Межсезонье (Сборник) - Корнев Павел Николаевич - Страница 6

– Пошла, пошла! – размахивая хлыстом заорал Яков и, на мгновение обернувшись, рявкнул на меня. – Шмотки выкидывай!

– Может, договоримся? – Перевалив через борт набитый закупленными в Форте товарами мешок, я ухватил следующий тюк. Нет, дурью маюсь – до леса никак не успеваем.

– Свидетелей не оставят… – надсадно просипел мой компаньон, и тут вдруг сани дернулись, да так резко, что меня с тюком в руках бросило на лавку.

– Что за фигня? – сбросив с себя мешок, вскочил я на ноги. Неужели в яму какую угодили?

Все оказалось куда как хуже: обрезавший постромки Яков нахлестывал лошадь, во весь опор несшуюся к спасительному лесу.

– Яша! – во все горло завопил я. – Вернись! Вернись, сука!

Ничего эти крики конечно же не изменили. Моментально понявший, что саням от бандитов не уйти, и оставивший меня на произвол судьбы Яков даже не обернулся. Ладно, мы еще повоюем. В запале я сунул руку под дерюгу и вновь выматерился, когда не обнаружил там обреза. И его упер, гаденыш!

Ухватив валявшийся под лавкой топор, я выскочил из саней и бросился в поле. Вот только вольготно чувствовавший себя на открытом пространстве ветер подчистую вымел снег, и лишь у редких кустов возвышались небольшие сугробы. Не уйти…

Услыхав за спиной хруст наста под копытами, я обернулся и попытался перевести сбившееся от бега дыхание. Один из верховых промчался мимо брошенных саней вслед за Яковом, двое других медленно приближались ко мне.

Не оставят свидетеля?! Никому ж…

Руки и ноги обмякли, поджилки тряслись, но, закусив губу, я еще надеялся на чудо. Ведь не может же все закончиться вот так – посреди этого Богом забытого поля. А жена, а дочь? Они-то как?..

Оскалившийся в жуткой ухмылке бородач замахнулся саблей и направил лошадь прямо на меня. Уж не знаю, на что он рассчитывал: то ли зарубить, то ли стоптать, но в последний момент я успел рвануться в сторону и увернуться от копыт. Едва не падая, размахнулся топором и впечатал обух чуть выше колена взвывшего от боли всадника.

За спиной громыхнул выстрел, что-то ударило в спину, сбило с ног. Больно не было – будто под наркозом, – но моментально ставшее ватным тело охватила странная слабость. Через силу я попытался подняться, нашарил оброненный топор…

Гул клинка, удар, тьма…

Да – тьма! Тьма распахнула гостеприимные объятья, укутала своим непроницаемо-черным плащом, прогнала прочь боль и страх. И лишь холод оказался ей неподвластен. Стужа впилась своими зазубренными лезвиями в душу, заморозила все, до чего смогла дотянуться, и в конце концов именно ее жгучие ласки вырвали меня из едва не перешедшего в вечный сон оцепенения.

Но и тьма никуда не делась. Еще ничего не соображая, я уперся руками в снег, кое-как поднялся на колени и лишь потом догадался сдвинуть с глаз, видимо, и спасшую мне жизнь ушанку. Светлее стало ненамного, но теперь, по крайней мере, удалось разглядеть затянутое тяжелыми тучами небо и заснеженное поле.

Живой!

Невольно улыбнувшись, я попытался стянуть варежки, но обмороженные пальцы едва шевелились, а правая ладонь, сжавшая мертвой хваткой топорище, и вовсе не желала выпускать оружие. Неужели пальцы придется ампутировать? Хреново…

Плюнув, я ощупал свободной рукой ушанку и нашарил длинный разрез; потом попытался завести руку за спину, куда угодила выпущенная из охотничьего ружья пуля. Вот только онемевшее от длительного лежания в сугробе тело слушалось плохо, и ничего толком о серьезности ранений выяснить не удалось. Ерунда, главное, что живой.

Кое-как выбравшись на укатанную полозьями саней дорогу, я поплелся к лесочку, в который умчался стервец Яков. Честно говоря, его судьба интересовала меня меньше всего – остался живым, точно глотку вырву! – но не тащиться же к селу напрямик по заснеженному полю? И так сил нет…

Ноги сами несли меня по дороге, и от одуряющей монотонности ломаных движений вновь начало затягивать в липкую яму забытья. Пытаясь хоть как-то сохранить ясность сознания, я принялся считать шаги и невольно пожалел, что совершенно не чувствую боли.

