Последние Каролинги - Говоров Александр Алексеевич - Страница 24

• Предыдущая
• 24/62
• Следующая

Конь пошевелился, и она проснулась. Было светло. За бревенчатым частоколом кто-то гремел бадьей, набирая воду. Лаяла собака, чуя посторонних. Азарика подняла взгляд и замерла от ужаса — на высоких кольях ограды красовались человеческие черепа.

До самого полудня она, сдерживая порывавшегося встать коня, терпеливо наблюдала за лесным жилищем. Но там шла мирная, обыденная жизнь, готовили обед — над трубой вспорхнуло облако дыма. Наконец заскрипела калитка и вышел, прихрамывая, мужчина в зеленом заплатанном сагуме, нес секиру. Нарубил сушняка и повернулся, чтобы идти обратно. Азарика чуть не вскрикнула — это был Винифрид!

Однако она снова заставила себя ждать, и, лишь когда калитка за ним захлопнулась, подняла коня, и достала из седельной сумки сверток. Это была та самая хламида из грубого холста, которая шилась прошлой весной у отца Фортуната для славной Риторики. Думая о поездке на поиски Винифрида, Азарика рассудила, что ей лучше всего предстать перед ним в женском. Иначе как объяснишь ему все?

Винифрид, отворив ей, попятился, отчужденно рассматривая ее лицедейское платье, коня в поводу. Азарика постаралась улыбнуться как можно дружески:

— Это я. Помнишь?

По его лицу разливался суеверный страх. Он поднял руку, намереваясь оградить себя крестом.

— Я не привидение. Потрогай меня, если хочешь.

Она вошла в дом, а он отступал перед ней, угрюмея с каждым шагом. Стараясь быть непринужденной, она уселась на край сундука и заговорила тоном соседки, забежавшей узнать о здоровье больного.

— Ну, как тебе тут живется? Да не отодвигайся, в Самуре ты и свирепых язычников не испугался.

Сказала и спохватилась. Он же видел ее всего один день в жизни, он же ничего не знает о ней! Да и вообще вся ее затея с поездкой к нему — несусветная глупость. Но куда же теперь отступать?

Над низкой горницей повисли столетние балки. Свет еле проникал в затянутое пузырем окошко. Закопченный очаг разинул пасть такую, что Азарика въехала бы в него на Байоне.

Все это можно было найти в любом франкском зажиточном доме. Но в углу возвышался скелет (Азарика даже подмигнула ему, потому что точно такой же был у них с отцом на мельнице). На приступке очага теснились узконосые бутыли, причудливые кувшины, шестигранники с мордами бесов и прочая колдовская посуда. Поскрипывали сонные совы, а из-за печи светились желтые кошачьи глаза. Ах, вот оно что! Ведь это дом знахарки, у которой лечится Винифрид.

А он заметил улыбку, с которой Азарика взглянула на скелет, и подозрительно хмыкнул. Поднял палец, зашептал, оглядываясь:

— Больше всего бойся этого скелета… А еще котов — они все хозяйке докладывают.

Азарика почувствовала, что ей становится жутко.

— Да что с тобой? — Она потрясла его за плечи. — Ты что, заколдован? Это я, Азарика, дочь мельника, помнишь?

— Ну как же не помнить… — бормотал он, снимая ее руки. — У сеньора Гермольда… Ведь это я тогда ложную тревогу поднял. Десятника уговорил, мы как гаркнем: «Норманны, норманны!» Бастард — на коней, и был таков.

Он вымученно улыбнулся. Под нестрижеными сальными космами разгладились морщины лба. Азарика была рада и этой его улыбке.

— А сеньор Гермольд, бедный сеньор Гермольд? Удалось ли вам его хоть похоронить по-христиански?

— Хоронить? Зачем хоронить? Он жив.

— Сеньор Гермольд жив?

— Ну жив же! Да не тебе об этом и спрашивать…

Азарика лихорадочно восстанавливала в памяти то холодное утро, тот туман и колокол, ноющую медь. Но почему ей не спрашивать о том, что Гермольд жив? А Винифрид рассказывал длиннейшую историю о том, как новый бенефициарий их всех согнал с земли, как он, Винифрид, вступил в армию Гугона, а семья его получила надел — далеко отсюда, под самым Парижем, в Валезии…

Азарика же радовалась: «Жив! Все-таки судьба щадит добрых людей!» Охотничья собака ростом с овцу подошла к ней, приволакивая зад, обнюхала и доверчиво положила длинную голову ей на колени.

