Дочь Господня - Устименко Татьяна Ивановна - Страница 12

К моему удивлению, бурные утренние события заняли не так уж много времени – всего-то лишь час с хвостиком. Я недоверчиво уставилась на циферблат любимых дешевых пластмассовых «Casio», совершенно дико смотревшихся по соседству с алмазным перстнем. Ну надо же, оказывается для того, чтобы влезть в запутанную историю, достаточно каких-то скромных пяти минут. А вот последствия подобной глупости, без сомнения, мне потом придется расхлебывать до конца своих дней. Я удрученно хмыкнула. За минувший час моя жизнь успела измениться кардинально, благодаря кардиналу ди Баллестро, случайно сподвигшему меня на создание столь блистательного каламбура. Нет, я, конечно, и раньше подозревала, что жить вредно и опасно, от этого умирают, но даже не рассчитывала лично напороться на столь злостное предательство и двуличие. А кардинал Туринский оказался самым настоящим предателем – дерзким и несправедливо везучим.

– Вот черт! – расстроенно буркнула я, необдуманно осквернив свои губы упоминанием лукавого. – Что же теперь делать-то? Ну не могу же я и в самом деле вот так запросто пойти к нашему монастырскому начальству, чтобы во всеуслышание заявить – кардинал ди Баллестро предал Церковь и вступил в сговор со стригоями! Ага, разбежалась, так мне сразу и поверили! У меня же никаких доказательств на руках!

Проблема и впрямь казалась неразрешимой. До ночи оставалось всего ничего, а я даже представить себе не могла – чего же такого хитроумного мне предстоит придумать, чтобы попасть в нужное место, то есть на засекреченную встречу со стригоями. Каким-то неведомым образом я понимала, что она чрезвычайно важна не только для нашего аббатства, но возможно, и для всего человечества. А еще я четко помнила, что минут через пятнадцать мне следует прибыть на лекцию по истории религии, но до занятий ли мне было сейчас? И тут план боевой операции сложился сам собой.

Я поднялась в свою комнату и спешно сменила шорты на более демократичные и идеально подходящие для любой ситуации джинсы. А затем тихонько, чуть ли не на цыпочках, проскользнула в общую столовую, надеясь незаметно урвать хотя бы кроху от остатков пропущенного мною завтрака. Я свято соблюдала очередное правило сенсея Кацуо: голодный боец – не боец. Мне повезло, на подносе сиротливо лежал последний, немного помятый сэндвич с сыром. Я только успела оголодало запустить зубы в ломоть свежей булки, сглатывая голодную слюну, как на мое плечо неожиданно опустилась тяжелая рука:

– Стоять, бояться! – голос грохотал, как раскаты грома. – А ты забыла, худобина, что тот, кто не работает, тот не ест?

Я облегченно выдохнула и обернулась. Подобным неповторимым тембром почти мужского баса мог обладать только один человек на всем белом свете. Вернее – одна. Именно она-то и имела устойчивую и давнюю привычку именовать меня не иначе как худобиной. И немудрено, ведь рядом с Оливией я всегда выглядела тощим веснушчатым недомерком – бледной пародией на настоящую женщину. А истинная представительница «слабого» пола, по меркам моей подруги, обязательно и всенепременно должна быть именно такой, как она сама – высокой белокурой валькирией с мощной талией, туго стянутой широким кожаным поясом, холодными, будто льдинки, голубыми глазами и рельефными бицепсами, угрожающе бугрящимися под постоянно закатанными рукавами белой хлопковой рубашки. Впрочем, уж к кому-кому, а к слабому полу Оливию если иногда и причисляли, то лишь с очень большой натяжкой. Невольно вспомнишь тут строки одного великого русского поэта, метко охарактеризовавшего: и коня из горящей избы на собственных плечах вынесет, и мужика наскоку подкует. Ну, или что-то вроде этого! Я буквально благоговела перед самобытной славянской литературой, считая ее ни много, ни мало восьмым чудом света. Поэтому исправно посещала факультатив по русскому языку, мечтая когда-нибудь прочитать Достоевского и Есенина не в адаптированном переводе, а в подлиннике.

