Последние Каролинги - Говоров Александр Алексеевич - Страница 20

• Предыдущая
• 20/62
• Следующая

Роберт сообщил, что в заводи остались челны, брошенные Сигурдом, так как, освободив гребцов, он не смог набрать команды.

— Ты же сам был рабом! — вторил ему Винифрид.

Эд на него и бровью не повел. Он молча приподнимался с ложа, восхищенно глядел в лицо брату.

А тот кусал себе губы, голос срывался от волнения.

— Ты не можешь мне запретить. Я сам пойду. И со мной все, кто был в плену!

Эд расхохотался, кладя руку на его плечо:

— Вот настоящий Робертин! Ладно, прикажите трубить сбор.

Азарика, которая уже вновь нарядилась в свою панцирную стеганку, на Байоне подскакала к самым челнам. Но как она ни старалась, Эд не обращал на нее внимания, занятый снаряжением в бой. Тогда она отдала гнедого коноводу и в последний миг вспрыгнула в лодку, где были Эд и Роберт.

Челны Эда вынеслись, подгоняемые ударами весел. На перламутровой глади реки растянулись под полосатыми парусами тяжело груженные дракары норманнов.

Сперва язычники по драконьим головам на челнах приняли флот Эда за свой. Но как только Эд приблизился к ним на полет стрелы, ближайший дракар его окликнул. Зная, что теперь таиться бесполезно, Эд приказал развернуть синее знамя Нейстрии.

— Аой! — закричали франки.

Тогда норманны принялись настегивать спины гребцов, многие сами сели за весла, но дракары, перегруженные добычей, шли медленно, и расстояние уменьшалось. Азарика ясно различала потные, злобные лица «морских королей».

— Сейчас начнут кидать пленных в реку, — мрачно сказал Эд, стоявший на носу.

И точно, всплескивая воду, из дракаров падали людские тела. Азарика увидела близко мелькавшее в волнах девичье лицо. Там на спине плыла малютка Уза, которая когда-то плясала у святой Колумбы! Прежде чем бросить ее в реку, варвары перерезали ей горло.

Азарика закричала от сострадания, забыв о том, что криком может себя выдать.

Добровольные гребцы удвоили силы, и вот уже настигаемый дракар в спешке стал выбрасывать живых. Они плыли, цепляясь за борт, умоляя спасти. Некоторые, не сумев освободиться от веревок, шли ко дну живыми.

Школяры хотели подобрать несчастных, но Эд на них замахнулся:

— Вы хотите, чтоб мы стали тяжелее, а враги легче?

Со второго челна Винифрид и бывший сотник лучников пускали стрелы, но им не везло: хлопал парус и лодку отчаянно качало.

Наконец замыкающий норманнский дракар, поняв, очевидно, что от погони не уйти, резко остановился, и челн Эда с разгона налетел на него. Азарику, не успевшую удержаться, швырнуло на дно лодки. Над ней захрипели бьющиеся, залязгали клинки.

Норманн с дракара, ревя, точно бешеный бык, перепрыгнул на челн Эда. Стараясь держаться в раскачивающейся лодке, Эд отразил удары его меча и сам сделал обманный выпад, словно желая поразить противника в пах. Но опытный язычник не пошел на уловку и отбил разящий удар Эда. Азарика со страхом наблюдала над собой мелькающие по скамьям ступни и вдруг поняла, что ноги норманна, в отличие от ног Эда, обтянутых перевязью кожаных ремней, босы и поросли рыжей шерстью. И тогда она, подняв кувалду, которой на стоянках забивают колья, зажмурилась и, призвав на помощь все потусторонние силы, ударила по рыжим пальцам норманна. Он завопил и пал в воду, а Эд раскроил ему, плывущему, череп.

Второй дракар также развернулся и ударился в челн, где плыли лучники. Норманны прыгнули, и бывший сотник императорских лучников стал на колени, подняв руки. Перескочив через него, язычники опрокинули Винифрида. Но тут перед ними предстал Вельзевул, монастырский привратник, который вращал веслом, как дубиной, изрыгая богохульства. Норманны гуртом навалились на него, и невезучий привратник исчез в волнах, окрасив их кровью. Теперь качающийся челн был во власти норманнов, франки прыгали с него в воду и тонули под тяжестью брони. Победители обратились к сдавшемуся сотнику и размозжили ему голову рукоятками мечей, чтобы не позорить благородных лезвий кровью труса.

