Рыцарь темного солнца - Вербинина Валерия - Страница 40

• Предыдущая
• 40/75
• Следующая

– Я не понимаю, – пробормотал анжуец сокрушенно. – Как по-твоему, он говорит искренне?

– Конечно, нет, – заявила Мадленка, поглядев крестоносцу в лицо. – У него глаза обычно голубые, а когда он врет или ему больно, они синие, даже бирюзовые, а еще почти зеленые – когда злится, а… Уай!

Боэмунд сорвался с места, схватил тяжелый серебряный кубок и что было сил запустил им в Мадленку. Та с визгом нырнула под стол. Кубок ударился о стену и, слегка уже сплющенный, со звоном покатился по полу. Разбуженные шумом собаки вскочили и залились истошным лаем.

– С меня хватит, – объявил Боэмунд. – Убери его отсюда!

Филибер схватил друга Мишеля за руку и, пока крестоносец не передумал, выволок его за дверь.

Вечером анжуец собрался было идти опять на «исповедь», и Мадленка должна была его сопровождать. Но у Среднего замка их нагнал кнехт и велел немедленно вернуться, ибо великий комтур желает видеть обоих.

Конрад фон Эрлингер сидел в резном кресле с высокой спинкой, положив руки на подлокотники. В зале, кроме него, было еще несколько рыцарей, все – военачальники самого высокого ранга. Мадленке показалось, что они чем-то озабочены.

– Покидал ли ты крепость, юноша? – спросил великий комтур.

Мадленка хотела было ответить «нет», но, подумав, решила, что лучше сказать правду.

– Я спускался несколько раз в город, когда Филибер просил меня сопровождать его. Но я никогда не пытался бежать.

Под взглядом великого комтура Лягушонок, казалось, готов был провалиться сквозь землю.

– И, разумеется, его видели, – проворчал Конрад фон Эрлингер. – Хорошенькое дело!

– О чем вы, мессир? – поинтересовался удрученный анжуец.

– Сюда прибыл епископ Флориан от князя Доминика, – желчно сказал великий комтур. – Он требует выдать ему убийцу княгини Гизелы, чтобы обойтись с ним по заслугам. У него письмо от короля Владислава, наверняка просящее оказать содействие в этом деле.

– Не хватало нам ссоры с Владиславом, – произнес фон Ансбах мрачно.

– Именно, – подтвердил великий комтур. – Причем как раз тогда, когда мы еще только стягиваем наши силы. Нет, ни в коем случае нельзя подать ему повода.

Мадленка похолодела. Кто-то неслышно вошел в зал, и она невольно обернулась. В дверях стоял Боэмунд фон Мейссен.

– И что мне делать? – спросил великий комтур, дергая щекой.

Мадленка неожиданно вспылила:

– Что делать? Вы, христианские рыцари, сидите в самом мощном замке на свете и дрожите перед каким-то жалким старым епископом… Мне стыдно смотреть на вас!

Рыцари изумленно переглянулись.

– А ведь он прав, – словно нехотя молвил хронист Киприан.

– Но магистр еще у императора, – напомнил великий комтур. – Мы не можем рисковать.

В это время крестоносцы готовились к очередной войне, и магистр ордена отправился заручиться поддержкой у могущественных повелителей Европы (война действительно началась – в следующем, 1422 году, – но ни к чему не привела).

– С другой стороны, – продолжал комтур, – он как-никак наш единственный свидетель.

– Который ничего не стоит, не забывайте, – со смешком вставил синеглазый.

– Так что же, ты предлагаешь его отдать? – с раздражением спросил фон Эрлингер.

– Отдать? Нет, зачем же.

– То есть дать им возможность подозревать, что мы покрываем убийцу?

– Не обязательно, – Боэмунд фон Мейссен улыбнулся одними губами.

– Епископ у ворот, – напомнил рыцарь, имени которого Мадленка не знала. – Впустить его?

– Пусть ждет, – приказал комтур и обратился к фон Мейссену: – Ну, что ты посоветуешь, брат?

– Предоставьте епископа мне, – сказал синеглазый, недобро усмехнувшись, – и, ручаюсь вам, он уйдет удовлетворенный.

Какое-то время старый Конрад и молодой беловолосый крестоносец мерили друг друга взглядами. Великий комтур сдался первым.

– Хорошо, – сказал он. – Но мальчишка должен остаться здесь, а Флориан – убраться восвояси, и чтобы больше я его не видел.

