Леди и одинокий стрелок - Вербинина Валерия - Страница 6

– Не отпирайся, амиго, – промолвил Санчес, качая головой. – Я знаю, что тебе известно, где алмазы, и ты меня к ним приведешь.

– Я приведу тебя в ад, – жестко ответил я. – К твоему ублюдку. То-то вам будет хорошо вместе!

– Может, пристрелить его? – предложил Федерико, который не мог слышать, как я поношу и оскорбляю его хозяина.

– Нет! Он знает то, что нам нужно. Выиграл алмаз в карты, ха… И ты хочешь, амиго, чтобы я поверил в эту детскую сказочку? Санчеса так просто не проведешь!

Мне было все равно. Я сказал чистейшую правду, но мне никто не верил. Тем хуже для них.

После этого угрозы, уговоры и увещевания продолжились. Санчес то грозился разрезать меня на такие мелкие кусочки, что даже ангелы в день Страшного суда не сумеют меня собрать, то клялся, что облагодетельствует, как родного сына. Я отвечал в том духе, что его сыном не хотел бы быть ни за какие коврижки. Это его разозлило. Откровенно говоря, я не сомневался, что в конце концов меня все равно убьют, но не собирался из-за этого упустить последней возможности покуражиться. В ярости Санчес ушел за дверь, а Лопес сел на стул и стал лениво щелкать складным ножом, то открывая его, то закрывая. Когда Санчес вернулся, я заметил, что он переменил рубашку – прежняя была заляпана кровью, шедшей из носа.

– Пойми, – почти жалостливо сказал он, – ты в моих руках, амиго. Этот город – мой, я держу его, и тебя никто не хватится.

– А хозяин в гостинице?

– Ты заплатил ему за два дня и через два дня съехал среди ночи, – объяснил Санчес и развел руками, его лицо сияло. – Обычное дело для наших мест. Какие могут быть претензии? Вещи твои мы тоже забрали. Пойми, амиго: я могу сделать с тобой все, что захочу, и я не шучу!

– Это твои шлюхи говорят своим клиентам? – поинтересовался я невинно.

Санчес тут взбеленился, и я испугался, что у него вновь пойдет кровь из носа.

– Ты еще пожалеешь об этом! – закричал он, брызгая слюной.

Что ж… Как говорил один русский граф, которого я обыграл в Новом Орлеане пару лет тому назад, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Через неделю граф застрелился, но его слова я никогда не забывал.

– Ты можешь делать со мной все, что тебе заблагорассудится, – сказал я беззаботно, – но я все равно не смогу выдать того, чего не знаю.

– Это мы еще посмотрим… – с угрозой отозвался Санчес. Он отвел в угол Лопеса и что-то шепнул ему, после чего церемонно кивнул мне и удалился.

Меня вывели из дома и усадили на мула. Человек семь или восемь всадников окружили меня плотным кольцом. Занималось утро, и у дороги, свернувшись кольцом, лежала гремучая змея. Мы спугнули ее, она гибко развернулась и потекла прочь.

Проехав примерно с полмили, мы оказались за городом, в уединенной рощице, где нас никто не мог увидеть. Недоброе предчувствие начало покалывать мне сердце. Лопес стащил меня с седла, а Федерико услужливо поднес моток веревки, которую зачем-то, я видел, прихватил с собой из дома. Теперь я, конечно же, понимал, зачем он это сделал.

– Прощайся с жизнью, гринго, – просто сказал Лопес, закрепляя один конец веревки на дереве.

Ужасно вот так запросто быть повешенным… Меня держали с обеих сторон, и все же я попытался вырваться, но получил только удар по почкам. Лопес знаком приказал подтащить меня поближе к дереву.

– Ты надоел сеньору Санчесу, – бросил он коротко. – И мне тоже. В последний раз спрашиваю тебя: где тайник?

Чтобы не доставлять Лопесу удовольствия, я широко улыбнулся и плюнул ему в лицо. Он спокойно вытер плевок, угодивший ему точно в глаз, но я видел, что скулы у него побелели, несмотря на загар. Прочие бандиты застыли в изумлении. Очевидно, прежде никто не смел так с ним обращаться.

– Прощай, гринго, – сказал Лопес, и петля сомкнулась на моей шее.

