В подполье можно встретить только крыс… - Григоренко Петр Григорьевич - Страница 70

• Предыдущая
• 70/242
• Следующая

Еще раньше Штерна, отозвали на Запад Ивана Степановича Конева, Маркиана Михайловича Попова, Василия Ивановича Чуйкова и еще многих из числа высших военачальников. На место Штерна прибыл генерал армии Опанасенко Иосиф Родионович.

В субботу вечером, 21-го июня 41 года, когда я уже убрал свои бумаги, «сам себя обыскал», и опечатав сейфы, ожидал прибытия начальника караула для сдачи под охрану сейфовой комнаты, раздался телефонный звонок. В такое время этот звук мог нести мне только неприятности. Я подумал: «Ну, наверное, „накрылся“ мой завтрашний выходной». А я уже начал жить им. И у меня тоскливо стало на душе, когда я снимал трубку. Но оттуда раздался голос генерал-лейтенанта артиллерии Василия Георгиевича Корнилова-Другова, который моим прямым начальником не являлся и, следовательно, от него вряд ли можно было ожидать покушения на мой выходной.

— Петр Григорьевич, Вы скоро собираетесь домой? — прозвучал из трубки его очень приятный голос с мальчишескими интонациями.

— Поджидаю караульного начальника.

— Если не очень торопитесь, может по пути заглянете ко мне?

Мой путь к выходу из штаба и к кабинетам командующего войсками фронта, начальника штаба и начальника оперативного управления пролегал мимо кабинета Василия Георгиевича. И я частенько по пути заходил к нему. Любил я послушать этого, одного из умнейших работников фронтового управления и очень душевного человека. Нужно сказать, что Иосиф Родионовоч Опанасенко (командующий войсками фронта) умел подбирать людей. Начальник штаба генерал-полковник Смородинов Иван Васильевич, его заместитель и мой непосредственный начальник, начальник оперативного управления генерал-майор Казаковцев Аркадий Кузьмич, командующий авиацией генерал-полковник авиации Жигарев, начальник инженерных войск генерал-лейтенант инженерных войск Молев, как и все другие руководящие работники фронтового управления, люди широкого военного кругозора, знающие свое дело и инициативные работники.

Но даже на этом, исключительном для тогдашних советских вооруженных сил фоне, Василий Георгиевич выделялся не только военным кругозором, но и высокой общей культурой. С ним мог сравниться лишь Аркадий Кузьмич — мой непосредственный начальник. Недаром они и дружили. Внутренне я не чувствовал себя равным с ними. И это не потому, что имелось различие в служебном положении и воинских званиях. Нет, мне просто казалось, что у нас различны интеллектуальные уровни. Поэтому, хотя меня и тянуло к этим людям, я обращался к ним лишь в меру служебной необходимости. Напротив, они оба постоянно подчеркивали расположение ко мне и настойчиво стремились выйти за рамки чисто служебных отношений. И этот телефонный звонок был явно не служебного характера.

Когда я зашел в кабинет к Василию Георгиевичу, он поднялся и несколько смущенно еще раз спросил:

— Петр Григорьевич, Вы действительно, никуда не торопитесь? Только честно. А то ведь у меня никакого серьезного дела к вам нет. И если вам надо уйти, не стесняйтесь, уходите.

Я успокоил его, заявив, что у меня нет никаких планов на вечер.

Мы отошли вглубь кабинета и расположились поудобнее в креслах.

Простота в отношениях с подчиненными, веселый нрав, острый ум, решительность, твердость и настойчивость создали Василию Георгиевичу непререкаемый авторитет, уважение сослуживцев и любовь подчиненных. О его твердости и уме легенды складывались.

О новом командующем артиллерии заговорили, и вскоре все знали, что появился еще один человек, который не боится вступать в спор с самим Опанасенко и умеет отстоять свое мнение. Таких людей во фронтовом управлении до него было только двое: генерал-полковник авиации Жигарев и мой непосредственный начальник генерал-майор Казаковцев А.К. Они завоевали это право не только смелостью и настойчивостью, но прежде всего умом и инициативой.

Меня, честно говоря, занимает только один вопрос — обратился ко мне Василий Георгиевич, когда мы уселись — как там на Западе? Как вы думаете, будет там война?