И тут на этот челн перепрыгнул Эд. Его меч застучал сразу о три норманнских меча. Распластавшийся на дне Винифрид вскочил, хотел ему помочь сбить язычников ударами весла, но Эд весело крикнул:

— Не трогай моих, я сам!

Норманны на дракарах, привыкшие к безнаказанности своих набегов, никак не ожидали нападения. Многие из них после ночного пира были в тяжком хмелю. Дракары один за другим приставали к отмели, сдаваясь воинам Эда. Двое норманнов, чтобы не попадать в плен живыми, перерезали друг другу вены. Лишь один берсерк, старый и угрюмый, как корневище дуба, был схвачен и связан.

Спасшиеся и освободители, взявшись за руки, плясали по траве, полной мохнатых летних цветов. Ликование не омрачали даже причитания тех, кто лишился близких в холодных волнах Лигера.

Внезапно с высоты обрыва прозвучал рог вестника. Все подняли головы. Там, на фоне неба, синего, как знамя Нейстрии, плотной стеной стояли панцирные всадники. На их пиках трепыхались значки с изображением кораблика — герба Парижа.

— Эй, вы там! — прокричал вестник. — Известно ли вам, что вы вступили на землю, принадлежащую Конраду, графу Парижскому?

И так как все молчали, ожидая, что последует дальше, вестник протрубил снова и провозгласил:

— Пусть ваш предводитель, кто бы он ни был, подойдет к его милости графу.

Эд пробормотал:

— А у меня здесь даже нет коня, чтобы достойным образом предстать перед владетельным братцем!

Черный Конрад, возвышаясь на великолепном, золотистой масти скакуне, сжал бескровные губы и скосился в сторону Эда.

— Что за разбой ты здесь опять творишь, безумец?

Эд молчал, пытаясь уловить взгляд графа. Взобравшийся за ним на кручу Роберт поторопился рассказать графу о крахе Гугона, о взятии Самура и победе на реке.

— Молчал бы ты! — остановил его Эд. — Победа не нуждается в оправданиях.

Ни один мускул не дрогнул на пергаментном лице графа. Застыли, как изваяния, его закованные в железо всадники. Вестник вновь протрубил и объявил, читая повеление в глазах сеньора:

— Пусть тот из вас, кто благородный франк, немедленно покинет землю, принадлежащую его милости графу. Тот же, кто язычник, а также франк-простолюдин, становится собственностью графа.

Эд удивился:

— Вот те раз! Язычники — мой трофей, так и быть, я тебе их дарю. Но франки!

— Почва делает рабом, — усмехнулся ему Конрад, и усмешка его была похожа на скрежет зубовный. — Разве ты забыл старинное право? Terra servi fecit.

Эд окинул взором строй всадников на внушительных конях и, пожав плечами, стал спускаться вниз.

— Это же только о землепашестве говорится! — закричал снизу седобородый старик из числа спасенных. — Протестуй, Эд! Требуй божьего суда!

— Суд божий! — радостно подхватил Роберт. — Слышишь, Эд? Пусть бог решит в священном поединке!

И спасенные, и освободители, и даже пленные в норманнских шлемах кричали: «Суд божий! Божий суд!» Только всадники графа Парижского хранили грозное молчание.

— Суд божий? — повернулся Эд к Конраду. — Я готов.

Черный граф медленно разлепил губы и сплюнул в сторону.

— Неужели ты думаешь, что мы с тобой будем сражаться? Все-таки, по господнему недосмотру, нас одна с тобою мать родила. Но уж если божий суд, да будет так. Вестник!

— Слушаю, ваша милость.

— Труби поединок. Гармарода здесь?

— Здесь, ваша милость.

Перед строем франков появился, ступая, словно огромный косолапый зверь, человечище, квадратные плечи которого казались нарочно приделанными к плоскому туловищу.

— Я Гармарода, ваша милость, — поклонился он графу, сверкнув медвежьими глазками из дремучей бороды.

— Это мой главный палач, — представил его Конрад. — Он у меня занимается крестьянскими делами, вот пусть по поводу крестьян и вершит божий суд. Кто желает с ним сразиться?

Эд, а с ним Роберт, близнецы, школяры, воины молчали. Принять бой с палачом — значит себя навек обесславить.

И Конрад засмеялся. Ухмыльнулись все его всадники. А из-за спины Эда вышел вперевалочку Винифрид.

• Предыдущая
• 20/62
• Следующая