— А чем же тебя лечат в этой глуши?

Винифрид оторвался от домашних воспоминаний и снова стал странным. Округлое лицо потеряло румянец оживления, сделалось тупым и серым.

— А будто не знаешь? — подозрительно прищурился он. — Водица тут есть в лесу, даже зимой пар исходит. Вот и собачку вылечила вода. Это собачка-то сеньора Эда, который бастард.

Та самая собака, из-за которой погиб отец! Азарика непроизвольно сбросила ее голову с колен и встала. Собака, отойдя в сторону, смотрела на нее сожалеюще.

Винифрид же подскочил к двери, накинул засов.

— Стой! — закричал он Азарике, поглядывая в сторону скелета. — Ты не уйдешь! Так повелела госпожа наша Лалиевра, владычица сил потусторонних! Она обещала: первый, кто сюда придет, меня заменит!

Азарика, сама себя не помня, бросилась, стала отталкивать его от двери — скорее, скорее на волю! А он выкрикивал, как кликуша:

— Мне надо в Валезию! К черту ваших канцлеров, к дьяволу ваших бастардов! Я пахарь, у меня восемь ртов за душой!

И Азарика увидела, как по его щекам, рябоватым от давнишней оспы, скатываются слезы, крупные, словно улитки. Она оставила его, рухнула на сундук. Боже, да есть ли жизнь без страданий?

— Перестань, глупый… — Ей стало вдруг спокойно и ясно. — Я и пришла только затем, чтобы тебе помочь. И если надо, я останусь вместо тебя. Или хочешь, уйдем вместе?

Протянула Винифриду дружескую руку. Но тот попятился:

— Тьфу, тьфу, тьфу!..

В печи потрескивали головешки, кошачьи глаза во тьме мерцали, торжествуя. Винифрид, придя в себя, глянул в окошко.

— Батюшки! Солнце уж ниже леса!

Схватив подойник, он умчался к коровам, взъерошенный, несчастный, а Азарика задумалась, глядя в огонь. Ей вспомнился он в самурском соборе — прицеливающийся глаз, прядь волос, упавшая на упрямый лоб. Что же с ним сделалось в этом страшном лесу? А огонь плясал, неукротимый, похожий на Эда, который хохочет на захваченном дракаре.

Когда оконце стало густо-синим, Винифрид зажег лучину. Байон во дворе заржал, и ему призывно ответило ржание далеких лошадей.

— Хозяйка едет! — встрепенулся Винифрид.

Совы стали перелетать с балки на балку, а кот непонятным образом раздвоился — из-за печи вышли два совершенно одинаковых томных, золотоглазых создания и сели по обеим сторонам двери.

— Едет! — прошептал Винифрид, сжимаясь.

В лесу слышались перестуки, грохнуло у ворот, и запахло серой. Дверь рвануло с петель, и на пороге появилась волшебница, обозревая свое домашнее хозяйство.

Азарика сама была готова превратиться в сову, потому что в дверях стояла, вонзая в нее недоброе око, не кто иной, как Заячья Губа!

Утром Азарику разбудил удар клюки.

— Вставай, оборотень, Озрик-Азарика, вставай, разгаданный хитрец! Бери-ка подойник, да не смей мне коров портить. Видела черепа на ограде? Там как раз кол пустует — для тебя.

Рассвет еле брезжил в запотевшем окошке, холодный очаг казался головой великана, разинувшего пасть. Руки и ноги одеревенели, затылок стиснула боль. Вчерашнее с трудом припоминалось.

Вчера ведьма спросила Винифрида:

— Это и есть твоя знаменитая Азарика? Долго же я ее ждала.

Она схватила ее за подбородок, всматривалась пронзительно и неприятно, затем, как бы в чем-то разочаровавшись, оттолкнула. Приказала Винифриду вычистить дорожную метлу, на которой, по ее словам, она три дня летала в Рим и обратно. Винифрид с благоговением исполнил приказание, как ребенок, который холит своего деревянного коняшку на палочке. Совы, очевидно любимицы, так и летали вокруг хозяйки, а коты терлись о ее скрюченные ноги.

— Ужинать? — скосоротилась старуха. — Я сыта, вдоволь полакомилась человечинкой. В Аврелиане мне попался взяточник-канцелярист, но костлявый, словно лещ. Уж я плевалась-плевалась! Зато в Суассоне был жирненький аббат, ветчинка у него слоеная — мясцо и сальце, мясцо и сальце…

• Предыдущая
• 24/62
• Следующая