Змея на груди - Дягилева Ирина - Страница 22

– Они проходят по делу о зверском убийстве. А что?

– Эти две заразы ведут себя не как убийцы, а так, словно они сюда с инспекцией прибыли! – продолжала грохотать женщина.

– Мы никого не убивали! – подала голос Марина, привстав с кушетки.

– Все поначалу так говорят, а потом во всем сознаются. Надо будет, признаетесь в убийстве Тутанхамона. У нас здесь умеют уговаривать, – недобро усмехнулась милиционерша.

– Будете бить или примените пытки? – спросила Пульхерия.

– Зачем вас пытать? Вы и без пыток сами во всем сознаетесь, – с ненавистью пообещала милиционерша. – К вам в камеру, к примеру, придут делать дезинфекцию и на пол насыплют сантиметровый слой хлорки, так вы уже через десять минут сознаетесь в убийстве Тутанхамона и заговоре с целью свержения египетского правительства.

– Да мы готовы сознаться в убийстве Тутанхамона и заговоре уже сейчас, даже без хлорки. Только девушку мы не убивали! – запальчиво воскликнула Марина. – Ведите нас в свой каземат, заковывайте в кандалы, вздергивайте на дыбу, но я еще раз повторяю, мы девушку не убивали!

– Тихо! – крикнул следователь Корнеев. – Успокойтесь! Никто никого на дыбу вздергивать не собирается…

– Тогда сыпьте вашу хлорку на наши душевные раны… – никак не могла успокоиться Марина.

– И хлорки не будет. Нина Гавриловна у нас так шутит.

– Какие у нее, однако, злые шутки, – пробурчала Пульхерия.

– Они не злые, а профессиональные, – примирительно пояснил Корнеев. – Она вас сейчас быстренько оформит, вы еще к ужину успеете.

– А что у вас на ужин? – полюбопытствовала Марина.

– Винегрет с селедкой, – с гордостью объявила Нина Гавриловна, словно говорила о салате оливье и селедке под шубой.

– Спасибо, ешьте сами, – усмехнулась Пульхерия, – свеклу польете касторкой, а туалет закроете до утра. Мы уж лучше попостимся.

– Тебе-то уж точно пост не помешает, – презрительно усмехнулась милиционерша.

– Да и вы не фотомодель, – съязвила Марина.

– Так, хватит! – свирепо гаркнула Нина Гавриловна. – Займемся делом. Доставайте все из карманов и выкладывайте мне на стол.

У Марины в карманах оказалось пусто, даже носового платка не было, а у Пульхерии, кроме телефона, были ключи, две сторублевки и немного мелочи, а также малюсенький лимон, который она сорвала с деревца, стоявшего напротив квартиры Оксаны Шпак.

Ключи, телефон и деньги Нина Гавриловна внесла в опись, а лимон понюхала, скривилась и отложила в сторону. Все вещи она сложила в полиэтиленовый пакет, потом уставилась на маленький желтый плод и после недолгого раздумья хотела бросить его туда же, но Пульхерия ее опередила:

– Угощайтесь, Нина Гавриловна, мы его два часа назад сорвали.

– Ой, а можно? – Нина Гавриловна от чего-то засмущалась, и Пульхерия вдруг с удивлением увидела на ее лице по-детски обезоруживающую улыбку. – Он такой маленький, как игрушечный, а пахнет настоящим лимоном. Чудеса!

– Вы с ним чаю попейте.

– Жалко. Он такой хорошенький. Я на него еще полюбуюсь немного.

Нина Гавриловна собрала все свои бумаги и, что-то мурлыча себе под нос, вышла из комнаты.

Пуля неожиданно для себя подумала, что эта тетка, работающая в такой серьезной конторе, странным образом сохранила способность по-детски удивляться. И она, несмотря на грубость и солдафонские замашки, вдруг показалась ей даже симпатичной.

– Как ты думаешь, Пуляша, который сейчас час? – тоскливо поинтересовалась Марина.

– Не знаю, у меня телефон отняли, время узнать неоткуда.

– А чего ты с собою часы не носишь?

– Глупый вопрос. Часы они бы тоже отняли. Здесь же не санаторий.

Прошло уже довольно много времени, а за ними, чтобы препроводить их в камеру, все не шли. Марина скинула туфли и прилегла на кушетке. Пульхерия встала и начала ходить по комнате из угла в угол. Это помогало ей думать.