— Безусловно!

— Скоро?

— Завтра!

Мы оба замолчали. Потом я сказал:

— Вы же, конечно, понимаете, что мое завтра не надо воспринимать буквально.

— Я это понимаю, — в раздумье и с оттенком горечи произнес он.

— Война висит на волоске, — снова заговорил я. — Если решено нападать на нас, то откладывать некуда. Я считаю, что уже и сейчас начинать поздновато. Но если начинать, то теперь, не откладывая. Тем более, что группировка для нападения уже создана. Сводка № 8 совершенно четко дает наступательную группировку в исходном положении. Да иначе и быть не может. Гитлеру надо искать выхода из развязанной им войны. У него только два пути: на Англию или на нас. На Англию может полезть только сумасшедший. Что даст Гитлеру даже удачная десантная операция? То, что лучшая часть его армии завязнет на британских островах. И ослабленная Германия останется лицом к лицу с могучей страной Советов. Нет, если Гитлер хочет продолжать войну, а он не может ее не продолжать, у него нет мирного выхода из войны, значит, он должен прежде всего победить Советский Союз. Вот именно поэтому он подтянул все свои войска к нашим границам. А не для отдыха, как пишется в сообщении ТАСС. Отдыхать они могли прекрасно во Франции, Бельгии, Дании…

— Вы что же думаете, что наше правительство этого не понимает? А если понимает, то почему же опубликовано такое успокоительное сообщение ТАСС? Зачем опровергается возможность немецкого нападения?

— Я думаю, что вы не совсем правильно поняли заявление ТАСС? Это по-моему, творчество самого Иосифа Виссарионовича. Это его обычная кавказская хитрость. Он написал с расчетом подтолкнуть Гитлера на действия против Англии. Заявление ТАСС эзоповским языком говорит: «Мы знаем, что вы подтянули свои войска к нашим границам и мы готовы достойным образом их встретить. Но если вы будете умниками и заберете их отсюда, то мы готовы сделать вид, что не заметили их, когда они находились в опасной близости от наших границ».

— Дай Бог, чтоб было так. Но у меня от заявления иное впечатление. На меня оно нагоняет тоску. У меня такое чувство будто авторы не хотят видеть опасности и прячут голову под крыло.

— А зачем же тогда Разведсводка № 8? Там уже никак голова не под крылом. Если заявление ТАСС читать, не зная о сводке № 8, то оно на любого человека произведет такое же впечатление, как и на вас. А если сопоставить эти два документа, то мне кажется заявлению можно дать мою трактовку.

— Хотелось бы, чтобы было так. Но слишком это мудро. Кто знает разведсводку № 8? Руководство округов, фронтов, армий. А вооруженные силы в целом, а весь народ? До них дошло только заявление ТАСС. А оно успокаивает, настраивает на благодушный лад. Думаю, нехорошо это. Из-за того, чтобы тактично предупредить Гитлера, ввести в заблуждение всю страну?… Нехорошо. Гитлера можно другим путем предупредить, а стране сказать правду… или ничего не говорить.

Но я не мог согласиться с этим. У меня был другой склад ума. Я не был обучен критиковать. Я мог лишь объяснять, принимая любое слово партийного руководства, особенно «великого вождя» за предел мудрости, которую надо было лишь понять и разъяснить непонимающим. И у меня это получалось. Сомнения, если даже они и появлялись, я быстро подавлял и находил всему убедительное обоснование. Так было и с сообщением ТАСС. Беспомощный лепет в моем объяснении выглядел пределом мудрости. И так я верил в свое объяснение, что эта убежденность передавалась и моим слушателям. Поколебал я и сомнения Василия Георгиевича. И как же мне стыдно стало за это, когда я узнал историю сводки № 8. Прав был Василий Георгиевич, а я лишь себя обманывал в интересах поддержания веры в «непогрешимого» вождя.

Подлинную историю этой разведсводки я узнал лишь в 1966 году.

Как— то мой друг и учитель, российский писатель Алексей Костерин пригласил меня зайти: «Познакомлю тебя с очень интересным человеком» — сказал он. Я всегда был рад приглашению Алексея Евграфовича.

• Предыдущая
• 70/242
• Следующая