Бумажная клетка - Дягилева Ирина - Страница 36

Входная дверь распахнулась, и в прихожую вошел Герман.

– Привет, мои дорогие. Как приятно, меня встречает вся моя семья.

Катя кинулась к нему и повисла на шее. Герман целовал ее так, словно не видел несколько лет. Он очень любил ее.

«Сейчас я ему все скажу, – подумала Пульхерия, но тут же решила: – Нет, не сейчас, не буду аппетит портить, скажу после ужина.

Неожиданно ей пришла в голову мысль о том, что если Герман простит ее и, несмотря ни на что, женится на ней, Александр Николаевич лишит работы и его. Может лишить и наследства. Ее охватил ужас и решимость несколько поубавилась.

Ужин прошел в молчании. Пуле говорить не хотелось, а Герман сосредоточенно думал о чем-то своем.

– С таможней дела уладил? – спросила она, когда они пришли в спальню.

– Не совсем. Завтра опять придется туда поехать. Скажи, что происходит с Галиной Матвеевной? Она какая-то мрачная.

Он достал бутылку коньяка, налил себе полный стакан и сразу отпил почти половину.

– Так ты знаешь? – догадалась Пульхерия.

– Гришенька позвонил мне. Он сказал, что таким он папу еще никогда не видел. Надеюсь, ты понимаешь, на что идешь?

Пульхерия кивнула.

– Это все из-за него? – спросил он тихо.

– Да. Его обвиняют в убийстве Вики.

– Ему уже вручили обвинительное заключение?

– Я разговаривала со следователем. Он сказал, что это дело решенное.

– Сочувствую тебе.

– Причем здесь я? – удивилась она.

Он пожал плечами.

– Герман, прежде чем я тебе все расскажу, хочу, чтобы ты знал, что я к Никите вообще ничего не испытываю. Как бы все это ни выглядело, он мне безразличен и люблю я только тебя.

Он сжал стакан так, что пальцы побелели.

– Ты веришь мне?

– Расскажи, в чем дело.

– Я предупредила Александра Николаевича, что не буду обеспечивать ложное алиби Грише. В убийстве обвинили Никиту и его наверняка осудят. У него есть алиби, но он не может его доказать, потому что в ту ночь был со мной, вернее, в то время, когда убивали Вику. Об этом я также рассказала следователю.

Герман был бледен, он пытался справиться с собой, но эмоции, захватившие его, сковали лицо, превратив в маску мученика. Пульхерия подошла, опустилась перед ним на колени и, пытаясь заглянуть в глаза, продолжала говорить:

– Я хотела тебе рассказать, готовилась и никак не могла решиться. Боялась, что ты неправильно поймешь меня оттого, что очень сильно любишь. Но теперь я обязана сказать правду. Клянусь, он для меня ничего не значит…

– Прошу тебя, не надо оправдываться, – тихо сказал Герман. Его взгляд ускользал, словно ему было больно смотреть ей в глаза – он блуждал по потолку, скользил по предметам и, натыкаясь на нее, испуганно шарахался в сторону.

Пульхерия честно рассказала обо всем. Не утаила даже то, что побывала у Назарова в гостинице, подчинившись ложному, сентиментальному порыву. Не утаила и унизительную любовную попытку, которую прервала Галина Матвеевна. Она понимала, что все это Герман просто обязан знать, иначе их отношения не будут до конца честными. Говорила и чувствовала, что разрывает паутину лжи, в которой сама запуталась настолько, что уже становилось нечем дышать. Сможет ли Герман ее понять? По его лицу ничего не было видно. Все та же застывшая маска страдания, неподвижная, каменная, непроницаемая. Никаких чувств, кроме боли. И это безжалостно свидетельствовало о том, что он по-прежнему остается вместе с враждебным миром, противостоящим ей.

– Неужели ты не понимаешь меня? Я так запуталась. Если бы я не опасалась твоего непонимания, разве бы стала от тебя это скрывать?

Неожиданно он улыбнулся.

– Представляю, как все это воспринял папа.

– Ужасно. Он послал на мою голову все возможные несчастья да еще обещал лично усугубить их. Теперь он не даст своего разрешения на наш брак.

– Ну и хорошо! Я в его разрешении не очень и нуждаюсь. Надеюсь, ты высказала ему все, что о нем думаешь?

Пульхерия кивнула.