А подружилась я с Оливией пару лет назад на почве хронической, страстной, доходящей до сумасбродства любви к оружию. Правда, если я предпочитала в основном мечи, да еще желательно из экзотической группы, близко знакомой только фанатичным коллекционерам или специалистам, – например такие, как слэшер или эспадон, то Оливия больше тяготела к огнестрельному, убойно-бронебойному оружию. Никогда не забуду нашу первую встречу, произошедшую в аббатском арсенале. Мне срочно потребовались патроны для моего «Глока», который я тогда едва успела получить и активно пристреливала в свободное от учебы время, привыкая к весу отличного пистолета. Удачная модель – удобная и не слишком тяжелая, масса чуть превышает полкилограмма. Как говорится, оптимальный вариант для хрупкой женской руки, именно то, что доктор прописал. Справедливо опасаясь, что меня подловят на краже патронов и поэтому не включив верхний свет, я почти на ощупь пробиралась между бесконечными рядами двухъярусных стеллажей, плотно забитых всякой всячиной. Судя по богатому ассортименту представленных боеприпасов, наше аббатство явно собиралось в самом ближайшем будущем ввязаться как минимум в третью мировую войну. Я оторопело рассматривала складские полки, дивясь буйной фантазии монастырского начальства. Тяжеленные ящики с противопехотными минами здесь вполне уместно соседствовали со связками хорошо обструганных осиновых кольев, а турецкие сабли в добротных ножнах – с грозным станковым пулеметом Дегтярева, нарочито скромно прикорнувшим под чехлом из брезента. Я восхищенно поцокала языком, вытянула из ячейки огромное американское армейское мачете, уважительно взвесила в руке и с вздохом сожаления положила на прежнее место. Ох уж эта моя совсем не женская любовь ко всему колюще-режущему, начиная от перочинных ножиков и заканчивая совершенно неподъемным музейным топором-лабрисом. Нет, такая бандура только Джону Рэмбо подойдет – сахарный тростник в Гондурасе рубить. Остановлюсь-ка я лучше на изящных клинках сенсея Кацуо… Вспомнив мастера, я невольно загрустила. И к чему, спрашивается, он упорно вдалбливает в мою дурную голову идею о том, что каждый боец должен иметь собственный меч? Учебные катаны, хотя, безусловно, и относились к числу неординарных клинков, годились лишь для скрупулезного отрабатывания приемов школы Иайдо. Не ощущала я с ними той пресловутой духовной связи, которая, по словам старого японца, должна навечно соединить умелого бойца и его персональный клинок. Я долгими часами упоенно листала красочно иллюстрированные энциклопедии холодного оружия, пристально всматриваясь в фотографии знаменитых мечей, вздыхала и предавалась безудержным мечтам.

– Эх, мне бы вот эту саблю! – раскатывала я губы. – Ага, фиг тебе, дура наивная. Этт клинок принадлежал длинной династии османских султанов и стоит… Сколько-сколько он стоит? Да лопни мои глаза! Нет, лучше не смотреть – таких сумм просто не должно существовать в природе! Или вот эта потрясающая рапира. Она создана марсельским мастером Вийоном Батарди в 1734 году. Хм, купи лучше губозакаточную машинку, Селестина, да не зарься на клинок из коллекции французских королей. Клянусь стрелами святого Себастьяна, вот ей богу – распотрошу свой банковский счет, да и – эх! – куплю какой-нибудь раритетный меч!

Но у меня почему-то все не хватало дерзости отдать за палаш, рапиру или фламберг такую немереную кучу евро, что за нее спокойно можно было бы приобрести средних размеров городок, и так неосмотрительно разбазарить многолетние финансовые накопления моей семьи. Поэтому все эти смелые замыслы до сих пор так и оставались нереализованными, намертво затормозившись на стадии заветного мечтания. Впрочем, мастер Кацуо любит изо дня в день повторять одну и ту же, совершенно непостижимую моему разумению фразу, гласящую: не мы выбираем оружие, а оно выбирает нас. Но вот как это происходит на самом деле – я пока так и не поняла.

Итак, я осознала, что крутого спецназовца из меня не получится, и неохотно положила мачете обратно на полку. Убедилась, что разгребать эти завалы на ощупь – дело неблагодарное и никчемное, достала из кармана фонарик и нажала на кнопочку «вкл». Тонкий лучик бледного света переползал с коробки на коробку, еще сильнее сгущая темноту, обступающую меня со всех сторон. «Увы, – обреченно подумала я, – вот меня и настигла справедливая расплата за ненормированный перерасход патронов. Видимо, придется тащиться обратно к дверям и запалить потолочные светильники. Ибо в такой свалке сам черт ногу сломает!» К копытам лукавого я не испытывала никакого сочувствия, но вот своим драгоценным здоровьем рисковать не собиралась. Это только у ангелов и кошек по семь жизней, а у меня – одна, и поэтому прожить ее нужно так, чтобы не было мучительно больно…