Хотя, с другой стороны, – может, оно и к лучшему? Это сейчас промороженное тело потеряло чувствительность, но когда немного отойду, кто знает – смогу ли сделать хотя бы шаг? Нет, надо спешить. Пока еще не истаяли последние крупинки сил и самообладания.

Шаг. Второй. Третий…

Темное пятно на дороге я приметил на триста сорок восьмом шаге. Раскинувший руки человек лежал на спине, снег вокруг был густо забрызган черными брызгами крови. Остановился рядом, посмотрел на изуродованное лицо Якова с запорошенными снежком пустыми глазницами.

Не пошло ему впрок предательство, значит. Не убег. А вдвоем, кто знает, могли бы и отбиться…

И тут только я понял, что на самом деле подняло меня из сугроба и привело сюда. Ненависть. Жуткое желание загнать этого подонка в угол и голыми руками вырвать глотку. Или хотя бы рубить, рубить, пока…

Опустив непроизвольно приподнятый топор, я отступил на шаг назад и потряс головой, прогоняя наваждение. Нет! Хватит! Надо возвращаться домой, надо…

В глазах начало темнеть, и будто пьяный я почти вслепую побрел по дороге. Сознание померкло, и дальнейшее вспоминалось какими-то рваными кусками.

Появляющиеся из темноты ветви деревьев, серая пелена ночного неба, легкая поземка, заметающая черные точки капель крови на раскатанной дороге, темнота…

В какой-то момент поземка окружила со всех сторон, а когда в глазах вновь прояснилось, оказалось, что я умудрился свернуть с дороги и теперь брел по запорошенной снегом тропинке.

Куда это меня занесло?

Но ни сил, ни желания поворачивать назад уже не было. Словно безвольная механическая кукла я переставлял ноги, надеясь, что вот-вот за очередным поворотом окажется какой-нибудь хутор. И пусть придется потрудиться, убеждая хозяев пустить на ночлег израненного путника, но мне многого не надо – отогреться бы, да перевязать раны. И поспать. Поспать в тепле – лучше прямо у очага.

Холодно…

Но тропинка тянулась среди высокого кустарника и тянулась. Сил давно не осталось, и хотелось только одного – плюнуть на все и завалиться на снег. И лишь нестерпимый холод гнал вперед; да какой-то тихий, но жутко назойливый голосок в голове твердил, что конец пути уже близок. Что следы на заметенной снегом тропинке становятся все отчетливей. И иногда среди них нет-нет, да и мелькают черные пятнышки крови.

Крови?.. При чем тут кровь?

Хриплый лай цепного пса прогнал уже почти было ухваченную мной догадку, и, забыв про все на свете, я рванулся вперед.

Хутора за поворотом не оказалось. Над покосившимся забором торчала одинокая соломенная крыша невысокого домика. Надворные постройки порядком обветшали, снег почти полностью замел хлипкие, скособоченные сарайки, но дом точно не был заброшенным – из печной трубы шел дым. А значит, там должны быть люди. И уж точно – вытопленная печь. А мне сейчас ничего другого и не надо…

Вот только добраться до жилья оказалось непросто – меня встретила упругая пелена, облепила мокрой простыней, отодвинула прочь. Сразу захотелось убраться отсюда подобру-поздорову, но холод оказался сильнее. Он заставил стиснуть зубы и шагнуть вперед. А потом еще. И еще…

Кобель во дворе, не переставая, заходился хриплым лаем и, когда я протиснулся в щель между створками не до конца закрытых ворот, бросился ко мне. К счастью, цепь оказалась слишком короткой, и едва не удавивший себя сторожевой пес нехотя подался назад.

– Кто там еще? – В доме со скрипом распахнулась провисшая на одной петле дверь. Ухватившийся за косяк бородатый мужик в накинутой поверх рубахи фуфайке с непривычки к темноте сощурился, оглядел двор, но не заметил меня и прикрикнул на собаку: – Трезор, чего разбрехался?..

Я попытался выдавить из себя хоть слово, но лишь невнятно захрипел. Насторожившийся хозяин обнажил длинный тесак и, сильно хромая, спустился с крыльца. Меня бородач пока разглядеть не смог, а вот сам был как на ладони. Перед глазами вновь промелькнуло оскаленное в крике лицо нагнавшего сани бандита и, резко подавшись вперед, я занес над головой перехваченный двумя руками топор. Прежде чем мужик успел хоть как-то среагировать, тяжелое лезвие врезалось ему в левую ключицу, рассекло фуфайку и перебило кость. Даже не ахнув, вцепившийся в топорище бандит замертво повалился на снег.