И вот теперь я танцевал на самом краю скользкого камня, изо всех сил пытаясь не сорваться с него, ибо тогда петля захлестнулась бы и жизни Риджуэя Стила, только-только достигшего тридцати семи лет, наступил бы конец. Люди умирают и в пять лет, и в двадцать, и в сорок пять, и даже в сто, но статистика мало утешает, когда речь идет о таком неповторимом и талантливом существе, как ты сам.

– Выбирай, – спокойно говорил Лопес под смех своих дружков, – или ты говоришь нам, где тайник с алмазами, или… Да примет господь твою грешную душу, гринго, ибо лично мне она ни к чему.

Он стоял, скрестив руки на груди, и невозмутимо наблюдал за мной. Я почувствовал, как веревка чуть-чуть натянулась, и откинул голову назад, но в результате получилось только хуже, потому что веревка натянулась еще сильнее. Да, замысел подвесить меня был хорош, но меня самого он никак не устраивал. Может быть, лучше признаться в том, что я готов открыть, где находится этот чертов клад, и предложить отвести к нему? Потому что, честно говоря, я уже устал от своих балетных па на пороге смерти.

– Мир вам! – прогремел чей-то мощный баритон из-за деревьев, и в то же мгновение темная фигура отлепилась от ствола пальмы.

Это был монах. Возможно, один из тех, что молились у гроба Франсиско Санчеса. Он был в рясе и накинутом на голову капюшоне, из-под которого сверкали необыкновенно колючие глаза.

Меня так поразило его неожиданное появление, что я едва не свалился с камня. Но и бандитов оно мало обрадовало. Лопес направился к монаху.

– Падре, вам тут нечего делать, – проговорил он неприязненно. – Идите и забудьте о том, что вы здесь видели.

– Аминь! – возгласил монах, осеняя себя крестным знамением. – Но я с сожалением вижу, что вы казните грешника без отходной молитвы и обрядов, предписанных нашей святой матерью-церковью. – Он перекрестил Лопеса, и тот машинально склонился перед ним в почтительном поклоне. – Нечестивцы! Следовало бы сначала исповедовать его, ибо перед богом надо представать с чистой совестью.

– Мы и так пытаемся его исповедовать, – с кривой усмешкой ответил Лопес, – да он что-то не хочет. – Он сделал шаг вперед, оттесняя монаха к кустам. – Ступайте, падре. Вам тут не место.

– Что ж, – печально молвил монах, – будем надеяться, что вы достойны той благодати, которую я призываю на вас.

– Что за благодать? – фыркнул кто-то из бандитов.

– А вот эта, поганцы!

И два револьверных дула насупленно глянули из рук монаха. И изрыгнули свинец.

Лопес свалился первым с дыркой в голове. Остальные, похоже, так растерялись, что и не поняли, что происходит. Когда дым развеялся, я увидел, что все бандиты лежат на земле убитые, а монах невозмутимо перезаряжает «кольты», достав из-под рясы горсть патронов.

От такого зрелища я, забыв об осторожности, изумленно дернулся и все-таки свалился с камня, забарахтался в воздухе. Все заплясало у меня перед глазами, постепенно теряя очертания.

– Помо… – прохрипел я, болтаясь между небом и землей, как воздушный змей.

Монах поднял револьвер, прицелился и выстрелил. Пуля перебила веревку над моей головой, и я свалился на землю с обрывком удавки на шее. Снять ее я не мог, потому что руки у меня были связаны, но мой спаситель в два счета перерезал путы ножом.

Первое, что я сказал, когда наконец сбросил проклятую веревку и мог вздохнуть полной грудью, было:

– Не знаю, кто вы, святой отец, но я обязан вам жизнью.

Он искоса посмотрел на меня, спрятал оружие под рясу и откинул капюшон.

Передо мной стоял человек примерно моего возраста, светловолосый, со светлыми бровями и треугольным, сужающимся к подбородку лицом, на котором резко выделялся жесткий неулыбчивый рот. Глаза, как я уже говорил, были серые и колючие, льдистые.

Словом, если этот парень был католический монах, то я – папа римский.

– Твое счастье, что я случайно оказался поблизости, – заметил он. – Иначе ты бы уже беседовал со святым Петром.

– О, я недостоин такой компании! – отозвался я и протянул ему руку. – Риджуэй Брэдфорд Стил.

Он не пожал мою руку. А лишь кивнул белобрысой головой.

– А я – Стив Холидей.