– Молодец! Хоть от одного человека он получил отпор. Пусть знает, что не все являются его рабами. Да ты никогда и не смогла бы вписаться в его круг. Ты слишком открытая и независимая. Таких там не любят, потому что завидуют этой независимости. Мне всегда было немного больно видеть, как он пытается подмять тебя под себя, сломать. И я радовался, что ты не поддаешься, сопротивляешься. Он боится, что ты на Гришеньку плохо повлияешь.

– Но он лишит тебя работы, выгонит из салона.

– Да пошел он со своим салоном куда подальше! Я и без него неплохо проживу. Я знаю несколько языков, уедем с тобой куда-нибудь подальше, в Финляндию, например, купим небольшую квартирку с видом на залив. Мне надоело зависеть от его настроения. Он всегда пользуется любой возможностью, чтобы унизить меня.

Разумеется, Пульхерия понимала, что он храбрится. Всю жизнь он отчаянно пытался добиться расположения Александра Николаевича, его любви, но теперь ради любви к ней готов от всего отречься. Она посмотрела на него с нескрываемым уважением и подумала, может, и к лучшему, что все так случилось, она ближе узнала его, а он ее. Несчастье сблизило их.

– Герман, ты не сердишься на меня из-за Никиты?

Он отхлебнул из стакана солидную порцию коньяка и немного помолчал, словно прислушиваясь к своим ощущениям.

– Очень хорошо тебя понимаю. Никита – красивый мужик. Редкая женщина устоит перед ним. Я рядом с ним…

– Тсс… – зажала она ему рот ладонью. – Уверяю тебя, мною руководила только жалость и более ничего.

Он взял ее руку и начал медленно целовать пальцы один за другим, потом глаза, волосы. Пуля ответила на его поцелуи. Неожиданно он остановился и задумался.

– Кое-что мне все же непонятно. Почему он сам не рассказал все следователю?

– Он не только не рассказал, но и все отрицал. Не хотел, чтобы у меня были неприятности. Галина Матвеевна, врушка-старушка, тоже все отрицала, и Паша Медведев. Прямо заговор какой-то.

Герман с удивлением взглянул на нее.

– Паша тоже все отрицал?

– Он сказал, что пытался спасти меня от меня же самой, но думаю, что он прежде всего спасал свою задницу…

Неожиданно Герман громко хмыкнул, а потом расхохотался. Пуля в недоумении пожала плечами.

– Не понимаю, что смешного я сказала?

Герман продолжал смеяться, даже прослезился. Остановился он так же внезапно, как и начал.

– Извини, это нервное. Не обращай внимания, сейчас не время, но когда-нибудь ты меня поймешь, – произнес он загадочно, вытер слезы и махнул рукой. – Продолжай, пожалуйста. Как прокомментировал твои слова следователь?

– Штыкин заявил, что я затеяла безумную игру, без фактов и доказательств. Он ничего не собирается предпринимать, пока я их ему не представлю.

Радуясь, что Герман простил ее, Пульхерия утратила бдительность.

– Но я уверена, что теперь все будет в порядке. У меня появился свидетель, который подтвердит, что я говорю правду, а Медведев и Галина Матвеевна лгут. Я совершенно упустила из виду Катю. Ведь все произошло в тот день, когда ей вызывали врача. Это легко проверить в поликлинике. Она никак не могла заснуть и попросила Никиту почитать ей книжку. Кате он очень понравился…

– Что?! – спросил Герман.

Взглянув на него, Пуля поняла, какую допустила оплошность. Он был бледен, скрежетал зубами, вместо губ – тонкая кривая линия.

– Ты позволила ему войти к ней в спальню? Какая наглость! Вот уж не ожидал, что ты втянешь в свои грязные игры МОЮ дочь!

– Но, дорогой…

– Ты совсем спятила! Манипулировать маленькой, невинной девочкой! Хочешь до смерти напугать ее?

– Герман, это единственная возможность спасти Никиту.

– Спасти Никиту! – язвительно повторил он. – Тебя интересует только это. Тебе нет никакого дела до Кати, до меня, до Гришеньки и до папы. Тебе все равно, что будет с девочкой. Ей придется предстать перед судом.

Это ее так напугает, что она до самой смерти не забудет.

Он был вне себя от гнева. Глядя на его искаженное злобой лицо, Пульхерия поняла, что его связи с семьей более тесные, чем она думала. Она переоценила силу его любви к ней.