– Будет сделано. Эй, кто там, позовите сюда Альберта. И поживее!

Менее чем через час епископу Флориану было передано, что его ждут в большом зале замка.

Мадленка, хоть ей и строго-настрого запретили попадаться послам на глаза, ускользнула из своей комнаты и спряталась в соседнем зале, за дверью. Оттуда ей был прекрасно виден Боэмунд фон Мейссен, развалившийся в кресле великого комтура. На столе перед Боэмундом лежало блюдо с темным виноградом, выращенным кудесником Маврикием, и крестоносец отщипывал от кисти ягоды и отправлял их в рот, нимало не заботясь о том, какое впечатление это производит на окружающих. Губы его от винограда сделались совсем лиловыми.

Мадленка подозревала, что мстительный Боэмунд замыслил в отношении ее какую-то пакость, и ей хотелось знать, какую именно. Она бы не удивилась, если бы он приказал, к удовольствию Флориана, снять с нее живьем шкуру, чтобы получить обещанные двести золотых флоринов. Именно поэтому она и томилась тут, в закутке за дверью, подсматривая в щель между петлями.

Кроме Боэмунда, в зале осталось с десяток рыцарей, в их числе фон Ансбах и хронист. Альберт, новый оруженосец Боэмунда, получил от своего господина приказание и удалился. Через какое-то время он вернулся, сообщил, что все сделано, и только тогда Боэмунд велел впустить епископа.

Наконец появился Флориан в сопровождении всего четырех человек свиты. Заметно было, что пастырь бодрится, хотя ему явно не по себе. Он осведомился, где великий магистр.

– В отъезде, – был ответ.

Флориан спросил тогда о великом комтуре.

– Он болен, – сказал Боэмунд.

– Я полагаю… – начал епископ и умолк.

– Со всем, что их касается, вы можете обратиться ко мне, – заявил Боэмунд, глядя на него в упор.

– Ну что ж… – Флориан достал два скатанных в трубку письма, с обоих концов запечатанных сургучом. – Простите, не знаю вашего имени, господин…

– Комтур Боэмунд фон Мейссен.

Мадленка заметила, как епископ Флориан вздрогнул и побледнел. Вид у него, когда он узнал, с кем разговаривает, сделался самый жалкий. Он молча отдал письма и отошел назад. Про себя Мадленка отметила, что Боэмунд даже не предложил послу сесть.

Одно письмо, очевидно, было от князя. Боэмунд бегло пробежал его глазами.

– Хм, – сказал он, – князь Диковский так же слаб в латыни, как и прежде[8]. – Боэмунд передал послание Киприану и взялся за второй свиток. – Ха! Печать короля! Что же нам пишет старая лиса?

– Прошу вас… – несчастным голосом начал было епископ Флориан, но Боэмунд оборвал его взглядом и развернул свиток.

– Пахнет язычеством, – заметил фон Мейсен с усмешкой, поднеся свиток близко к носу.

Хронист не смог сдержать улыбки. Сердце Мадленки пело от восхищения. «Большой, конечно, негодяй… но как держится!»

– Все то же самое, – проворчал беловолосый красавец Боэмунд, отдавая Киприану письмо короля. – Итак, вы непременно желаете заполучить этого… этого… – Рыцарь щелкнул пальцами, словно никак не мог вспомнить, о ком именно идет речь.

– Он назвался Михалом Краковским, – поспешно заговорил епископ Флориан, – но мы отнюдь не уверены, что имя истинное. Убийца княгини Гизелы должен быть наказан, и не к лицу таким рыцарям, как вы, укрывать его и оказывать ему гостеприимство.

Сердце у Мадленки упало, потому что Боэмунд на каждое слово епископа кивал с задумчивым видом.

– Мальчик лет пятнадцати, росту среднего… – повторил он нараспев. – Что там еще? Глаза карие, волосы рыжие, был одет в черную куртку и коричневые штаны… Вы уверены, что это он?

– Абсолютно уверены, – твердо сказал епископ. – Князь Август Яворский даже назначил награду за его голову любому, кто доставит преступника живым или мертвым.

– И много? – с деланым безразличием спросил омерзительный крестоносец, отправляя в рот очередную ягоду.

– Двести золотых флоринов.

– Да ну? С каких пор князь Август сделался так богат? Он же всегда жил у дяди, который оплачивал даже его дружину, не говоря обо всем прочем.

• Предыдущая
• 40/75
• Следующая