Она размышляла о том, что совершила глупость, за которую расплачиваются теперь ни в чем не повинные люди, а сидя в изоляторе, настоящего убийцу не найти. Не исключено, что тогда в спальне Оксаны она видела именно его. Пульхерия попыталась припомнить, как он выглядел. Рост? Она смотрела на него снизу вверх. Пожалуй, гигантским она его не назвала бы, да и телосложение у него самое обычное, среднее. Лицо, цвет волос, цвет глаз? Все произошло настолько быстро, что Пульхерия ничего не успела разглядеть. Только и запомнила дурацкую фетровую шляпу у него на голове. Она еще тогда подумала, что такие шляпы сейчас никто не носит, да и жарковато в ней. Скорее всего, мужчина надел ее, чтобы скрыть лицо, чтобы его никто не узнал. «Лучше бы надел чулок на голову», – усмехнулась она.

В общем, ничего примечательного, если встретит его еще раз, то не узнает, – сделала Пульхерия неутешительный вывод.

Тут она вспомнила о консьерже Стасике. Интересно, почему он ничего не сказал, что в квартиру еще кто-то приходил в то время, когда они с Мариной в ней были? На такую шляпу он должен был обратить внимание. Мужчина проскользнул мимо него? А может быть, Стасик в этот момент отошел куда-нибудь? А вдруг они в сговоре? Нет, со сговором она, пожалуй, переборщила. Скорее всего, он ему тоже стольник сунул. Но тогда Стасик его уж точно бы запомнил и стал бы свидетелем, причем нежелательным. Стоп. А зачем ему давать Стасику стольник? Глупость какая. Мужчина в шляпе вел себя не как гость, а как хозяин. Он погасил свет, выключил музыкальный центр, отключил воду. Нет, музыкальный центр отключила она. Не важно, все равно по всему было видно, что мужчина в квартире не в первый раз. Остается выяснить у Стасика, видел ли он его. Эх, жаль, что она об этом так поздно вспомнила. Надо было еще тогда его обо всем расспросить. А с другой стороны, допустим, Стасик вспомнит его. И что это даст? Имя убийцы или его сообщника? Тогда за жизнь Стасика она не даст и гроша ломаного…

Вдруг дверь распахнулась и на пороге появился Василий Карлович, следом за ним вошли майор Кузьмин и следователь Штыкин.

– Ну вот они ваши красавицы, – бодрым голосом объявил следователь Ретивый, – получайте их в целости и сохранности в соответствии с описью.

Василий Карлович протянул Пульхерии пакет, в который Нина Гавриловна сложила ее вещи.

– Здесь не все в целости, – заявила Пуля. – Где мой телефон, который вы у меня отняли в ванной комнате Оксаны Шпак?

Не успела она договорить, как Василий Карлович вынул из кармана пиджака телефон и протянул ей. В комнату вошел Корнеев с двумя стульями, которые поставил возле стола, вышел и вернулся еще с двумя. Все расселись, и майор Кузьмин потребовал:

– А теперь, Пульхерия Афанасьевна, рассказывайте и постарайтесь не упустить ни одной подробности.

Все слушали Пульхерию очень внимательно, не перебивая, а когда она закончила, следователь Штыкин сказал:

– Час назад мне позвонил Мамонов. Я отправил его в Суздаль проверять ваши с Мариной Денисовой показания. И знаете, что он мне сообщил?

– Откуда же мне знать? – хмыкнула Пульхерия. – Я ведь Дроздовская, а не Ванга.

– Он установил, что все ваши показания – чистейшая правда…

– А вы сомневались? – с иронией спросила Марина.

– Да, не скрою, сомневался.

– У вас работа такая – никому не верить и всех подозревать, – пожала плечами Пульхерия.

– Все-таки как вы плохо о нас, милиционерах, думаете, – с обидой заметил следователь Ретивый и с пафосом заявил: – Наша работа – истину устанавливать.

– Истину устанавливать, родину от врагов защищать, пиво пить… Главное – не переусердствовать в поисках истины и врагов, а также в употреблении пива, – парировала Пульхерия.

– Ладно, ладно, Пульхерия Афанасьевна, – примирительно произнес Кузьмин, – у людей же на лбу не написано «честный человек», «враг» или «убийца». От лица всех наших органов просим у вас с прощения за доставленные вам с Мариной Владимировной неудобства.

– Хорошо, прощаем, – кивнула Пуля. И спросила у подруги: – Да, Мариша?

– Нет, – покачала головой Марина, и глаза ее наполнились слезами, – а как же мой муж Олег?