С той мягкой теплой тихой светлой ночи,
Когда, дохнув на Свечку хлороформом,
По лестнице порхнула к Парню я.
Стрелою кеб нас к поезду помчал,
Где мы, в вагоне окна занавесив,
Всю ночь пар-пар-пар-парились на пару
Дорогу всю до Лондона, а утром
В гостинице «Сент-Панкрас» взяли номер.
И Данкан говорил еще о свадьбе!
Я — ни в какую, Свечку успокой.
Ты, Бог, не парил никого ни разу
И, может быть, не знаешь, что мужчина
После восьми часов сплошной парьбы
Лежит пластом и ни на что не смотрит.
Так что назавтра я была сама
Себе хозяйка. Посмотревши город,
Я разбудила Парринга пить чай.
«Где ты была?» Я рассказала. «С кем?»
«Одна». «И я, ты думаешь, поверю,
Что за день ты не встретила мужчину?»
«Я миллион их встретила, пожалуй,
Но говорила только с полицейским,
Дорогу спрашивала в Друри-Лейн».
«Еще бы! С кем же, как не с полицейским!
Они ведь удальцы как на подбор.
Да и гвардейцы хоть куда ребята,
Все ищут молодых да безотказных.
Небось и «полицейский» твой из этих,
Ведь форму спутать ничего не стоит».
«В своем уме ты? Чем я провинилась?»
«Признайся мне — я у тебя не первый!
Ты перепробовать успела сотню!»
«Не сотню, нет. Я, правда, не считала,
Но уж никак не больше полу ста».
Он взвыл, скривился, начал на себе
Рвать волосы, а поостыв, пустился
В расспросы. Так я поняла впервые,
Что целованье рук он не считает
Любовью, только всовыванье третьей
Мужской ноги, что лишена ступни.
«Коль так, мой милый Парень, будь уверен,
Что я любила одного тебя».
«Бессовестная шлюха! — возопил он. —
Не ври. Давным-давно ты не девица!»
Не сразу стало ясно мне, о чем он.
Выходит, если женщина без пары
Жила и Парня не нашла себе,
То у нее в любовном углубленье,
Куда потом челнок свой он погрузит,
Должна быть колеистая перепонка,
Которой не нашел он у меня.
«А шрам?» Он показал на белый след,
Что, от кудрей любовных начинаясь,
Идет, как Гринвичский меридиан,
И надвое мне чрево рассекает,
Что вороху пшеницы уподобил
Премудрый Соломон во время оно.
«У всякой женщины есть этот шрам».
«Нет! — Парень возразил. — Лишь у такой,
Кому разрезали живот, чтоб вынуть
Младенца». «Коли так, то это было
Д— Т-К— Т— У-Б-Г — до того,
Как треснула у Беллы голова».
Я тонкий шов дала ему пощупать,
Что окружает череп мой кольцом.
Тут он сказал со вздохом: «Яраскрыл
Тебе все тайные мои мечты
И темные дела. Но почему же
Ты о своем не говорила прошлом,
Вернее, об отсутствии его?»
«Ты времени для этого мне не дал,
Сам говорил, не закрывая рта.
Я видела, что не нужны тебе
Ни прошлое, ни чаянья мои,
А только то, что для паръбы потребно».
«Да, я мерзавец! Я достоин смерти!»
Он зарыдал, стал кулаками в грудь
Себя лупить, потом, спустив штаны,
Меня он быстро-быстро начал парить.
Я гладила его и утешала
(Ведь он ребенок), и еще одна
Была у нас парьба, теперь потише:
Да, в этом он неистощим, но, Свечка,
Читая эти строки, не грусти.
Хоть нужен Парень женщине, но любит
Она того, кто ждет ее и верит.
Бог, у меня и вправду был ребенок?
И если да, то что же с ней теперь?
Я почему-то знаю — это дочь.
Вместить такую мысль мне не под силу.
Быть может, позже до нее дозрею.
Ты видишь, Бог, что я у оке не та?
Не только о себе я стала думать.
Я думала о Свечке, хоть его
Здесь нет, и утешать его пыталась.
Боюсь того, что вызреет во мне
От мыслей о потерянной дочурке.
Вот странно: Парринг с разумом дитяти
Пустоголовую заставил Белл
Сочувствовать другим. Я расскажу
О том, как я в Швейцарии его
Заботливою нянькой опекала.
