец, чье фото так когда-то потрясло Давида, сидел теперь перед ним ослепленный, очарованный, мягкий, как тающий свечной воск, и, казалось, даже акулий зуб на его мощной шее тянется к Давиду.

Когда Давид вышел освежиться, Самуил вдруг схватил его за грудки и, прижав к стене коридора, злобно прошипел:

— Что ты делаешь? Ты хочешь отомстить мне, да? Отвечай! Хочешь увести у меня Саула? В отместку? — глаза Самуила бегали, в них была ярость, ревность, зависть и безумный, безграничный, безотчетный страх.

Ошарашенный Давид увидел вдруг своего возлюбленного, который казался ему до сих пор таким сияющим, таким совершенным, таким одиноким и прекрасным, совершенно иными глазами. Он заметил, что лицо Самуила покрыто толстым слоем косметики, призванной скрыть морщины и другие мелкие дефекты кожи, что глаза его слегка подкрашены черным карандашом, что от этого действительно увядающего гея пахнет какими-то женскими цветочными духами!

Рванувшись из его рук, Давид бросился прочь из этой квартиры, в которую еще час назад так стремился всем своим существом, с которой были связаны его самые нежные, самые важные воспоминания…

Он выбежал на пустой ночной проспект и продолжал бежать, бежать. Грудь его разрывалась от ужасной боли разочарования. Давид мчался, стараясь спастись от накатывающего, накрывающего, словно штормовой прибой, неверия, неверия в возможность искренней и нежной любви!.. И наконец, легкие, которые жег и колол скопившийся в них избыток кислорода, заставили его остановиться. Давид прислонился к стене какого-то дома и заплакал. Слезы принесли ему облегчение, пролились спасительным дождем на его окрепшую душу, закаляя ее, остужая бушующую лаву, кристаллизуя алмаз.

Потом он долго бродил по улицам, то злясь, то плача, собираясь то простить Самуила, то соблазнить Саула в отместку. Рассвет возвестил о своем приближении серым, непонятно откуда идущим светом и холодом… Чувства сгорели без остатка в пламени этой страшной ночи, оставив после себя лишь усталость. Давид остановил машину, из тех, что начали появляться на дорогах в столь ранний час, и поехал домой.

Время — лучшее лекарство. Давиду исполнилось восемнадцать. Выглядел он намного старше. В душе его более не стало лавы. Процесс кристаллизации завершился. Он не забыл Самуила, воспоминания были столь же рельефными, как и в первые месяцы. Более того — они отретушировались и приобрели идиллический характер любви младшего к старшему. Давид просто перестал надеяться, смирился с тем, что Самуил не пожелал остаться в его жизни.

Прошло несколько лет. Давид много ездил. Сердце его уже перестало ныть, а душа страдать. Но от одного он так и не смог избавиться. Приезжая в какое-нибудь новое место, он почему-то непременно ожидал встретить там Самуила.

Новый спортивный клуб, куда ходил Давид, занимал все свободное время. Тело будущего царя стало крупнее, мужественнее, а легкая грусть придала ему таинственность и нежность. По нему все так же сходили с ума женщины, а в придачу к ним теперь и многие мужчины.

— Привет, пидор! — раздался знакомый голос в ду ше. Давид узнал голос Голиафа. И почему-то обрадовался. Может быть, это знак?

Они были в душевой вдвоем. Давид медленно обернулся и, демонстрируя Голиафу свое совершенное тело, прекрасный эрегированный член, сильные руки и чувственные губы, стал медленно приближаться.

Голиаф как-то смутился и отошел на полшага, словно испугавшись Давида, крикнул, махнув в его сторону мочалкой.

— Пошел вон, гомик! Не смей ко мне подходить! Не смей, убью, сволочь! — Голиаф закрывал руками свой член, но Давид ясно видел, что тот встает.

Давид улыбнулся еще шире и одним прыжком оказался возле Голиафа, зажав его рот поцелуем. Голиаф весь обмяк, опустив руки, и весь отдался этому жаркому, страстному лобзанию ненависти. Давид буквально расплющил его по стене, словно кучу мяса. Схватил руками короткий толстый член, сжал… и горячая сперма выстрелила с такой скоростью и силой, что вся противоположная стена душевой оказалась забрызгана ею.

Голиаф со слезами на глазах, не владея собой, опустился на колени и потянулся губами к члену Давида, дыша часто и порывисто. Медведь был в состоянии сексуального аффекта, он прижался к бедрам Давида и, облизав тому головку члена, издал тихий, полный сладострастного безумия стон.

• Предыдущая
• 6/49
• Следующая